Обещание - Люси Даймонд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стоило Дэну закрыть глаза — в любой момент, днем или ночью, — и он видел, как в одиночестве идет домой. Фонарные столбы отбрасывают в темноту конусы оранжевого света, из проезжающей машины звучат то усиливающиеся, то затухающие низкие звуки регги, а из кебабной лавки на углу доносятся запахи жареного лука и пряного мяса. Ночной ветер в лицо холоден, в отличие от алкоголя и ярости, кипящих в крови, кулаки все еще сжаты. Он так ненавидел брата в те последние несколько минут, по-настоящему ненавидел. И все же, как он сейчас хотел, чтобы кто-нибудь тогда сказал ему, предостерег: ты совершаешь огромную ошибку, о которой будешь сожалеть всю жизнь. Остановись, вернись, уладь все. Иначе ты никогда его больше не увидишь.
Однако тогда у него не было никакого предчувствия, и никто его не предостерег. Вместо этого Дэн в одиночестве отправился домой, кипя от раздражения, а в это время Судьба сыграла с ним жестокую шутку. И теперь им всем приходится жить с последствиями того, что произошло.
Он почти не плакал, даже на похоронах. Конечно, у него на какое-то время перехватило горло, особенно при виде Зои и мамы, которые заливались слезами, закрывая лица руками, но и только. Вместо слез внутри была словно скала печали — бремя того, что он был последним человеком в семье, который видел Патрика живым, и сильная боль утраты. «Вот же не разлей вода», — часто с любовью говорила в их детстве мама, взъерошивая мальчишкам волосы, а порой и закатывая глаза от разочарования, если они испытывали ее терпение. Но теперь он остался единственным ребенком в семье.
Придя домой, Дэн опустился на пол в прихожей, вдыхая спертый воздух, свидетельствующий о слишком большом количестве обедов навынос. Он с болью вспомнил крепко сжатые челюсти Зои, оцепенелое изнеможение на ее лице, и ему стало стыдно. Смерть Патрика оставила в ее жизни огромную ужасную дыру, но она продолжала жить — хромала помаленьку, как она выразилась, наполняя тележку супермаркета едой для детей, в то время как Гейб был на футболе, а об Итане, по-видимому, заботились в другом месте. И был бездетный Дэн с очень небольшим количеством обязанностей (можно ли было считать заботу о хлорофитуме? вероятно, нет), погрязший в жалости к самому себе, как будто его одного потрясла смерть брата. Бывали дни, когда он даже не одевался и не вставал с постели. Могла ли Зои позволить себе такую роскошь? Конечно, нет.
«Интересно, как бы отреагировал Патрик в подобной ситуации, — подумал он, — если бы, например, его друг внезапно умер, оставив жену и детей, потрясенных и борющихся?» Если бы Патрик наткнулся на них в супермаркете, на плачущего ребенка, на побежденную мать, он вцепился бы в них в следующее же мгновение — Дэн знал это. Он посадил бы плачущего ребенка на плечи, пришел бы на помощь, взял бы на себя ответственность. «Ничего, я здесь, и я помогу тебе», — прямо сказал бы он, а потом бросился бы в бой и героически спас положение.
А Дэн… Ну, он ничего не сделал. Мужчина выбежал из магазина, вообще не оказав никакой поддержки и не сказав ни слова утешения. «Неудачник, — выругал он себя. — Эгоистичный трус».
Он поймал себя на том, что думает о тех случаях, когда бывал у брата, приезжал до того, как Патрик возвращался с работы; как весь дом наполнялся свежей энергией и шумом в тот момент, когда входил Патрик с криком: «Я дома!» Младшие дети набрасывались на него, как обезьянки, визжа от смеха, лицо Зои вспыхивало, когда он подходил, чтобы поцеловать ее. Как, должно быть, тихо сейчас без него в доме. Как, должно быть, пусто.
И все же Дэн ни разу не был там после катастрофы. Ни разу не взял в руки телефон и не отправил сообщение, потому что не знал, что сказать. Какой же он после этого деверь? Какой дядя? Это было подло с его стороны. Действительно подло.
Внезапно его затошнило от жалости к самому себе. Надоело бездельничать. Он поднялся на ноги, схватил велосипедный шлем и ключи. Смерть Патрика сломила Зои и детей. Что он будет за человек, если хотя бы не попытается все исправить?
— Ох, — явно без энтузиазма сказала Зои, когда открыла дверь и увидела его. — Привет еще раз.
Она вытирала руки посудным полотенцем в серо-белую полоску, и Дэн запоздало сообразил, что, должно быть, уже половина шестого, и она, вероятно, занята приготовлением ужина. Он раздумывал о многом, когда ехал на велосипеде вдоль реки в Кью, но эта мысль не приходила ему в голову. «Хорошее начало, Дэн», — подумал он со вздохом.
— Привет, — сказал мужчина и с тревогой заметил, что она по-прежнему не улыбается. — Ничего, если я войду? Просто подумал, что я… — Дэн замолчал, смутившись.
«Просто подумал, что заскочу и посмотрю, как вы все», — собирался он сказать, но это прозвучало бы нелепо, учитывая, что ему потребовалось так много времени, чтобы побеспокоиться о них.
— Решил поздороваться, — вместо этого робко сказал он. — Еще раз.
Зои дернула плечом, ее губы сжались в тонкую линию, как будто ей было все равно, но, тем не менее, придержала для него дверь.
— Спасибо, — сказал он, втаскивая велосипед вверх по ступенькам.
Стараясь не оставить маслянистого следа, прислонил его к кремовой стене и обнаружил, что смотрит на висящую рядом фотографию в рамке: Патрик и Зои расписываются в день своей свадьбы. На этой фотографии Патрик был в своем лучшем темно-сером костюме, с белой гвоздикой в петлице и аккуратно подстриженными густыми темными волосами. Чуть наклонившись, он смотрел на Зои с такой любовью, с таким обожанием, что у Дэна слезы обожгли глаза. Любить и беречь, пока смерть не разлучит нас. «О, Патрик», — подумал он, внезапно снова почувствовав себя опустошенным. Как могло случиться, что его брата больше нет рядом, он не придет, чтобы хлопнуть Дэна
