Вот был слуЧай 2. Сборник рассказов - Александр Евгеньевич Никифоров

Первая заводская колонна, состоящая из управленцев нашего предприятия, пошла в сторону трибун. За те пять минут, пока наш второй, механический цех, стоял в ожидании движения, Троцкий, как пастушья собака, кружил вокруг нас, ровняя колонну, пересчитывая ряды, поправляя транспаранты в руках демонстрантов, не забывая при этом всасывать ушами все разговоры вокруг.

Растянув над головами нашего ряда плакат, мы с Витькой оказались разделенными шириной колонны, и я оказался соседом, Анькиного мужа, тракториста из ремонтного цеха.

– А чего это ты не со своим цехом? – сразу поинтересовался я, – смотри, запишут в дезертиры? Будешь Аньке, сосульками в Воркуте, радиограммы отбивать.

– Вот что ты опять городишь? – раздался у нас за спинами голос Михалыча, – договорился я с его бригадиром, что он в нашей колонне пойдет. Завод – то один.

– А я проявляю политическую сознательность, – не поворачивая головы, отвечаю я, – может у меня от Витьки, по плакату этому, политическая убежденность перетекает. Может я тоже в кандидаты захотел. И, уже созрел, чтоб вместо лево, только вправо гайки крутить.

– Собрались, собрались, – впереди колонны нашего цеха, усиленный рупором, прозвучал голос Троцкого, – Внимание! Пошли!

Я чуть задержался на старте, но натянутое Витькой полотнище, чуть не вырвало древко из моих рук, потащило меня вперед. Ускорив шаг, я выровнялся с соседом и напарником по плакату.

– А меня премии лишили, – пожаловался мне Анькин муж, – вот всем к празднику дали, а мне хренушки.

– Так ты же вроде как в вытрезвителе был? – вспомнил я слова Нинки, – чего тогда ноешь?

– Была бы у тебя, такая вот Анька, как у меня, ты не то, что ныл. Волосья бы все на себе повыдирал.

Справедливости никакой. Мало четвертной за вытрезвон высчитали, так еще и премии лишили.

А женка хотела на эту премию Ильича собрание купить, того, который Владимир, она же в университете марксизма – ленинизма учится. Второй год уже учится, – с гордостью, сказал мне сосед, показав рукой на идущих впереди, согнувшихся под тяжестью эмблемы цеха, двух женщин, ступая, одна из них была его женой.

– Да, девка, она у тебя надо признаться, революционная,– оценил я труд женщин.

5

–Ну а ты, чего отстаешь? – спросил я его, приноравливаясь к размашистому шагу Витьки, который судя по полотнищу, шустро шагал вперед, согласно призыву с плаката, – изучал бы после работы вместе с ней, капитал Карла с Марксом. Детей же у вас нет?

– Нет пока, некогда, – согласился сосед, – вечерами, Анька на учебе, а я это… на работе.

–Ты этой хренью, ей особо не давай увлекаться, – покрутил я, головой, опасаясь, ушей Троцкого.– Ленин с Крупской, в ссылке были, вообще без света сидели, а толку ноль. Ни дочки, ни сыночка.

Побросали все свои силушки, как дровишки в костер мировой революции.

Смотри, чтоб Анька твоя, также не сгорела, она я смотрю у тебя баба азартная. Схватила вон, с Нинкой «шестеренку» и прет, как пушинку.

– Это есть, – согласился сосед.

Он пошарил у себя за лацканом пальто. Вытащив конец прозрачной трубки, от медицинской капельницы, взял его в рот, а ладонью надавил спереди в район живота.

Кадык его, два раза дернулся. Когда он вытащил, изо рта трубку, я уловил запах самогонки.

– Нагрел, теплая, поди? – кивнул я на живот, где у соседа за поясом был резервуар подогрева, – как ты ее такую пьешь? – внутренне содрогаясь, представив, как теплая самогонка течет по моему горлу.

– Холодная, теплая. Какая разница, – не согласился сосед, – не отрава же. Будешь?

