Каждый десятый - Юлий Дунский

В стороне, шагов за триста от них, мелькнул огонек — словно зажгли спичку, щелкнул винтовочный выстрел. Это их заприметил колчаковский дозор. За первым выстрелом ударили другие, но было уже поздно: домчавшись до опушки, беглецы скрылись за деревьями.

— Вставай, милая, с постели, грибы жарены поспели! — пропел кто-то над ухом у Сани, и она, вздрогнув, проснулась.

Над ней склонилось бурое, словно прокопченное лицо деда Алехи. Девушка откинула шинельку и с трудом поднялась с кучи сухого лапника. Руки и ноги у нее закоченели от утреннего холода. А дед Алеха продолжал болтать:

— Пока ты подушку давила, я весь лес обегал. Набрал грибков, на родничок натакался — вода, как слеза…

Над крохотным бездымным копром пеклись вздетые на лучинки грибы. Одну такую лучинку Алеха дал Сане, другую взял себе и быстро, как белка, объел, пока девушка еще дула на горячее.

Вышли из-за сосен остальные трое, тоже подсели к костерку.

— Поела? — хмуро спросил Мизинчик. — Беги к воде. Напейся, умойся и живо назад. Будем совет держать…

…Все пятеро сидели кто как — на поваленном дереве, на пеньках — и держали военный совет.

— Тута нам и прощаться, — говорил дед Алеха. — Если стайкой пойдем, это гиблое дело… Даже в свяченном писании сказано: стой вместе, беги врозь!

— А вы, диду, не брешете? — усомнился Степан. — Такого я в писании не читал.

— А ты, что ли, поп? Все насквозь помнишь?

— Пип не пип, а…

— Ладно хреновину пороть! — озлился Мизинчик. — Никуда мы не разбежимся. Мы есть бойцы Сводного Тобольского полка. Никто нас этого звания не лишал — как были, так и остались, хотя пас пять…

— Конечно!.. Именно так!.. А як же! — поддержали Саня, Святополк и Степан.

— Ну, можно вместе, — перестроился дед Алеха. — Тут есть травка, козелец называется. В ей молочко очень ядовитое. Ежли глаза натереть, так заслезятся, напухнут — лучше чем трахома получается! Мы четверо натрем и побредем слепцами, а Санька при нас вроде мальчонка-поводырь… Еще и милостыньку подадут!..

Все, кроме Мизинчика, засмеялись: тот вообще никогда не смеялся.

— Да ну тебя, — отмахнулся Святополк. Но дед Алеха не сдавался:

— А иначе как? Тут кругом казаки да каратели… И надо меж них прошмыгнуть и к своим выйти!

— Про своих еще рано думать, — решительно сказал Елька. — Сперва пойдем назад, к починку.

— Ну, это ты, Мизинчик, загнул. — Святополк внимательно посмотрел на Ельку: не шутит ли. — Что мы там забыли?

— Там товарищи наши, которых надо выручать.

— Да у нас оружия на всех один винтарь! — крикнул дед Алеха. А Степан Банда подлил масла в огонь:

— Но кажи… У него ще е шаблкжа. Вин як почне махать — о-го-го!

— Забоялись? — презрительно сказал Мизинчик. — Заячьи души!

Поддержка пришла с неожиданной стороны. В спор вмешалась Саня:

— А знаете, Коромыслов правильно говорит. Мы спаслись, а наши товарищи пускай погибают?

— Слыхали? — укорил Плька. — Баба, курица, а боевей мужиков!.. Ну, давайте по-хорошему: ставлю вопрос на голосование… Кто за то, чтоб идти на выручку?

Он заранее поднял вверх руку. Но присоединилась к нему только Саня.

— А кто против этой авантюры? — спросил Святополк и сам поднял руку. За ним подняли руки Степан и дед Алеха. Мизинчик заскрипел зубами от злости:

— Вот оно как?.. А кто из вас партейный? Никого? Я один, выходит?.. Так вот, мнение партейной ячейки — идти на выручку! И никаких разговоров.

Никто ему не возразил: как-то само получилось, что Мизинчика признали командиром, а с приказом командира не спорят.

— Вообще-то, один шанс у нас есть, — подумал вслух Святополк. — Мы про белых знаем: сколько их, где… А они про нас ничего не знают — думают, мы драпаем без оглядки.

— А я не пойду! — сказал вдруг дед Алеха и нарочно уселся на пенек. — Отделяюсь! Мне за вашу дурость голову класть неохота.

— Пойдешь как миленький, — отвечал на это Мизинчик, спустив с плеча карабин. — Ты мобилизованный и должен, как все!

— Я не мобилизованный, а добровольный.

— Вот и иди добровольно, а то пристрелю сей момент!

Мизинчик был человек отчаянный, но не безрассудный. Когда маленький отряд кишел на опушку леса, Елька спросил:

— У кого глаза вострые? Кто в разведку?

— Я! — сразу вызвалась Саня.

— Без сопливых обойдемся… Ну, мужички, кто?

