Месть палача - Виктор Вальд

А вскоре всех их заменяет только одно – морщинистое и аскетическое лицо османского бея Орхана. Но как можно назвать другом того, из-за которого несколько месяцев не может спокойно уснуть правитель империи Иоанн Кантакузин и из-за которого жители Византии в страхе покидают свои города? Такого друга нужно ненавидеть. Тем более что его старческие руки, сейчас на ложе, нежно ласкают дочь императора Феодору. Ту, которую Иоанн выдал за варвара и врага веры в надежде на дружескую и родственную помощь.

О, несчастный Иоанн! Отдал дочерей врагам. Отдал империю врагам. Теперь и себя отдает. Но слава Господу в его справедливые руки. И уже нет смысла оглядываться, прислушиваться, реагировать на то и тех, что и кто окружают золотой стол.

На василевсе Византийской империи, согласно «Книги церемоний» составленной просвещенным и талантливым правителем Константином VII Багрянородным золотая корона, а так же дивитиссон, хламида и сапоги пурпурного цвета. Можно спокойно лечь, если это угодно Господу, и предаться его воле.

Вот уже императорская охрана подняла и понесла роскошный гроб. За ними следует духовенство и сенаторы в строго указанных одеждах. И несут Иоанна по скромно убранной в траур главной улице Константинополя Месе к церкви Мирелайон. Все правильно. Так и желал он. Все согласно древним традициям и расписанному до мелочей церемониалу.

Вот распорядитель делает шаг вперед гроба василевса и громко возглашает:

– Входи император! Царь царей, Бог богов, призывает тебя! – и еще громче: – Сними корону свою!

Какой громкий и ужасный крик! От него даже мертвые поднимутся, не то, что спящие и видящие в глубоком сне свои собственные похороны!

Василевс Византийской империи Иоанн Кантакузин резко поднялся со своего ложа. Его ночная рубашка, обильно пропитанная холодным потом, прилипла к спине и на груди.

Да! Ему можно все. Ведь он автократор[3] многих земель, источник закона и порядка, возведенный на престол самим Господом! Ему можно и даже должно в силу сложившихся испытаний нарушить дворцовый церемониал.

Когда постельничий трижды в шестом часу утра постучал в двери императорской спальни, сам василевс уже молился перед иконой Спасителя, установленной в специальной нише Золотого зала. Когда многие из тех, кто остался в императорском дворце, хмуро поглядывали на трон в ожидании завтрака василевса и во время его обсуждения распорядка дня, сам василевс легко, как для его шестидесяти лет, карабкался по узким ступеням на смотровую площадку знаменитого маяка Фарос.

Этому сооружению, немыслимо как воздвигнутому на узком мысе в пределах стен дворца, никогда не сравниться высотой и славой с погибшим от гнева Всевышнего языческим александрийским чудом света. Но он действует и помогает, указывая морякам безопасный путь в гавани Константинополя. А еще именно с этой смотровой площадки все еще посылаются и принимаются по эстафетной системе световые сигналы из удаленных уголков империи.

Хотя…. Нет уже удаленных уголков империи. Да и сама империя, если трезво поразмыслить, сузилась до околиц самой столицы.

Эти околицы прекрасно видны в это чудесное ясное майское утро несчастного 1354 года от рождества Христова. Воистину несчастного и, если трезво поразмыслить, губительного для тысячелетней империи года.

Чудо! Только чудо может спасти империю, Константинополь и самого василевса Иоанна Кантакузина. Может именно в надежде узреть это чудо и взобрался на немыслимую высоту старый император.

Только где оно – чудо? В какую сторону направить свой взгляд? Откуда появится оно, или его посланное богом знамение?

В солнечное утро восхитительны воды Босфора. В вечной игре перекатывает свои волны древний пролив от европейского к азиатскому берегу. А затем от того берега к крепким стенам Константинополя. Вот так играючись, да еще призвав попутный ветер, некогда главная жемчужина Византийской империи может за несколько часов доставить огромный флот зятя – османского бея Орхана.

А может и быстрее. Может, идут уже с юга по несчастной земле предательством захваченного полуострова Галлиполя его кровожадные всадники. И вот-вот раздадутся под стенами пронзительные звуки боевых труб, и грозно забьют огромные барабаны.

И что тогда? На что надеяться?

