Месть палача - Виктор Вальд

К тому же двуглавый орел не только символ древних богов, он и хранитель, и защитник от потусторонних сил. В архивах дворца хранится множество свидетельств путешественников и купцов, видевших изображение этой птицы охраняющей дворцы, дома и даже тысячелетние пещеры по всей Азии и даже в немыслимо далекой Индии. А если к этому прибавить то, что грозные воины викинги, много веков составлявших личную охрану византийских императоров, верующие в своих северных богов, наносили на свои щиты изображение именно двуглавой птицы, то становится ясным – двуглавый орел символ более распространенный и могучий, чем символ Юпитера[6].

Вот только… Не стал ли этот двуглавый символ пророком, предсказавшим то, что в империи появится две головы, два императора? А теперь, с объявлением соправителем и старшего сына Иоанна Кантакузина, и вовсе – три!

Если одна голова на плечах так адски болит, то, как болят две? А три?

«… един бог – един василевс – единая империя. Где многовластие – там и неразбериха, погибель для подданных!»

Никак не может избавиться от противного ночного голоса премудрой августы Анны несчастный василевс Иоанн Кантакузин. Есть вина его в том, что на истерзанном теле империи много голов, и смотрят они в разные стороны.

– Чудо. Только чудо, – одними губами произнес Иоанн Кантакузин.

Но в огромном и гулком помещении эти слова слышат все из тех немногих, что еще остались при дворе.

– Ты слышал? Он сказал чудо. Только чудо!

– Нет, не слышал, – не моргнув глазом, ответил Никифор.

Ему ли правой руке самого эпарха[7] Константинополя, искушенному во всех и всяких делах и делишках дворцовой жизни ловиться на возможных хитростях и без сомнения затеваемых интригах.

– Не может быть. Это все слышали. Все!

А, может, это и не хитрости, а просто глупость, граничащая с отчаянием? Смотри, как побагровело лицо Василия Теорадиса. Не подобает самому паракимомену[8] самого василевса пребывать с таким лицом! Может, он и в самом деле поглупел и утратил многолетний опыт дворцовой жизни? Вон как с жирных щек стекают ручейки пота. А, может….

Был когда-то при Иоанне Цимисхии временщик, и он же паракимомен Василий Нофа, евнух. Посетовал василевс, что многое из государственной казны попадает в руки его постельничего, и что же? Умер вскоре василевс.

Осторожным нужно быть со словами. А этот, как и тот паракимомен. К тому же, как и тот – Василий. И также евнух по преемственности.

– Что делать? Как быть? Если уж сам василевс решил положиться на чудо…. То….

Толстые руки евнуха растерянно разошлись в сторону.

– После того как наш василевс вернулся от проклятого бея Орхана, это едва ли не первые его слова при нас. Скажу тебе, друг Никифор, что я сделаю. Сейчас же велю перенести свои сундуки в Галату…

– Ты доверяешь генуэзцам? – притворно удивился «друг» Никифор.

– Нет, конечно. С сундуками будет несколько… Не важно. Но с пирса Галаты все же легче будет… Сам понимаешь… Если что…

Никифор неоднозначно кивнул головой и поспешил на выход.

В третьем часу по полудню двери дворца закрываются, чтобы дать возможность василевсу отдохнуть от тяжких государственных дел в кругу семьи и ближайших друзей. Так что мысли о чуде можно отложить автократу до утра.

Если он сможет.

Свои сундуки Никифор уже неделю, как отправил в Галату. И охрана накопленного за многие годы службы куда надежнее, чем у этого толстого евнуха.

Но, все же. Нет покоя в душе правой руки самого эпарха столицы. Нет, и все!

К тому же проклятый герцог наксосский так и не прислал ни единой весточки о себе и своей раззолоченной галере. Как в воду канул Джованни Санудо. А если точнее, то в вино. В этом и не сомневался многоопытный Никифор, отлично видящий сущность каждого смертного, возникшего на его жизненном пути.

Сломала могучего герцога смерть простого человечка. А может и не простого. А может и не человечка. Никифору со слабым зрением, истраченным в молодые годы пребыванием в услужении у писаря, увиделось лишь размытое лицо на чудовищно огромной голове, да длиннющие руки, еще более длинные от собственного страха и грозного кнута в них. Такие ручища бывают только у демонов в аду.

Ах, да! Он же и есть сам демон – Шайтан-бей. «Синий шайтан». Разрушитель городов. Так что может даже и не человечек, а человек, потеря которого разрушило многое важное в жизни великого герцога наксосского.

И чего этот демон пришел на ум Никифора?