Самые зоркие глаза были у деда Алехи, но он молчал.

— Може, я пийду? — предложил Степан.

…Оставшиеся в лесу следили за тем, как украинец ползет но неубранному полю, приближаясь к ночнику.

Поглядев па сдвинутые в раздумье Елькины брови, Святополк не удержался, спросил:

— Какой же генеральный план наступления? Атакуем в лоб или окружаем с флангов?.. Молчишь? Понимаю. Военная тайна.

Дед Алеха хихикнул. Мизинчик повернул к Святополку пасмурное лицо:

— Как будем действовать, не знаю… Но ты меня не подковыривай, ожгешься.

Святополк хотел ответить резкостью, но в этот момент Степан, который уже добрался до околицы, встал во весь рост и замахал руками, подзывая товарищей к себе.

Над крыльцом крестьянского дома уже не было бело-зеленого флага, не было копей у коновязи — словно и не побывала тут казачья сотня. Только на вытоптанной земле у колодца темнели пятна крови, да валялась разрубленная окровавленная буденовка.

Степан Байда, а за ним и остальные молча сняли шапки.

Подошел старик-крестьянин — крепко сколоченный, плечистый. Он постоял рядом с беглецами, потом стал рассказывать:

— Как, значит, объявилось, что вы убегли, остальные ваши тоже забеспокоились. Тут и стрельба получилась, и драка… Кого зарубили, а прочих они угнали.

— Куда? — коротко спросил Мизинчик.

— К радъезду, на железную дорогу.

— Давно?

— На самой заре… Вы уж не серчайте, граждане, — вашего обряда мы не знаем, схоронили по-христиански.

На краю починка они увидели плоский холмик, а над ним белый свежеструганный крест. Саня держала в руке дощечку.

— Как напишем? — спросила она у Мизинчика. — Я никого по фамилии не знаю. А ты?

— Откуда? Полк-то сводный, с бору по сосенке. Время не было познакомиться. Напиши так… — Мизинчик наморщил лоб в раздумье. — Напиши: «Спите тихим сном, революционные герои Красной Армии».

— Так и напишу, — согласилась Саня и в первый раз всхлипнула.

… Табличку с этой надписью прибили к кресту на братской могилке.

Беглецы сидели в доме старика-крестьянина и обедали пшеничной кашей с молоком. Впрочем, Мизинчик почти не ел, а потюживал рассеянно ложкой о край общей миски.

— Теперь к своим будем пробираться, за Тобол, — нарушил он молчание и повернулся к хозяину: — Спасибо на угощении.

— Кушайте на здоровье! — отозвались с лавки женщины, старуха и молодая. — Пейте, пейте молочко — мы вам еще насыплем!.. Мы и на дорожку дадим мучицы, соли…

— Спичек-серянок дадим, — великодушно добавил хозяин.

— Серянки у нас имеются. — Мизинчик встал из-за стола. — Ты нам в главной нужде помоги: дай оружие, какое есть.

Хозяин даже засмеялся:

— Откуда у меня? Крестьянская оружия — вилы да коса. Хочешь, бери.

Мизинчик предупреждающе постучал пальцем по столу:

— Ты дурочку не строй. Будто я тутошний народ не знаю. Знаю! Сам сибирский казак! Обязательно у тебя припрятано.

— Ну, ищи, — развел руками старик. — Что найдешь, то твое!

— Не, я искать не стану. Ты ж без меня ложил, без меня и найди.

Старик в поисках поддержки оглянулся на других беглецов:

— Что он у вас за Фома неверный! Вот тебе крест святой — нету у меня!

— Неси! — свирепея все больше, потребовал Мизинчик. — Не то сейчас дом спалю!

Степан Байда тронул хозяина за рукав:

— Дядьку, вы не сумлевайтесь. Цей спалит!

Женщины на лавке стали тихонько всхлипывать. Хозяин в сердцах топнул валяным опорком:

— Такое ваше спасибо за мою хлеб-соль! Я же бедняцкого классу, как ты! И ты меня спалить хочешь? Этому тебя товарищ Ленин учит?

— Правда, Мизинчик, не бесись, — не вытерпел Святополк. — Ну, нет у него. Отстань.

И Саня тоже заступилась за старика:

— Такие, как ты, Коромыслов, только ссорят нас с трудовым крестьянством.

— Цыц! — рявкнул на нее Елька. — Подожгу и гасить не дам!

Женщины испуганно заголосили. А старик заорал еще громче, чем Мазинчик:

— Жги! Раз у тебя такая совесть — жги! Погляди на меня, я же тебе в отцы гожусь!

— Нет, ты не годишься, — сквозь сцепленные зубы проговорил Мизинчик. — Вот мой батя, тот мне годился… Ладно, поговорили и хватит!

Он выхватил из печи горящее полено и кинул в угол, где стоял веник и валялись щепки для растопки. Вся эта сушь вспыхнула разом.

Не выдержав, старик бросился к бадейке с водой и залил огонь.