Я категорически отрицательно замотал головой, на протянутую мне трубку.

–А зря. Сегодня праздник, «мусора» не берут. Красный день календаря, у нас седьмое ноября, – сказал сосед, аккуратно убирая трубку за лацкан пальто.

Колонна поравнялась с началом галереи портретов членов ЦК, выставленных в канун праздника, значит, до трибуны осталось шагать, ровно столько, насколько протянулась шеренга из шестнадцати портретов, заканчивающаяся вдвое большим по размерам портретом генсека.

Стали четко слышны приветствия, провозглашаемые с трибуны коллективу нашего завода. Раз мимо проходило руководство завода, похвалы звучали в их адрес.

– Директору биохимического завода, за мудрое руководство удостоенному многих государственных наград. Коммунисту, под чьим чутким руководством завод завершил очередную пятилетку за четыре года. Ура, товарищи!

–Ураааа! – глухо раскатилось эхо из наших голосов, над заполненным демонстрантами проспектом.

– Итээровцам завода, которые постоянно работают, над улучшением качества белково-витаминного концентрата, главной продукции завода! Ура!

–Урааа! – откликнулась на призыв колонна завода.

–Так управленцы прошли, – мелькнуло у меня в голове, – первый цех на подходе.

Наш цех медленно плелся мимо портрета Щербицкого, которого я признал в отличие от многих из шестнадцати руководителей, кроме генсека, разумеется.

– Смотри, Щербицкий, – поделился я знаниями с соседом, – главный у хохлов.

– Ты чего и остальных знаешь? – даже как – то с уважением посмотрел на меня тот, опять засовывая руку под пальто.

–Не всех конечно, так кое-кого, Брежнева, Андропова. Ты погодил бы прикладываться, а то упадешь перед трибуной, – посоветовал я ему.

– Решат, от патриотических чувств упал, переполненный восхищенья и преданности, – отозвался муж, передовой женщины, – тогда все простят и премию вернут в двойном размере. Анька, описается от радости.

– Ага. Еще и орден сутулого, вручат с заверткой на спине, и на марсовом поле, как жертву революции под фанфары зароют, – пообещал ему я, – бюст в металле отольют, как первой жертве от радости загнувшейся.

– Шире шаг, – прокричал Троцкий.

Стали видны, махающие колоннам ручками, первые лица нашего города и района и уже стоящий на трибуне, и приветливо махающий директор нашего завода.

–Работницам и работникам второго цеха биохимического завода, постоянно перевыполняющим производственный план и досрочно закончившим пятилетку за четыре года. Ура! – прозвучала здравница в нашу честь.

6

–Урааа! – бодро отозвался наш цех.

–Урааа!– громко закричал мой сосед, после всех, не успевший вовремя выдернуть трубку, карманного спирт провода, чтобы поделиться радостью вместе со всеми.

Вокруг засмеялись. На крик мужа, гневно обернулась Анька, что-то беззвучно прошептав губами.

–Ну, брат, фанфары и аплодисменты по щекам, дома тебе обеспечены, – предупредил Сашку я, – праздник у тебя, похоже, здесь не закончиться.

Между нами появился Троцкий. Разговаривать больше, как – то не хотелось.

Сосед виновато стал смотреть под ноги. Под его неусыпным контролем, мы сразу, как-то внутренне собравшись, лихо, промаршировали мимо трибун…

– Можно спросить Октябринович, – сказал я парторгу, когда трибуны остались позади, – ты бы смог часами махать с трибуны не уставая, как они?

– Коммунисты никогда не сдаются, – ответил он, окинув меня подозрительным взглядом, видно усмотрев в вопросе, какой-то подвох, – помнишь, как у Маяковского – гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей.

– Я теперь понимаю, как мечами в сече, не уставая махали мечами с утра до вечера, – поднял голову сосед, – ведь вот так натренируешься, тогда все нипочем.

– Ты меч-то с ручкой не путай, – не выдержал я, – эти же деятели кроме ее, и в руках – то ничего