Русская община и коммунизм - Жак Каммат

он придавал политическому фактору, т.е. способности пролетарского государства применять меры, направленные на развитие основ социализма. Возвращаясь к правящему классу, он характеризовал его как касту скрытых предпринимателей. Он также говорил и о бюрократии, но он никогда превращал её в главенствующую прослойку или, как Шалье, даже в правящий класс. И всё же, трудности, через которые он пытался раскрыть существование этого класса, явно присутствовали всегда. Ему приходилось вмешиваться в дебаты о социальной природе СССР, в котором некоторые усматривали государственный капитализм, где государство стало всемогущим и может управлять капиталом, в то время как другие видели в нём бюрократический капитализм (Шалье, Socialisme ou barbarie № 2), и о роли СССР в игре международных сил. Большинство 'левых' революционеров размещало СССР в центре контрреволюции, потому что государственный или бюрократический капитализм был, по их мнению, гораздо более могущественной формой господства, высшей стадией капитализма, чем всё, что было возможно в Западной Европе или США.

Бордига в ответ начал писать «Собственность и Капитал»10, в котором содержались фундаментальные элементы объяснения, прояснявшие будущее, как русского, так и западного общества, граничившее с повторениями ленинских тезисов. В главе «Современная тенденция к предприятию без собственности, ассигнований и концессий», он рассматривает вопрос, который позже он поднимет в «Социально-экономической структуре России сегодня», он утверждает:

"У современного государства никогда не было реальной экономической деятельности, которую оно всегда делегировало путём ассигнований и концессий в пользу капиталистических групп".

Здесь мы видим утверждение позитивной критики концепций государственного капитализма и бюрократии как класса. Это объясняется в главе «Экономический интервенционизм и управление как господство капитала над государством»:

"Речь идёт не о частичном подчинении капитала государством, но о полном подчинении государства капиталу".

Наконец он анализирует Этапы трансформации России после 1917-го, где он рассматривает вопрос правящего класса в России:

"Большая трудность в определении физической группы людей, из которых состоит эта буржуазия, сформировавшаяся не спонтанно и в той мере, в какой она сформировалась при царизме и уничтожена после 1917, заключается в факте демократического и мелкобуржуазного мышления, которым наши господа и хозяева рабочего класса были заражены в течение многих лет".

Значит, следовало понимать, кто представляет капиталистические экономические интересы. Ясно, что Бордиге пришлось бы вступить в противоречие с подобным буржуазным способом мышления в его архаичной (т.е. демократической) форме: всякая вещь, что существует должна обладать представительством, проявляться в виде посредничества между вещью и теми, кто рассматривает её, а именно в виде делегирования существования тем, кто должен констатировать и утверждать факт этого существования. Для Бордиги, фундаментально антидемократического человека, посредничество не обладало никаким значением. С другой стороны, бюрократия должна была заполнить собой пробел для всех тех, занимался Россией, Бордига показал, что, наоборот, бюрократия зависела от бизнесменов:

"...буржуазия, которая никогда не была кастой, но появилась в контексте защиты прав условного всеобщего равенства, становится «сетью сфер интереса, которая утверждается в клетке каждого предприятия», Персонажи подобной сети крайне разнообразны. Это уже не собственники, банкиры или акционеры, но всё больше и больше спекулянты, экономические эксперты и бизнесмены. Одной из характеристик развития экономики является то, что привилегированный класс обладает всё более изменяющимся и текучим человеческим материалом (нефтяные шейхи, которые были управляющими и снова станут таковыми).

Как во все эпохи, подобная сеть более или менее заметных интересов и людей обладает отношениями с государственной бюрократией, но сама не является бюрократией, она обладает отношениями с 'кругами политиков', но не представляет собой политической категории. При капитализме подобная сеть является в первую очередь 'международной' и сегодня уже нет национальных буржуазных классов. Есть национальные государства мирового капиталистического класса.

Сегодня русское государство является одним из них, но с определённым, исторически уникальным происхождением. Фактически, это единственное государство, появившееся из двух революций, благодаря политической повстанческой победе. Оно стало единственным отвернувшимся от второй задачи, но оно всё ещё не выполнило первую: превращение России в регион меркантильной экономики (с глубокими последствиями для Азии)". (там же)

Касаясь роли России в мировом масштабе, Бордига утверждал, что центром контрреволюции являются США, а не СССР. США могут вмешиваться сами или через ООН и в своей полемике с Даменом11, он предлагает следующую шутку, для того, чтобы объяснить свою позицию:

"..давай уберём Усача (т.е. Сталина) из Москвы и, для того, чтобы ни над кем не насмехаться, заменим его Альфой (т.е. Бордигой). Трумэн, который уже продумал эти возможности, прибудет через пять минут".

Бордига считал основной победой контрреволюции тот факт, что сталинисты объединились с США во время войны 1939-45 гг. СССР были куплены американским долларом. Он считал, что то же самое случится с Китаем во время корейской войны.

Всё это было озвучено в форме тезисов на встрече Интернационалистической Коммунистической Партии в Неаполе, «Уроки контрреволюций, двойных революций. Капиталистическая революционная природа русской экономики» (1951). Для некоторых это стало скандалом; как можно было использовать прилагательное «революционный» по отношению к СССР в 1951-м? Бордига повторяет это в «России и революции в марксистской теории»; для него существовали разные революции, отличавшиеся от той (когда Бордига это писал), которую мы в итоге должны реализовать: от коммунистической революции. Поскольку она не сбывалась и особенно, поскольку не было никаких признаков её приближения, (для Бордиги) было очевидно, что распространение КСП на Россию и Азию было революционным феноменом, как Маркс говорил об этом в 1848-м в отношении Европы.

Однако если рассматривать то, как русская революция, по определению смогла лишь дать толчок появлению КСП, теперь следует описать характеристики нынешнего русского общества и правящего класса. Если вопросы появляются вновь и вновь, это потому что анализ не коснулся основной точки развития капитала и не коснулся самых недавних тенденций. Вот почему Бордиге пришлось вернуться к Марксу для того, чтобы описать русский феномен.

"Только видение, забывшее материализм, позволяет себе отклоняться, когда не видит 'личности' индивидуального капиталиста перед собой. Капитал всегда был внеличностной силой, начиная с молодого Маркса. Детерминизм без людей не имеет смысла, это правда, но люди являются инструментом, а не двигателем".  («Обезумевшие компасы», в «Battaglia Comunista» n°20, 1951).

Фактически, дебаты шли об определении капитала. В «Убийстве мертвецов» он вспоминает, что Маркс характеризует КСП производством прибавочной стоимости и жадностью до прибавочного труда ("Ненасытный аппетит к прибавочному труду" в I томе Капитала ). В этом ключе он рассматривает "новости о государственном капитализме":

«Когда постоянный капитал устанавливается на нуле, колоссальное накопление капиталистической прибыли продолжается. Это утверждение равнозначно утверждению, что предприятие продолжает приносить прибыль, даже если капиталист избавлен от обузы поддержания постоянного капитала.

Эта гипотеза и есть реальность сегодняшнего государственного капитализма.

Передача капитала государству