Эйнемида III. Надежда на весну. - Антон Чигинёв

курчавобородого рябого мужчину в наряде мастерового. Голова его была перевязана тряпкой. – Всё у богохульника вынесли подчистую, назавтра и дом спалим, чтоб этой мерзости совсем не было в славной Нинурте.

– А ты кто?

– Хаббулу, медник, у меня тут дом неподалёку. Много у меня этот богохульник посетителей увёл колдовством своим. Не бывает так у честных людей, чтоб добрая работа по такой цене шла! Ну ничего, настало и наше время. Как за некромантских прихвостней взялись, я сразу знал куда идти и народ вести. Чёрный круг на стене видел? Моя работа! – он гордо выпрямился. – Так ублюдка и уходили.

– Уходили, говоришь? – бесстрастно промолвил Энекл. – А ты тоже... ухаживал?

– А то! – рябой медник просто лучился гордостью. – Вот погляди, – он указал на перевязанную голову. – Такая драка была, что ого-го! Мы тут не хуже бились, чем наши ребята в Каннааре! Знаешь, как эти выродки некромантские дрались? Хвала Шабулир, стражники с копьями нас поддержали, а то б много наших полегло... Жаль только, семью он куда-то дел. Дочка у него была знаешь, такая, – медник прицокнул языком. – Ох бы я с ней душу и отвёл... Сам понимаешь, по-соседски, – он сально хохотнул. – Ну да ничего, Тузулу-любовник попустит, ещё помилуемся. Верно говорю?

– Ясно. А сейчас ты как сюда попал? Брать же нечего?

– Да иду, смотрю, кто-то в дом заходит. Ну я дай, думаю, предупрежу, чтоб человек зря время не терял.

– А на улице кто? Дружки?

– Да нет вроде никого, – медник удивлённо поглядел на Энекла. – Мы с парнями одного богохульника в квартале Лаш уходили, а сейчас я домой иду.

– Что никого, это хорошо, – кивнул Энекл и его стальные пальцы сомкнулись на шее непонимающе вытаращившегося медника. Жуткий хруст, и к безжизненным телам на полу присоединилось ещё одно – пока теплее остальных, но это ненадолго. Брезгливо вытерев руки о первую подвернувшуюся тряпицу, Энекл вышел из превращённого в могилу дома.

Рабы терпеливо ожидали возле статуи, мечтая поскорее оказаться дома, среди товарищей и за высокой оградой. Энекл тоже всей душой желал вымыться и напиться вдрызг, но с этим придётся погодить. Сегодня есть дела поважнее.

– Евгор, везите вещи домой, запирайте двери и до моего прихода никого не впускать, – Энекл вытянул из-под накрывавшей телегу рогожи меч. Запрещённый к ношению в Нинурте, но сегодня, кажется, законы молчат. – Мне нужно увидеть Диоклета. Если что, справьтесь обо мне у него.

– Господин, в городе беспорядки, это может быть опасно, – в голосе Евгора чувствовалась неподдельная тревога. Этот раб служил Энеклу уже почти семь лет и пользовался его полным доверием.

– Вас трое здоровых мужчин, как-нибудь доберётесь.

– Мы доберёмся, господин, а ты?

– А я уж как-нибудь. Помоги... – Энекл надел железный нагрудник, и раб привычным движением затянул кожаные завязки на боку. Шлем с пышным чёрным гребнем, огромный щит-гоплон, меч на перевязи, копьё – понять, что от человека, так вооружённого, получишь скорее неприятности, чем добычу, можно, и не имея семи пядей во лбу.

– Как прикажешь, господин, – поклонился Евгор. Спорить с хозяином у Энекла в доме было не заведено.

– Возьмите тоже оружие. Остановят стражники, говорите: приказ тысячника Энекла, да погрознее. Я потом сам разберусь. Ну, я пошёл.

Диоклет жил в богатом районе неподалёку от зиккурата Ушшура, в большом и просторном доме, некогда купленном у обедневшего аристократа. По обычаю старой нинуртской знати, ограждавшая двор стена толщиной могла поспорить с крепостной. Диоклет собирался было заменить её на что-то менее мрачное, но после первого же голодного бунта передумал. К тому же, отбрасываемая стеной тень приходилась очень кстати в жаркие дни, каковыми в Нинурте были едва ли не все триста шестьдесят дней года.

– Кто идёт? – окликнули Энекла, когда тот постучал в запертые на все засовы дубовые ворота.

– Не узнал, Амфилай?

– Боги, господин Энекл! – за воротами послышался топот, чьи-то взволнованные голоса и вскоре приоткрылась калитка, явив встрёпанного управляющего Амфилая, бывшего раба-педагога, воспитателя юного Диоклета, притащившегося за подопечным аж в саму Нинурту – как предполагал Энекл, не без ведома диоклетова отца. Благородные седины и холёная борода делали отпущенника похожим на какого-то умудрённого философа. Впрочем, он действительно был человеком образованным – не чета Энеклу.

– Заходи, заходи господин, – засуетился Амфилай, освобождая проход. – Какое счастье видеть тебя живым...

– Я тоже рад тебя видеть. Хозяин у себя.

– У себя, у себя, – в голосе управляющего, Энеклу почудилось неодобрение. – Я сообщу ему, проходи скорее!

Во дворе сходство с крепостью усилилось. Энекл увидел сложенное наготове оружие и диоклетовых рабов в доспехах – ни дать, ни взять дворцовая стража. Отдав торопливо подбежавшему рабу щит, шлем и копьё, Энекл прошёл в мегарон – или как там он называется в мидонийских домах?

– Приветствую тебя живым! Ну сразу видно, с войны! Снимай всё и пошли, голодный небось, с дороги, – Диоклет с усмешкой обнял товарища, и Энекл понял, что тот уже изрядно выпил. Домашний коричневый хитон Диоклета был заляпан винными пятнами, а блеск в глазах тянул самое меньшее на полкувшина.

В столовой обнаружились остатки неплохой пирушки: пара винных кувшинов, жареные говяжьи рёбра, хлеб, оливы, сыр и печёные яблоки.

– Принимаешь гостей? – хмыкнул Энекл, снимая нагрудник.

– Одного, но дорогого: Диоклет угощает Диоклета! Теперь вот и ты пришёл, будем пировать вдвоём. Ложись, угощайся чем нравится, – он щедро, до краёв, наполнил чашу и Энекл с удивлением понял, что его друг заливался неразбавленным. – Ну что, как там было, в Каннааре?

– Полный Цсерех, – Энекл разместился на ложе и, выплеснув богам каплю, с удовольствием отхлебнул неразбавленного шурранского. – Еле выбрались.

– Да, я читал твой отчёт, молодец, что вовремя прислал. Бадгу жалко, хороший был человек... Ну что, покой теням усопших и чтоб нам пить за это как можно реже!

– За покой, – Энекл, по примеру Диоклета, осушил чашу до дна. Старое посвящение воинов и моряков, им приходится пить за усопших слишком часто. – У вас-то что тут происходит?

– Возмездие богомерзким богохульникам у нас тут происходит, – Диоклет болезненно усмехнулся и вновь наполнил чашу неразбавленным. – А говоря проще, у нас тут погром. Уже третий день пошёл. Бьют женщин, бьют детей, стариков