Василевс резко повернулся к северу и тяжело вздохнул. Там, через узкие воды Золотого Рога[4] вгрызлась в сердце столицы змеиное кубло Галаты, огромный торговый квартал, подвластный врагам генуэзцам, ставший уже крепостью. Оттуда не жди чуда. Оттуда скорее нужно ждать каменного обстрела из требюше и огненных стрел из спрингалдов. Эти западные машины будут наводить знатоки своего дела, и, конечно же, наводить на огромную территорию императорского дворца.

Иоанн Кантакузин чуть повернул голову налево.

Вот он – гордость империи многих и многих веков! От ипподрома и до собора Святой Софии, дворец сужался к береговым стенам, умещая в себе множество отдельно стоящих зданий, каждое из которых было и больше и пышнее любого дворца любого правителя Европы и Азии. Золотой триклиний, Триконхий, Октагон, Дафна и другие менее величественные, но до сих пор никем не превзойденные дворцы.

А собор святой Софии, а множество церквей и часовен? И еще под стать им в мраморе и граните императорские конюшни, в которых содержались боевые, охотничьи, беговые лошади и даже пони для игры в мяч. Не менее роскошные псарни и зверинцы. Птичник, арсенал, монетный двор, архив, сокровищница, университет, мастерские….

А еще множество специальных строений для различных надобностей; первой брачной ночи императора, бассейн для императрицы после этого священнодействия и другие. И самое знаменитое – порфирный дворец, специально предназначенный для рождения императорских детей, в котором все некогда было оббито или задрапировано бесценными пурпурными тканями.

Давно уже нет и следа от этих тканей. Нет уже множества сказочно прекрасных лошадей, над стойлами каждой из которых висела золотая сбруя. В мастерских нет шелка. Сокровищница пуста. Нет драгоценейшей золотой посуды, нет и золотого стола.

А ведь они были указаны в «Книге церемониалов».

И изысканных блюд из ночного страшного сна также нет. Есть несчастный василевс Иоанн Кантакузин, и за высокими стенами дворцового комплекса, на север от него, несчастный Константинополь, уже опустевший едва ли не наполовину. Опустел бы и весь, но на водах Золотого Рога и Босфора уже нет кораблей, а немногие оставшиеся принимают к себе на борт только за золотые номисмы.

К счастью столичная чернь уже давно забыла, как выглядят золотые монеты. Но что будет, когда вернуться те корабли, что вывезли богатых константинопольцев? А если к этим проклятым суденышкам прибавятся множество латинских, венецианских и генуэзских галер? Как остановить опустение великого города? Как успокоить народ, обезумевший перед османской угрозой? Что должно случиться? Что произойти?

Чудо. Только чудо!

Но этим утром василевс Иоанн Кантакузин так и не узрел его с высоты маяка Фарос.

Да и что Иоанн Кантакузин ожидал увидеть? Неужели действительно чудо? Или все же желал услышать что-либо утешительное от всегда хмурого Пелантия, которому поручена столь тайная и деликатная служба, как световые сигналы от немыслимо дорогих соглядатаев на уже вражеских территориях?

Вражеских… Даже трудно себе представить берега Анатолика[5], Греции, Фракии, островов Эгейского моря вражеской территорией. От этой мысли даже голова раскалывается.

Эта боль заставила василевса взяться за голову двумя руками и крепко сжать виски. Но это не помогло. Как и не помог долгий взгляд по редким рядам царедворцев, что держатся от трона своего императора на положенном расстоянии. Не помогло и созерцание расписного потолка и мозаичных стен императорского дворца. Не добавил, а вовсе наоборот, усилил боль двуглавый орел, вытканный серебром на растянутом алом штандарте василевса за спиной престарелого правителя.

И зачем он только повернулся? Зачем он увидел этот герб рода Палеологов?

«… един Бог – един василевс – единая империя. Где многовластие – там и неразбериха, погибель для подданных!»

Именно предок ненавистного молодого соправителя Иоанна из династии Палеолога возвеличил этот древний символ языческих народов, вывезенный им из глубин Азии. О чем думал старый император Михаил Палеолог, сажая изображение не существующей в природе птицы на флаги, стены зданий, на шелковые подушки и даже на собственные сапоги, понять и трудно и все же возможно.

С одной стороны, это ответ ненавистным германским императорам, решивших широко использовать изображение римского орла на своих знаменах и регалиях. Этим они еще больше думают подчеркнуть свое право считаться истинными наследниками величия Древнего Рима. Но законный наследник уже давным-давно определен. Византия! И только она. И двуглавый орел это не одна голова. Византия одновременно следит и правит Западом и Востоком. И Европой и Азией!