Охота на олигархов - Павел Генералов

— Ты что, уже выздоровел? — спросил Патрик.

Краснорожий Жан — Марк нагло расхохотался ему в лицо, брызгая слюной:

— А с чего ты решил, что я болен? — нагло заявил абсолютно, даже слишком здоровый Свинья, выгружая из кузова своего мини–грузовичка два мешка с удобрениями. — Не дождёшься! Принимай–ка побыстрее, что заказывал, Мерсье!

Патрик промолчал, перехватывая увесистые мешки. Он, кажется, уже начинал понимать, в чём дело. Недаром по логике у него в школе всегда был высший балл.

Несколько дней назад от фирмы «Гарден» ему привезли два точно таких же мешка с удобрениями. Он действительно их заказывал — подкормить землю ещё по зиме, задолго до настоящей весны. Так их учили на факультете.

Патрик был не просто садовником, а садовником почти дипломированным. Если бы он тогда не вынужден был уехать из Парижа, был бы дипломированным. Но дурацкая история с наркотиками, которые в неумеренных количествах потребляла его тогдашняя подружка Софи, и…

Свобода — всё же лучше, чем диплом, — решил тогда Патрик и не прогадал. В Сен — Тропезе он работал уже пятый год и работой был доволен. До сегодняшнего дня. До дня, когда появление живёхонького и непристойно здоровёхонького Свиньи подтвердило его догадки.

Недаром та женщина в тёмных очках и такой тонкой талией, что её хотелось обхватить ладонями, показалась ему подозрительной.

Во–первых, акцент. Патрик сразу удивился, что иностранка — не то англичанка, не то шведка — согласилась на такую тяжёлую работу, как развозка удобрений, саженцев и садового инвентаря по заказчикам. Хотя теперь Парик склонялся к мысли, что женщина была из России. Раз уж припёрлась именно сюда, на виллу мсье Герцензона вместо «тяжело заболевшего» по её выражению постоянного сотрудника «Гардена». «Он так плох, что, наверное, скоро умрёт», — поведала женщина, рассматривая сломанный о тяжёлый мешок ноготь.

Во–вторых, у неё были слишком холёные руки. Да и возраст слишком солидный — совсем не юный — именно поэтому Патрик всё же не обнял её за вызывающе тонкую талию.

В-третьих… это было самое паршивое. Ведь именно после того, как Патрик из нового мешка начал подкармливать сад, началось это кошачье паломничество. Сначала — вялое, а вчера, когда прошёл дождь и ветер подул с моря, кошки им устроили настоящую варфоломеевскую ночь… И вот теперь хозяин уехал, хотя планировал жить здесь по крайней мере до весны.

Наскоро распрощавшись со Свиньёй, Патрик помчался к мешкам, которые привезла та сучка. Захватив горсть гранулированного удобрения, Патрик метнул его в суповую тарелку и подставил под кран. Через минуту садовый домик наполнился удушливым запахом валерианы… Странные эти русские! И шутки у них дурацкие.

Ну что же он за человек такой! Не везёт, хоть тресни! То пакет с кокой, который Софи без тени сомнения хранила в ящике с его бельём, теперь эта дрянь!

Патрик торопливо спустил содержимое тарелки в унитаз, а «сучьи» мешки заставил новыми, которые так вовремя привёз Свинья.

Ну да ладно. Хозяин всё равно уже уехал, не выдержав кошачьего нашествия. До весны всё дождями вымоет. И он, Патрик, тут совсем не при чём. Ну, ни капельки! Ищите женщину. Если хотите, конечно.

Москва

— Надеюсь, мы не будем совершать фигуры высшего пилотажа? — с некоторой опаской поинтересовался Жемчужников.

Гоша, удостоив Питера улыбкой, уверенно взял штурвал на себя, и маленький самолётик стал набирать высоту. Под крылом замелькали верхушки деревьев и заснеженные крыши.

— Только без вас, Питер! Я слишком ценю вашу жизнь! — сообщил Гоша, мельком глянув на своего пассажира.

Жемчужников ему нравился. Гоше казалось, что главный редактор «Фэйса» будто материализовался с дореволюционной открытки. Узкое лицо с высокими скулами; крупный нос; светлые, серые грустные глаза, в которых плещется предчувствие беды; коротко стриженая бородка; узкие, скобочкой губы под усами а-ля Николай II; чересчур правильная речь. Плюс деликатность в жизни и бескомпромиссность в профессии. От всего облика Жемчужникова так и веяло Россией, которую мы потеряли…

— А свою жизнь вы разве не цените? — ухватился за нечаянно сказанные слова Жемчужников.

— Во всяком случае, не настолько, — серьёзно ответил Гоша.

