Преддверие войны - Алексей Птица

— Знает она мало, и её знания не имеют отношения к тому, что тебе нужно.

— Да, но когда собираешь информацию о человеке, то подчас оказывается важной даже самая незначительная деталь. Дьявол кроется в мелочах. А этот юноша довольно необычен и перспективен, ещё бы он умел защищать себя, то цены ему не было.

— Хорошо, я узнаю, что смогу, и расскажу тебе.

— Да, мне это, возможно, пригодится, а сейчас давай поговорим с тобой на другую тему, дорогая. Хотелось бы отвлечься от всяких дел и послушать музыку.

— Что тебе сыграть?

— Всё равно, лишь бы голова отдыхала.

— Хорошо, тогда сыграю тебе, любимый, Бетховена.

Глава 2

Крестополь

О гибели матери я узнал во вторник, трагическое известие сообщил поручик Радочкин. Я пришёл в общежитие после обеда, где меня перехватил комендант и, заведя в свою комнату, оставил наедине с жандармом.

— Как учёба? — нейтрально поинтересовался поручик.

— Всё хорошо, — также нейтрально, и в то же время настороженно, отозвался я.

— Ты слышал о покушении на генерал-губернатора Крестопольской губернии?

— Да, слышал.

— Тебе никто не звонил и телеграммы ты не получал от родственников?

— Нееет, а почему вы спрашиваете?

— Вот, взгляни, это список погибших.

Моё сердце ёкнуло. Взяв листок, я быстро пробежал его глазами и впился в одну фамилию. Сердце сделало стук и затихло, после чего учащенно забилось.

— Мама⁈

— Сам ты об этом узнал бы слишком поздно, поэтому пришлось оповещать тебя, я вынужден был это сделать. Тебе следует выехать, как можно быстрее, чтобы успеть на опознание. Если поедешь поездом, то мы предоставим бронь на любой, но лучше лететь дирижаблем. До Крестополя прямых рейсов нет, но можно долететь в два этапа.

— Я полечу.

— Хорошо, сколько тебе нужно времени, чтобы собраться?

— Десять минут, и я буду готов.

— Через двадцать я отвезу тебя на аэродром.

— Хорошо.

Дальнейшее происходило, словно во сне, не веря в то, что это случилось со мной, я не помнил, как собирался, как ехал, как летел первым рейсом, всё осталось в каком-то тумане. К моменту пересадки на второй рейс я немного пришёл в себя, и дальше уже действовал обдуманно, с холодной и ясной головой.

Покупать билет и совершать другие необходимые действия предстояло теперь мне самому, поручик остался в Павлограде, благо деньги у меня имелись, и не составило никакого труда всё сделать правильно. К вечеру я оказался дома.

Три дня я провёл в атмосфере ярости и гнева, время от времени сменявшегося апатией. Когда все траурные церемонии закончились, я остался один в нашей с матушкой квартире, осознав одиночество, тоску и безысходность, что оказалось для меня самым невыносимым на свете.

Я и не знал, что так бывает больно, находясь в пустой квартире, где всё напоминала мне о когда-то счастливых днях. В этот день я напился. Нашёл в кладовке старое домашнее вино, что берегла мама на праздники, бутыль, покрытую пылью, и выпил почти всё.

Сначала алкоголь не действовал на меня, горе нейтрализовало его, но молодой, непривыкший к подобным напиткам организм, да изрядное количество выпитого, в конце концов, пересилили, и я отрубился, уснув на своей кровати.

Весь следующий день я провёл, осознавая произошедшее, пытаясь понять, как теперь жить дальше и что делать. Сейчас это казалось слишком сложным, мысли всё время возвращались к матушке, иногда перемежаясь воспоминаниями об академии и сопутствующих событиях. Что делать дальше, я пока не представлял. Хотя, чего представлять, кроме как учиться в академии, я ничего не желал.

Все прочие мысли, желания и надежды отошли на второй, а то и на третий план, став мелкими и ничтожными. Может, на время, а может, навсегда. Временами меня посещала просто запредельная ненависть, отчего хотелось выть и броситься на поиски тех, кто убил мою матушку.

Да только оба они уже оказались известны и уничтожены при покушении, их убили городовые, казалась бы, матушка отомщена, но я так не думал. На свободе остались те, кто это всё продумал и организовал, они и есть главные мои враги, они, а не эти тупые исполнители. Они и должны ответить, и ответят! Я обязательно найду их, я буду искать день и ночь, круглый год, и помогать это делать жандармам.

Мысли продолжали разрывать мою голову, не выдержав, я оделся и вышел на улицу. Март в Крестополе — это настоящая весна, пусть ещё робкая и неустойчивая, но уже без снега и почти без холодных дней. Ночью температура ещё держится в районе нуля, а днём уже теплеет и весьма ощутимо, это не Павлоград с его сыростью и пронизывающим холодным ветром.

Ноги сами потянули меня на место покушения, которое произошло на центральной площади. Брусчатку уже отмыли от крови, и сейчас ничего больше не напоминало о разыгравшейся здесь трагедии. Я снял шапку и молча постоял на месте гибели нескольких человек, среди которых оказалась и моя матушка.

Постояв несколько минут, я натянул на голову форменную фуражку и, засунув руки в карманы, пошёл бесцельно бродить по городу. Вначале я направился к жандармскому управлению, и даже захотел туда войти, но вовремя остановился. Зачем туда заходить? Я им незнаком, разговаривать со мной они не станут, только насторожатся, а когда выяснят, кто я, просто попросят на выход.

Осознав, я повернул в другую сторону, пытаясь как-то отвлечься, но сделать это оказалось не так-то и легко, даже юные и не совсем барышни скользили мимо моего сознания, затуманенного потерей близкого человека, и мир казался совсем не таким жизнерадостным, каким он виделся остальным.

Между тем, солнце, поднявшись высоко в зенит, стало изрядно припекать, отчего пришлось расстегнуть пару пуговиц на шинели. Бесцельно поблуждав по улицам, я постепенно устал, и мои мысли потекли более спокойно. Оставаться дольше в Крестополе мне не хотелось, завтра я зайду в мэрию и к нотариусу, заберу нужные документы, после чего уеду. Скорее всего, квартира останется пустовать до лета, когда я вернусь и приму решение, что с ней делать дальше и где мне жить после окончания академии.

Близких родственников у меня не осталось, а дальним до меня нет никакого дела, так что, по сути, я остался один. Горько это осознавать в восемнадцать лет, но делать вид, что это не так, ещё хуже. Так я размышлял, колеся по