Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

«Я ведь теперь ее партнер по бизнесу! М? Каково? Звучит моя фамилия, если написать в нашем будущем договоре, но — по алфавиту, а значит, впереди ее?».

Не глядя вниз, но уставившись голодным взором в лобовое, отщелкиваю свой ремень безопасности, протягиваю руку и ощупью вытаскиваю ключи из замка, блокирую все двери, вырубаю электронику и обездвиживаю машину, снимаю телефон, затем скидываю пиджак, расстегиваю манжеты и закатываю рукава рубашки до середины локтя:

«Палач, как есть! Кровавый и жестокий, не знающий пощады, мучитель, изверг, душегуб, потомок полоумной Салтычихи! Скотина без нательного креста на своей не сильно-то раскачанной груди и тонкой шее, волк в овечьей шкуре, садист и извращенец, маньяк и проходимец…».

«Ну да, ну да! Все подтверждаю. Ну, а кому сейчас легко?» — посмеиваюсь и опираюсь подбородком на руль. — «Что там происходит? Когда уже наш гон начнется? Гав-гав, гав-гав, у-у-у-у! Я так скучаю и больше не могу…» — дергаю ногами, словно настраиваюсь и уже разбег беру.

Увы, но я не вижу, чем занята в этот же момент несостоявшаяся Мантурова Антония, но в красках представляю, как она накрашивает губы, освежая съеденную укусами помаду, наверняка щипает щеки, добавляя им румянца и, исключительно по моему хотению, снимает трусики и избавляется от лифчика. Хочу на это посмотреть… Раньше же такое было мне доступно. Пусть не полностью, но у меня был персональный вход в ее партер… Совсем недавно, пока Егор не вклинился в наш закрытый коллектив, состоящий исключительно из двух персон. Мы ведь играем с Тоней… Играем с детства и, видимо, никогда не перестанем. Поэтому:

«Он просто на хрен должен был пойти!».

Чего душой кривить? Ведь он как будто бы ушел. Смирнова облегчила мне задачу — сама сбежала, не просто разорвав помолвку, а «душевно» отменив свадебную сходку, тем самым проиграв пари на свой шоколадный магазин эксклюзивных сладеньких товаров и подарков. И если Мантуров не идиот, а он не идиот — это однозначно, то сам поймет, когда…

Когда «что»? Что такого тут вообще случилось? В конце концов, пусть Ния позвонит и расстанется вежливо, по-хорошему и красиво, в рамках давным-давно заведенных кем-то правил, с чересчур порядочным Егором потому, что:

«Я, сука и злодей, никогда к нему ее не отпущу!».

Это чертова болезнь? Не та, не та… Другая! Душевная, сердечная или мозговая, хотя о той, очень нехорошей, в амбулаторной карточке жирная отметка тоже есть.

«Ну, вы посмотрите на нее! Где эти черти забурились? И почему рогатые за страшной ведьмой не идут? Отлынивают от работы в нетопленном и пустом аду или растачивают вилы и кочегарят эксклюзивный чан с водой для химеры, у которой один глаз карий, а второй зеленый, или серый, или голубой» — прыскаю от смеха, наблюдая за тем, как странно оглядывающаяся по сторонам миниатюрная сбежавшая невеста выкатывается кубарем из пассажирской двери своей машины. Она осматривается, наводит резкость, изучает обстановку, затем прищуривается, словно плохо видит, что-то шепчет — проклятия «Петруччио» любезно нарезает, который, по-видимому, сегодня эту стервочку переиграл, — определенно спотыкается, наступая на воздушную юбку куклы с бабушкиного самовара, смешно втыкается ладошками в траву, затем встает, покручивая задницей, словно бракованным саморезом высверливается из мебельного шканта, отряхивается и, потирая внутреннюю часть кистей, снимает с рук нацепленную немного липкую из-за влаги грязь.

Даю пронзительный сигнал и сально ухмыляюсь:

«Понеслась, красавица! Ту-ту! Довольно юмора — пора уже бежать!».

Смирнова подхватывает юбки и оголяет свои ножки, затянутые в белоснежные чулки или колготки:

«Сразу сладкий стол, малыш? Зрительная прелюдия или это снова фарс? Я ведь очень голоден, а Тонечка сама все предлагает. Когда догоню, то на хрен растерзаю. Как офигительно достала она меня! Пора честь мелкой шавке оказать, пришло лихое время преподать ей жизненный урок. Пусть знает свое место и то, что не хрен с мужиками в долбаные игры на „слабо“ играть».

Задирает платье очень высоко — не тушуется и не стесняется, не догоняет, что тут как будто бы живые люди, которым, откровенно говоря, не все равно! Она вообще хоть понимает, кто за ней, пуская слюни, наблюдает по эту сторону лобового стекла и как сильно у этого кого-то закорачивает мозговые клетки от того, что он лицезрит, но, твою мать, не может взять? Я бы взял, если бы не долбаная справка и тягомотное, но слава богу, успешное лечение, которое я прохожу из-за одной похотливой стервы, на которой:

«Ты меня по тому же детскому пари женила… Блядь!».

Мне, конечно, больше повезло, чем Мантурову — законный муж, по крайней мере, неброшенный у алтаря жених, но все же меньше, чем остальным мужчинам. Я любил свою жену, путь не сильно, зато честно, надежно и красиво, да и мой брак в большей степени был добровольным и сознательным событием, чем игривым действом и покрытием проигрыша в дебильном споре, громко обозначенным Смирновой. Но Антония выкатила незаконный способ принуждения, чем сильно подстегнула к действию меня. Засранка как-то странно усомнилась в искренности моих намерений по отношению к женщине, с которой я встречался, спал и даже жил вне брака. Я на пари незамедлительно ответил и решил ей доказать, что не трепач, не обманщик и не мужик, катающий на себе без памяти влюбленную в него малышку в любой момент, когда ему приспичит потрахать любезно предоставленную дырку. Вот так я выбрал свой законный брак и, как оказалось позже, вытянул определенно несчастливый билет. Смирнова тешилась победой и махала ручкой, когда наш свадебный кортеж летел по городским улицам, окатывая водой из луж праздных зевак и завидующих нам гуляк. В тот день, если честно, я нисколько не сожалел о том, что проиграл. Себе шептал, что все было честно, а я красивую и умную женщину законной женой назвал. Хотел жениться, и, естественно, женился. Пусть жучка думает, что поспособствовала — сейчас вот, после смерти Эли, я не стану в этом кого-то разубеждать. А что у нас потом случилось? Неважно! Кто прошлым живет, тому в настоящем места нет, а в будущее не забронирован даже плацкартный билет. Я однозначно овдовел — никаких сомнений, жены лишился и чересчур заразную, как по старинке — срамную, хворь на память о счастливом браке приобрел. Да, как так в двадцать первом веке вышло? Моя