Самолётик выровнялся и стал делать разворот. Из остеклённой кабины открылся широкий, до всех горизонтов обзор. Справа, чуть боком, виднелись жилые кварталы. Дома отсюда, с высоты, не казались такими однообразными как с земли. Их чёткие геометрические пропорции были даже красивы. Внизу змеилась Москва–река. Почти прямой линией стремительно уходило на юго–восток Ново — Рязанское шоссе. Словно мелкие разноцветные жучки по нему медленно двигались автомобили.

— А парашюты в таких полётах не положены? — зябко поёжившись, спросил Жемчужников.

Господин Сидоров в самом начале полёта имел неосторожность признаться, что не может признать себя профессиональным лётчиком, потому Питеру было немного не по себе. Хотя Россия с высоты птичьего полёта нравилась ему чрезвычайно. По меньшей мере, здесь, в воздухе, никто не нарушал правил движения и не бросал окурки и фантики прямо на землю.

— Парашюты на такой высоте бессмысленны, — деловито пояснил Гоша. — Мы основную часть полёта совершаем на эшелоне двухсот метров. Если что, то никакой парашют не поможет.

Это прозвучало столь оптимистично, что Жемчужников вновь поёжился.

— Да вы не беспокойтесь, Питер, — Гоша одной рукой ловко достал из–под сиденья плед и передал Жемчужникову. — Эта машина обладает замечательными планирующими свойствами. А сесть может просто на шоссе. Или даже на просёлок. Так что расслабьтесь и просто смотрите вокруг! Главное нам — не залететь сдуру в саму Москву, а то…

— А то — что? — напрягся Жемчужников.

— Собьют. Доблестные ПВО, — усмехнулся Гоша.

Жемчужников укутался в плед и моментально согрелся. И в самом деле, можно не очень–то и волноваться. Во всяком случае, так ему теперь казалось. Георгий Валентинович, пусть и не профессиональный лётчик, но за штурвалом этого маленького «Сонекса» выглядит не менее уверенно, чем за рулём обычного автомобиля. Хотя после слов о ПВО широкая полоса МКАД казалась достаточно опасной. Этакая спящая змея.

— Итак, приступим? — Жемчужников достал из кармана диктофон. Скорее всего, бесполезный. Двигатель самолёта стрекотал не оглушительно, и всё же достаточно громко. Но журналистская привычка брала своё. Память — памятью, запись в блокноте — само собой, а вот диктофон — если собеседник не был против — Питер включал всегда. Потом, если что, звук можно пропустить через компьютер и отделить, что называется, зёрна от плевел.

— Спрашивайте, — кивнул Гоша, поворачивая штурвал чуть вправо.

Оговорённый заранее маршрут пролегал вокруг Москвы, по абрису МКАДа. Справа, вдалеке, на фоне выцветшего зимнего неба хорошо прорисовывался контур московского Университета. Непременно надо будет сделать специальный выпуск про высшее образование, — подумал Жемчужников. — И про московское строительство. Второе, пожалуй, поинтереснее. Но пока главной темой оставалась нефть и околонефтяные баталии.

— Кому так сильно «наступил на ногу» господин Герцензон? — голос Жемчужников стал другим. Более жёстким, что ли. Теперь рядом с Гошей сидел не любезный заморский гость, а журналист–профи. Который может вытянуть из собеседника даже то, что тот совершенно не собирался рассказывать.

— Многим… — как можно более конкретно ответил Гоша. Он никогда не отказывал в интервью и старался быть с журналистами как можно более честным. Но ведь если журналистов не обо всём информируешь, это же не означает, что ты их обманываешь?

— И вам в том числе? — попытался уточнить Питер.

Гоша бросил быстрый взгляд на Жемчужникова. Брови его на мгновение сошлись близко–близко:

— У меня нет особых претензий ни к Герцензону лично, ни к СНК в целом. Хотя…

— Что хотя? — подхватил Жемчужников.

— Хотя мы с ним и расходимся во взглядах на философию бизнеса…

— Интересно…

— Я не хочу говорить банальностей, — продолжил Гоша, — но есть в этой жизни какие–то простые и очень значимые вещи. Ответственность, например…

— То есть, вы в данном случае — на стороне государства, а не бизнес–сообщества?

— Я на стороне здравого смысла. Ведь как говорил наш уважаемый Козьма Прутков? — Гоша прекрасно знал, что любое упоминание о «предке» вызывает у Жемчужникова приливы положительных эмоций. — Человеку даны две руки на тот конец, дабы он, принимая левою, раздавал правою.

— Ну, в общем, сей пафос мне понятен, — согласился Жемчужников. — Но…

— Жадность, — перебил его Гоша. — Вот корень всех бед господина Герцензона. Вы меня понимаете, Питер?