Вне Системы. Книга 3 - Ник Тарасов

— В червоточинах, да и просто так, на каждом шагу гибнут достаточно подготовленные ребята, которые не были серыми новичками, как ты. Профи, понимаешь? Те, кто знал, с какой стороны к автомату подходить, кто мог отличить след зобмака от человеческого. И что? Кости их давно уже по пустоши раскиданы. А ты думаешь, она, твоя принцесса, могла выжить?

В её голосе звучала та особенная жестокость, которую рождает этот мир — не злоба, а просто констатация фактов, которые бьют больнее любых оскорблений.

— Но даже… — она сделала паузу, глядя мне прямо в глаза, — даже предположим, что она выжила. Понимаешь, что это означает?

Я молчал, чувствуя, как холодок пробегает по спине. Не от утренней прохлады — от того, что я знал: она права. И то, что она сейчас скажет, я не хочу слышать, но должен.

— В этом мире сейчас… — Вика встала, и снова начала ходить передо мной туда-сюда. — Весь женский пол делится на две категории. И только на две, третьего не дано.

Она остановилась, посмотрела на меня.

— Первое — это те, кто выбирает путь боевика. Неважно, в группе или в одиночку, но тем не менее это будут те, кто могут за себя постоять, отвоевать право на своё «я». Они берут оружие, они убивают, они становятся такими же жёсткими, как этот проклятый мир. Они забывают, что такое слёзы, нежность, любовь. Они превращаются в машины для выживания.

Где-то в отдалении заурчал зомби — протяжно и тоскливо, и этот звук словно подчеркнул её слова.

— А вторые… — голос Вики стал тише, но от этого ещё более пронзительным. — Вторые — это те, кто вынужден расплачиваться собой за то, чтобы их защищали. Это не обязательно быть подстилкой для всех — хотя и такое бывает. Может, для кого-то более сильного, может, для целой банды. Главное — они платят своим телом, своей душой, своим достоинством за каждый кусок хлеба, за каждый патрон, за каждую ночь без страха. Да, есть семьи, есть дети, но это скорее исключение, чем правило.

Она села на корточки рядом.

— Я видела этих женщин в поселениях. Они ходят с пустыми глазами, в которых давно погасло всё человеческое. Они улыбаются, когда им говорят улыбаться, молчат, когда им говорят молчать. Они превращаются в тени, в призраков самих себя.

— Некоторые сходят с ума. Видела и таких. Это их способ сбежать от реальности. Каждая переносит это по своему. А есть те, кто просто не выдерживает, — продолжила она, и в её голосе появилось что-то личное, болезненное. — Они находят способы уйти. Навсегда. Петля, яд, прыжок с высокого здания… В первые годы после Катастрофы самоубийства среди женщин были почти эпидемией.

Я сглотнул. Горло пересохло.

— Ты думаешь, она у тебя такая крутая, что смогла в одиночку выживать все эти десять лет? — Вика посмотрела на меня с вызовом. — Десять лет! Представляешь? Три с половиной тысячи дней и ночей, когда каждый рассвет — это чудо, когда каждый вдох может стать последним. Десять лет среди зомби, бандитов, психов и просто отчаявшихся людей, готовых убить за банку тушёнки.

Она помолчала, а потом продолжила:

— Знаешь, что самое страшное? — тише спросила она. — Не смерть. Смерть — это быстро. Страшно потерять человечность и остаться жить. Страшно в один прекрасный день поймать себя на том, что ты можешь спокойно смотреть, как умирает ребёнок, потому что у тебя нет антидота, а отдать свой — значит, завтра умрёшь ты. Страшно осознать, что ты можешь предать друга ради куска хлеба. Что можешь убить человека и не почувствовать ничего, кроме облегчения, что это не ты лежишь в луже крови.

Она снова замолчала. Казалось, что весь ее спич — что-то накопившееся, то, что она держала в себе и не знала кому высказать.

— Не знаю… — наконец сказал я, и голос дрогнул. — Наверное, да, мы вместе и по стрельбищам, и по реконструкциям гоняли, я точно это помню. Но в любом случае, я хотел бы её найти.

Вика усмехнулась — коротко и зло.

— А как же твой первоначальный план? Найти тех, кто в списке? Он остался?

Я подумал. План… да, был план. Отыскать остальных выживших, собрать команду, попытаться построить что-то новое на руинах старого мира. Благородно. Правильно. И возможно нереально после того, что я сегодня вспомнил.

— Просто… будет попутным, — сказал я.

— Ну что ж, — Вика встала, отряхнула руки. — Значит, тогда пока ничего не поменялось.

— Поменялось, — тихо ответил я, глядя на нее. — Поменялось всё.

И в этих словах была вся горечь понимания того, что мир, в котором я очнулся чуть больше недели назад, мёртв. И что людей, которых мы любили, возможно больше нет. Есть только выживающие. И нам предстоит решить — кем из них мы станем.

Глава 2

Следующие пару дней мы двигались на север, и каждый шаг давался всё тяжелее. Не физически — к постоянному движению мы уже привыкли. Тяжело было морально, потому что картина вокруг становилась всё мрачнее. Стараясь обходить большие скопления зомбаков, которые, видать, также отделились от той волны, что шла за тем непонятным туманом, мы шли окольными путями.

Благо их было видно издалека — чёрные, шевелящиеся пятна на горизонте, словно огромные муравейники, только вместо муравьёв там копошились когда-то живые люди. Иногда ветер приносил звуки — протяжное урчание, шорох сотен ног, треск ломающихся веток. И мы обходили их широкой дугой, добавляя к маршруту лишние километры, но сохраняя патроны и, что важнее, нервы.

Конечно, без стычек не обошлось. Одиночки и небольшие группы зомби попадались постоянно — они были как фоновый шум этого мира, неизбежная плата за каждый пройденный километр. Зачастую мы были к ним готовы: Вика замечала их первой, я прикрывал, и дело решалось быстро и тихо. Нож в основание черепа, короткий хруст — и ещё одна тварь отправлялась в окончательную смерть.

Но два раза произошло так, что мы до последнего не подозревали о том, что нас заметили и сейчас будет атака.

Первый раз нас подстерегли в лесополосе. Мы шли по едва заметной тропе, когда из-за густого подлеска выскочили сразу пятеро. Они двигались слишком скоординированно. Вика среагировала мгновенно, её клинок прочертил серебристую дугу в воздухе, вонзаясь