В баню - Иван Поляков

Низенькие, но очень прочные домики с «квадратными» окнами и при изяществе раритетных клумб. Словно чаш, полных снега.

Пенька неожиданно припомнил, как еще в детстве он покупал стаканчики с эльфийским мороженым. Всего по медяку. Со вкусом сливок.

Морщась, гном чуть повёл плечом.

… Презанятно поднял руку.

Палка зацепилась — но он всё равно её поднял.

«Три дорожки к чете Монолитов, — отметил старый гном. А ещё через пару-тройку шагов добавил: — И не одной у дома Шишки…Интересно».

Не дорожка даже, а целая тропа… настоящая проторенная трасса в три полосы появилась за это утро под окнами Гвоздя.

«Будто стадо обезумевших оленей пронеслось».

Всех «обезумевших» представлял лишь один молоденький Гвоздь.

«Да-а, — с высоты седин. — А моя-то Ингрид все спички за пол года покупает».

Пенька очень любил свою жену.

Особенно когда та накрывала на стол. Когда Ингрид изящно вскрывала бочонок — он любил её ещё больше.

Но когда та начинала «говорить».

… Уши гнома сворачивались.

… И становились похожи на маринованные груши.

(Так, по крайней мере, утверждала Ингрид).

От одного воспоминанья густые брови Пня сошлись, а борода его округлилась.

«Ежом поднялась», — как утверждала та же Ингрид.

Пока никто не видит, гном чуть запахнулся.

Очень скоро Пень почувствовал, как по спине его разлилось тепло. Не слишком-то хороший признак.

Гном уже давно заметил… что при подобном он вечно запарывал смену.

… А раз он даже едва дошёл до проходной.

«… Каждый гном режет скалу для своих детей... Которые съезжают и начинают всё сначала… Вопрос: откуда взять столько скал?»

Пень чуть усмехнулся.

Лыжи скользили, а лес-наглец всё никак не желал приближаться.

Пню повстречалась закрытая в честь Киянки лавка травницы. Пекарня. А после большая вывеска «Всё вылечу». Рядом с почти занесённым дощатым забором, у разбитого фонаря возвышалась крыша ещё одной пекарни.

«Мир непрост», — гласило изреченье вандала-пессимиста на специально раскопанном заборе.

Ещё вчера доску украшала ещё и иллюстрация «мира»… но по многочисленным просьбам матерей сей мир замазали сизой краской.

Получилось даже более похоже.

Вдоль заледеневшей лыжни сменяли одна другую крыши: пекарня, мастерская. И пекарня.

И ещё одна пекарня.

За ближайшей ёлкой она почти сравнялась с белой «землёю», больше напоминая сугроб. Но вывеска зато «светилась»!

Она регулярно очищалась местными мальчишками за несколько крон.

«Самый Вкусный День!»

Сухари по вкусным ценам!

С тех пор, как вожди обозначили задачу: « Зарабатывайте сами», — количество пекарен, точек отдыха и лечения на бороду заметно выросло.

Они появлялись необыкновенно быстро.

Кто-то пёк, а кто-то точил ключи.

А Гвоздь, добрый сосед и почти что знакомый, даже умудрился ночами мастерить свои «уникальные» набойки. Чем они «уникальны» никто не знал, но зато табличка на входной двери была натёрта воском.

Кстати о нём.

Примерный семьянин не завернул ни к первой пивной… ни ко второй.

Ни к третьей!

И даже на трактир несчастный гном не обратил вниманья!

Глубокий след от «авторских» его набоек тянулся строго к продуктовой лавке.

Под вывеску:

«Песок, навоз, торф, дрова».

— Надо будет на ужин его позвать, — отметил Пень. — А то у него борода ещё молодая… Интересный малый».

Морщась, гном поднял руку.

Поморщился и медленно выдохнул.

Не спеша.

Аккуратно отталкиваясь облезшими за год палками, он неспешно побрёл.

* Киянка — национальный праздник гномов. Неофициально приурочен ко дню созревания пива. Официально — к именинам третьего племянника Вождя собрания.

Глава IV. Гордость лесозаготовки!

Каска не был высок и не имел какой-то особенной бороды.

Он был просто — гном.

Совершеннейшим гномом, чья жизнь проходила ровно по графику рабочих смен… которому, волей или неволей, молился каждый, наклонившийся к окошку в бухгалтерии.

Под лозунгом «МЫ ВСЁ РАСПИЛИМ!» гномы с оттяжкой шли на лес.

Принцип жизни для Каски был очевиден: больше брёвен оттащишь — больше заплатят.

А так уж оно или нет — это дело четвёртое.

Сказать по совести, довольно многие уже (и довольно давно) заметили: пятнадцать брёвен ты отволочишь или десять — не платят всегда одинаково.

Но Каска не унывал.

И со всем усердьем, на какое только был способен гном, отдавался нелюбимому занятью!

Из-за этого, должно быть, он почти совершенно никогда не моргал.

И засыпал всякий раз, как только становилось понятно: «сплава не будет»

Чаще стоя.

А впрочем, всё это относилось лишь к буднему дню.

Сегодня же был праздник!

«ВЫХОДНОЙ»!

И речь должна идти совсем иначе.

Поражённый этим необычайным обстоятельством, выспавшись, Каска с неуверенностью переминался с ноги на ногу.

Искал постоянно диким взглядом свой багор и всё собирался — броситься в воду!

Вслед за уплывающим бревном!

Одна деталь.

Ни воды, ни багра… ни бревна в обозримой перспективе леса видно не было. Это сбивало.

Звенящий, но не прогнувшийся под тяжёлой пятою холодного воздуха гимн вчерашней молодёжи «мы гранит, мы сланец» хрипел уставшим басом над чахлой сиренью.

Пень подобрался. Распахнул спецовку пошире.

Некоторое время он раздумывал, не следует ли спрятать лыжи. Скажем за «вот эту» ёлку. Мысль была на редкость соблазнительна… но как гном опытный, как знающий житель Леса… Пенька удержался.

«Утащут».

— Здоров! — Оригинальный окрик заставил Каску застыть. — А раньше пели «камень не согнёшь»!

Зубами Пень стянул нежно-розовую рукавицу.

Битым носом он насвистал мотив.

Поблёскивая парой круглых, совершенно остекленевших глаз, Каска глянул на протянутую ладонь. Словно она бревно.

И бревно это СРОЧНО надо схватить! Тащить, пока никакой другой… Никакой другой дурак не сделал это первым.

— А!.. Да.

Рукавиц у Каски не было (он их заранее спрятал), а потому гном сразу, просто — пожал.

И сжал, само собою, что было силы.

— **ять!.. Неплохой денёк!

Гномы напряглись.

Свистя битым носом, Пень незаметно (за усами) поджал губы. Он Никак не мог уступить молодому поколению!

«Ку-ку! — с воодушевлением пропел зимний лес. — Ку-ку!»

Наконец, каждый из них решил, что одержал заслуженную победу.

И атланты разошлись.

Улыбаясь, Каска про себя уже решал вопрос: как уже послезавтра станет держать багор левой рукой.

Пень, как гном поживший, уже научился топор привязывать к кисти.

Смена будет сдана!

— У-у! ***ять! — повторил он не известный науке, но до крайности распространённый дефект гномьей речи. (Проявлялся обычно, при встрече двух бород).

Каска… заметно изменился… со вчера.

По случаю «нечего делать» Берёзка подравняла мужу бороду, так что пакли его внезапно начали отдалённо напоминать что-то приличное.