Бешеный куш - Анатолий Ромов

— Да говори, говори, — сказал Чал. — Все равно вместе будем разбираться.

— Перед тем как я сел в машину… Утром, в кафе… Полина забрала у меня ключи…

— Какие ключи?

— Брелок-зажигалку с ключами. Связку. Там были и ключи от машины.

— Зачем забрала?

— В шутку… Просто дурачилась. А я об этом забыл… Вспомнил, только когда сел в машину… Вышел, чтобы взять у нее ключи… Ну и… Рвануло…

— Любопытно получилось. — Чал задумчиво потер ладонью щеку. — Выходит, ключи тебя спасли.

— Выходит. Если б я не вышел, чтоб взять их у Полины, меня б уже не было.

— Получается, они следили за тобой.

— Следили?

— Конечно. И когда увидели, что ты выходишь из машины, подумали, ты догадался. И нажали кнопку.

— Кто «они»?

— Не знаю. Будем думать. Кто-то, кому ты мешаешь.

— А кому я мешаю?

— Кому-то, у кого столько же бабок, сколько у Балбоча.

Столько же бабок, сколько у Балбоча. Чал рассуждает правильно. В общем, он, конечно, знает, у кого из тех, кто вертится в Москве по-крупному, примерно столько же денег, сколько у Балбоча. У людей Талаяти. Главный из них — Рустамбек. И он сейчас как раз в Москве.

Значит, Рустамбек. Возможно. Он знает, Рустамбек дорого бы дал, чтобы его уничтожить.

Подумал: да, как ни круги, все в конце концов упирается в эти деньги. И в «Росэнергобанк». Деньги Талаяти и «Росэнергобанк» в сочетании с выходом на премьер-министра, который этим людям обеспечивает вице-премьер, позволяют им делать здесь все, что они хотят. И если бы они убрали его, Луи, они бы стали здесь полновластными хозяевами.

— О чем думаешь? — спросил Чал.

— О том, у кого столько же бабок, сколько у Балбоча.

— Ясно, у кого. У Рустамбека. Но ты об этом пока не думай. Надо понять, как они это сделали. И кто сделал. Попробуй вспомнить, что было перед взрывом.

— Да ничего не было.

— Где ты провел ночь?

— На Дорогомиловской. Вместе с Полиной.

— Где стояла твоя «Ауди»?

— В гараже, в подвале.

— Кто охраняет гараж?

— Служба секьюрити дома. Надежные мужики. Я им плачу немало.

— Всех знаешь?

— Конечно.

Снова машинально погладив ладонью щеку, Чал сказал:

— Ладно. Что могло случиться в этом гараже ночью, мы выясним. Вы сразу поехали в «Метрополь»?

— Сразу.

— В одной машине?

— Нет. Я в «Ауди», Полина в «Тойоте».

— Вы приехали в «Метрополь» — дальше?

— Поставили машины на стоянку. За углом, на пятачке. Где ставим всегда. Стоянку охраняют мусора. Я всем им плачу.

— Это ничего не значит. Ладно. Что было дальше? Что вы делали в здании?

— Поднялись на четвертый этаж, стали завтракать. Все.

— Во время завтрака ничего такого не заметил?

— Например?

— Ну там посторонних, незнакомых, чужих? Еще чего-нибудь?

— Да нет.

— Постарайся вспомнить. Может, что-то было?

Подумав, Луи сказал:

— Не знаю даже, стоит ли об этом говорить. После завтрака я зашел в туалет.

— Зашел в туалет — и что?

— Понимаешь… Может, мне показалось…

— Что показалось?

— Там кто-то крутился.

— Кто?

— Не знаю. Я тогда не обратил внимания. Кто-то стоял на лестнице. А когда я подошел — слинял. Потом, когда я уже зашел в туалет, кто-то открыл дверь. Но не вошел.

— Они тебя пасли. Бомба управлялась дистанционно.

— Думаешь?

— Факт. Они ждали момента, когда ты сядешь машину, чтобы нажать кнопку. Но не ожидали, что в последний момент ты вдруг выскочишь. Что было после того, как ты вышел из туалета?

— Ничего. Если не считать, что мне позвонил Рудик.

— Позвонил — и что сказал?

— Сказал, что старику плохо. И что мне нужно подъехать.

— Старику — в смысле Балбочу?

— Да.

— Что ты сказал Рудику?

— Что еду.

— Дальше что?

— Дальше вернулся в кафе, расплатился и пошел к машине.

— А Полина?

— Она раньше меня пошла в туалет. Мы ушли почти вместе, сначала она, потом я. Когда я вернулся, ее еще не было. Потом, примерно через минуту, она вернулась. Ну и — мы вышли на улицу. Все.

Чал снова машинально погладил щеку.

— Что? — спросил Луи.

— Думаю.

— О чем?

— О Рудике. И о Полине. Они могут быть замазаны.

— Перестань.

— Почему нет?