Ах, да! Мысли переплетаются. Это плохо. Герцог… Его галера… И как бежать, если… Не случится чуда? Чудо… Чудо…

Никифор сидел на верхней террасе ведомства эпарха и свойственно его натуре занимался несколькими делами одновременно. Ему хотелось в это верить, но мысли… Они переплетались. К тому же месяц тому назад каким-то таинственным способом прямо из-под руки у Никифора исчезли венецианские стекла. И теперь без очков главный помощник эпарха был наполовину слеп. Близкие предметы расплывались, а читать важные документы приходилось едва ли не носом. И от этого и от тяжелых раздумий он часто находился в дурном расположении духа.

– Что? – коротко спросил Никофор.

– Слово от эпарха.

В низком поклоне Семенис протянул свиток своему начальнику.

Никифор сердито глянул на лысую макушку своего первого помощника и поморщился. Ему и не нужно было читать это «слово» и напрягать слабые глаза. Он наперед знал, что эпарх, в привычно замысловатом и много витиеватом «слове», не указывая виновных, и без особых требований и указаний, будет требовать скорейшего наведения порядка в столице. А, значит, бессонных ночей для своей правой руки, и, конечно же, его нахождения на пыльных улицах столицы в остальное время суток.

Проклятый старик. Никак не умрет. И никто его…

Никифор задрожал, вспомнив о склянке с отравой в тайнике своего дворца.

А было бы не плохо… Даже хорошо, если бы принять в свое служение Константинополь. Ведать снабжением столицы, заботиться о ее безопасности, благоустройстве, внутригородской и внешней торговле, контролировать работу всех общественных учреждений (а главное тюрьмы и тайную службу столицы). А еще заниматься организацией строительных государственных работ, церемоний, празднеств, представлений на ипподроме, казней, похорон семейства василевса и даже самого автократора!

А ныне владычествующий уже и сгорбился от молчаливых упреков подданных.

«Даже неумелые и плохие правители, которых в нашей империи было предостаточно, возведены на трон самим Господом, который избрал их на столь высокий пост во испытание верующих».

Кто это сказал? Слова вспомнились, но произнесшие их, забылись. Стареет Никифор. Ох, стареет. Какая неприятная лысина у Семениса! Она значительно больше, чем у самого Никифора.

Эх, и все же… Принять бы на себя ведомство эпарха! Ведь это власть, уподобляемая власти императора, только без порфиры и короны. А с другой стороны… Будет сидеть какой-нибудь человечек и думать о склянке с отравой.

И все же, и все же…

Это какая же власть! Это какие же деньги! Особенно в эти дни хаоса и тревоги. Когда все в порядке нет, и не может быть, такого высокого дохода. Сумасшедшие богатства наживаются только в период беспорядков и страха.

Так о чем это «слово»? Зачем оно так вычурно выписано на дорогой сегодня бомбазине[9] и подписано дряхлой рукой.

Во исполнение положенного Никифор приложил уста к свитку, а затем им коснулся лба. Только после этого неторопливо развернул и со вниманием на лице принялся читать. Едва ли не носом.

Не многим же это «слово» отличается от того, что прислал эпарх вчера. Немногим. И все же нужно служить, как и вчера. С пользой. И прежде всего для себя.

– Что? – еще раз коротко спросил Никифор и со скукой посмотрел на серый и размытый, не смотря на обилие солнечного света город.

Жалобы, просьбы, прощения…

Как долго и нудно их излагает Семенис! А, может, на нем опробовать содержимое склянки? Нет. Надежен, обласкан, куплен от лысины до кончиков ногтей на ногах. И все же, как нудно и долго. А главное, бесполезно для кошеля. Все дела, что могут принести золото, эпарх оставил у себя. И все же нужно чем-то заняться. Нужно чем-то кормиться.

– Жалоба от…

Никифор вздрогнул. Кажется, он все же заснул. Вздрогнул, и поудобнее устроился в кресле.

– Читай сначала, – строго велел, подавшись вперед.

Семенис, без малейшего удивления повторил:

– Жалоба от…

Ну, это хоть что-то. Не ахти сколько, но сегодня на вечер будет свежее мясо и хорошее вино. И то и другое всегда в избытке у корпорации[10] макеларив на площади Стратигии. Конечно, можно было послать кого-то, но и пройтись не мешает. Да и мысль неплохая зародилась в голове. К тому же он так давно не видел Андроника.

Они не обнялись. Коротко кивнув головами, тут же заняли места за столом на возвышенности просто посреди площади. Уселись друг против друга. Даже не верилось, что эти два такие разные и телом и умом и положением мужчины некоторое время в юности были добрыми друзьями. Слабый телом, но крепкий умом и памятью Никифор выбился из младшего писаря во вторые лица градоначальства столицы. Медлительный на слово и мысли резчик скота Андроник, благодаря бычьей силе и упрямству возглавил одну из самых зловещих и часто бушующих корпораций Константинополя.