Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

Эля изменяла слишком прытко, укладываясь в койку со своими бесконечными натурщиками, которых рисовала в высокий полный рост и только ню. Видимо, анатомию, которая в старшей школе плохо ей давалась, повзрослев, жена экстерном решила нагонять…

«Ох, чтоб ты околела!» — закрываю рот рукой и зубами погружаюсь в кожу с одной единственной целью — только не заржать.

Лесной стриптиз на фоне девственной природы. Надо эту сучку брать. Сама напрашивается и жалобно скулит:

«Пе-тень-ка, возь-ми! Нет больше мочи мне терпеть…».

А чего не взять, если все, как говорится, даром! Бесплатно! На общественных началах или на шару! На любимую простым народом сладкую халяву демонстрирует мне свое красивое, наверное, новое, специальное по случаю, никем не тронутое белье, мелькает узенькими щиколотками, сгибая острые коленки, и сильно поднимает бедра, к которым я неоднократно прикасался, пользуясь ее любезным разрешением, когда она отрабатывала свое очередное проигранное мне «слабо». Какие-то тесемки, поворозки, кружева, толстая, почти на полбедра, резинка, и бело-голубая подвязка, которую я одной из первых для себя засек. Возьму на память, когда растопырю Тоньку между двух берез.

Прикрыв глаза, считаю про себя:

«Один, два, три, четыре…».

— Ай-ай-ай! — кричит Антония, а я резко распахиваю глаза.

«Пора!» — даю себе команду и выскакиваю из салона машины моего отца…

Смирнова рассиживается на поляне, как юная цыганка, проветривающая свои многослойные юбки, и трусливо оглядывается по сторонам. Боится нападения? Меня, конечно же, не видит, и даже не предполагает, возможно, делает вид, что не замечает. Я подкрадываюсь тихо, почти на цыпочках, мягко наступая и бережно придавливая зеленеющую травку, приближаюсь к бешеной невесте с ее открытой спинки и стараюсь не дышать, чтобы не спугнуть всполошённую малышку. Вытягиваю из петлиц ремень, медленно растягиваю кожу, затем свожу вместе руки, формирую тугую петлю, которую с легкостью и без особого напряжения могу накинуть ей на шею и стянуть потуже, как лассо у загонщиков норовистых и взбрыкивающих молодых кобылок, удел которых дорогая колбаса или толстые сардельки, в идеале, конечно, с сыром, чесноком и ветчиной, но в случае со Смирновой — и так сойдет, да и выход по продукту не большой; но вместо этого сильно руки в стороны развожу и щелкаю нетолстым шлейфом, как хлыстом. Опять же с одной лишь целью — воспитать необъезженную кобылку.

— Привет, Ния, маленький испуганный щенок. Заждалась? — шиплю в темную макушку, расположенную в точности подо мной.

— Господи! — вздрагивает, но ко мне лицом не обращается. — Как был придурком, так им и остался. Какого черта пугаешь? — прыскает, упирается руками в землю, предпринимает жалкую попытку подняться. — Идиот! Деревянный чурбачок!

— Тебе помочь? — смотрю за жалкими потугами. Она, как и ее машинка, неповоротливый жук-навозник или мадагаскарский таракан — не знаю, кто из них более омерзительный, — случайно перевернувшийся на спинку, которому самостоятельно встать на ноги не дано. Жучаре крепкий панцирь мешает, а этой стерве — свадебное полотно.

Тут я однозначно могу девушке помочь. Надменно ухмыляюсь и двумя ногами наступаю на любезно раскинувшийся по травяной подстилке белый, специально приготовленный для моих модельных туфель, плательный подол.

— Иди-ка, Тузик, к папе. Встанем на кривые лапки, — просовываю свои руки ей под плечи и сильно вздергиваю, — блох выгоним и шерстку отряхнем!

«Хрясь-хрясь-хрясь-хрясь!» — трещит воздушная юбка и не до конца, к моему глубочайшему сожалению, слезает с верхней части ее платья.

Нет-нет! Так не пойдет — этому наряду выписана моя личная кабзда!

— Ты! Козел! — визжит Антония и пытается стать ко мне лицом. — Ты… Ты… — хлопает руками, как пойманная в сети птичка, и пищит. — Что натворил? Порвал, да? — перегибается через свое плечо, чтобы посмотреть на надорванный подол на заднице.

Я только начал, но желал бы дальше продолжать. Пусть успокоится, а я закончу то, что намерен совершать. Сейчас убавим рвение и отвлечем ее внимание, а потом, когда она не будет ожидать, я нанесу смертельный удар. Этому платье однозначные кранты, как говорят — по умолчанию. Оно для Мантурова, для Егора Михайловича, но не для Велихова, не для Петра Григорьевича, то бишь, не для меня. Я не люблю чужое, ни в каком обличье, виде или состоянии — не хочу смотреть, не желаю трогать, не стремлюсь этим обладать и даже что-то представлять, если это не мое и не для меня. Все, что инородное, нужно убирать…

— Помог, — напираю на нее и тяну нашу связку к двум березам.

«Ну надо же! Как я с деревьями-то угадал» — про себя смеюсь и волоком тащу брыкающуюся Смирнову.

— Отпусти! — кричит и специально падает на ноги, обмякает, словно труп.

— Замолчи, — шиплю и сразу же стираю улыбку со своего лица. — Заткнись, Смирнова!

Чем я недоволен и на что или кого слишком зол? Неужели на шоколадницу, которая в скором времени половину своего прибыльного дела мне сольет?

— Что ты хочешь? — грозным, даже немного устрашающим тоном произносит.

Изображаю небольшой испуг и передергиваю плечами:

«Артистка, мать твою!».

— Что хотел, то уже получил. Ты проиграла, Ния! Заканчивай полоумную изображать.

— Нет-нет-нет, — вращает головой, как адское и вышедшее из потустороннего мира кривокосое создание. — Свадьба…

— Не состоялась! — грубо обрываю. — А Мантуров Егорушка твоей туфлею раздавлен, словно клоп. На собственной свадьбе! Каково, м? Ты довольна? — разворачиваю ее к себе лицом, перехватываю удобнее и втискиваю спиной в рогатку, образованную двумя пятнистыми стволами тонких, потому что молодых, деревьев. — Довольна? — еще раз задаю вопрос, сильно встряхиваю и неосторожно прикладываю ее макушку о гибкую станину. — Отвечай, когда я спрашиваю. Стерва!

— Да-да-да! — вопит, зажмурившись. — А ты?

Я? Зачем она спросила?

— Я рад, что ты не вышла замуж, Тонечка, — наклоняюсь ближе, прикасаюсь своей щекой к ее виску, трусь о временами взбрыкивающую Смирнову, словно пухлощекий кот, старательно размечающий территорию. Мой запах — моя собственность — мой ареал обитания — здесь все мое. — Очень рад! Ты не должна была… Зачем?

— Я с тобой поспорила! — упирается ладонями мне в плечи, отталкивает, но я нахально напираю и сильнее вдавливаю ее тело между двух стволов. — Забыл, что ли? Склероз?

Нет, конечно. Как можно о таком забыть?

«Все прекрасно помню, но кровь мгновенно