— Исключено. Рудик не получил бы никакой выгоды от моей смерти. Полина тоже.

— Неизвестно. Проверь, в самом ли деле Балбочу на даче стало плохо.

— Чал… Ты же знаешь Рудика. Сам подумай, ему не было бы никакой мазы от моей смерти. Он только прогадал бы.

— Хорошо, оставим пока Рудика. Что насчет Полины?

— Полине тоже от моей смерти не было бы никакой мазы. Да и ты же видишь, она меня спасла.

— Это могло получиться случайно. Ты уверен, что Полина пошла в туалет?

— Куда еще она могла пойти?

— Мало ли.

— Хорошо, она пошла не в туалет, а куда-то еще — зачем? Кончай. Она говорит, когда я оказался здесь, она сразу позвонила тебе. Это так?

Чал несколько секунд разглядывал пол. Поднял глаза.

— Так. Ладно. Будем считать, что Рудик и Полина здесь ни при чем.

— Они ни при чем. Рудику утренний звонок ничего не давал, я бы так и так уехал из «Метрополя». Я всегда уезжаю оттуда сразу после завтрака. Да и знаю я Рудика. Если бы он был как-то в этом замазан, он никогда бы не стал звонить именно в это время.

— Я тут привел двух своих пацанов, они подежурят. На всякий случай. Они будут меняться каждые восемь часов. А завтра с утра подойду сам. — Встав, Чал приоткрыл дверь. — Полину позвать?

— Позови.

Полина вошла в палату сразу после того, как ушел Чал. Села на кровать, взяла его руку.

— Как?

— Все в порядке. Давай иди. Я подремлю.

— Очень хорошо, что ты поспишь. Поспи.

— Считай, я уже сплю. Иди.

— Никуда я не пойду. — Он ощутил пожатие ее ладони. — Спи. Я буду здесь.

Глава 4

Выйдя из лифта, Седов подошел к двери. Нажал кнопку звонка.

У двери ему пришлось простоять около минуты, прислушиваясь к неустойчивой тишине на лестничной клетке. Откуда-то сверху доносилась музыка, еще где-то работала дрель, но эти звуки, сравнимые с комариным писком, были так тихи, что практически сливались с тишиной. Вспомнил об Алле, попытался подавить тоску. И не смог.

Наконец раздались шаги, звякнул замок. В открывшуюся дверь выглянул Гущин. Он был одет в ношеный серый костюм и голубую рубашку, черный галстук на рубашке был приспущен.

— Здравствуйте, Виктор Александрович, — сказал Седов. — По-моему, я вовремя?

Гущин некоторое время вглядывался в него. Казалось, он пытался понять, чего именно Седов от него хочет.

— Вовремя. Проходи. И посиди пока, я кое-что допишу.

Квартира, в которую вошел Седов, выглядела, как и полагается конспиративному помещению, уныло-казенно. Подождав, пока Гущин сядет за стол в одной из комнат, Седов подошел к окну. Посмотрел вниз.

На этой явке, где Гущин назначил ему встречу, он был в первый раз. Но, как любой уважающий себя москвич, месторасположение дома знал отлично. Это был один из тихих уголков Замоскворечья, еще в юности исхоженный им вдоль и поперек.

С высоты третьего этажа хорошо просматривался занесенный упавшими листьями переулок, к которому был обращен фронтон. Здание напротив, в стиле «русский ампир», построенное не позже чем в начале двадцатого века, выглядело, как игрушка. Сейчас в нем размещался какой-то офис. Фасад украшали виньетки, барельефы, оскаленные львиные морды, гарпии. Без сомнения, здание недавно обновили — барельефы и виньетки сверкают белизной, стены отливают нежным аквамарином. Рядом с парадной дверью виднеется надраенная до блеска медная табличка. Все как водится.

Подумал: погода отличная. Типичное бабье лето. Если бы Алла была жива, они могли бы вместе любоваться Подмосковьем. Может быть, съездили бы на тот же Сенеж. Если бы Алла была жива… Нет, он не сможет смириться с ее смертью. Не сможет.

От мыслей его оторвал голос Гущина:

— Все, Юра, я закончил. Садись.

Сёв в кресло, посмотрел на Гущина. Он знал, у полковника уже несколько недель тянутся служебные неприятности. Впрочем, этих неприятностей ждали все в отделе. Формально после истории с «Хаджибеем» все участники операции были отмечены благодарностью, но с момента, когда они вернулись из Ирана, кто-то сверху, из Генерального штаба, постоянно капал на отдел. После каждого доноса Гущина вызывали к начальству, мучили проверками и, в конце концов, отложили присвоение очередного звания.

Встретив его взгляд, Гущин ответил гримасой:

— Плохи наши дела, а, Юра?

Пусть дела и плохи, подумал Седов, но нагнетать обстановку он не будет. Улыбнулся:

— Не понял, Виктор Александрович. Почему плохи?

— Да ладно тебе. Плохи, и все.

— Не знаю, о чем вы. Что-то случилось?