Нечаянное зло - Аркадий Горизонтов

В кабинете кафедры криминалистики Кирилл Борисович нос к носу столкнулся с доцентом Эфировой. Нехорошее начало, молниеносно пронеслось в его голове.

— Доброе утро, профессор, — с долей фривольности поприветствовала она. — Какие новости?

Этот вопрос Дана Васильевна задавала каждому встречному. Кирилл Борисович хорошо понимал его подтекст, означающий желание выудить что-нибудь «горяченькое».

— Какие новости в девять утра?! — кивнув в ответ, сухо заметил он.

К Дане Васильевне он относился ровно, дружбы с ней, однако, не водил, так как едва выносил колючий взгляд ее темных глаз, как ему казалось, прожигающих насквозь. В общении с доцентшей он приспособился смотреть поверх ее испепеляющих очей, глядя на тщательно запудренный эфировский лоб. И только.

Сославшись на занятость, Кирилл Борисович не поддержал разговор. Через пять минут начиналась лекция. Он догадывался, что его ждет полупустая аудитория, так как вольготно чувствовавшие себя старшекурсники, за глаза звавшие его «КэБ», нередко пропускали занятия. А утром и подавно. Одни уже работали, другие спали, третьи опаздывали. Кирилл Борисович решительно вошел в аудиторию и шумно закрыл за собой дверь. Заняв место за кафедрой, буднично поприветствовал лениво привставших со своих мест студентов: «Доброе утро!» В благодушном настроении он порой обращался к ним: «Здравствуйте, мои маленькие друзья!» В минуты раздражения ему хотелось, подражая Остапу Бендеру, громко воскликнуть: «Здравствуй, толстомордая юность!» — но каждый раз благоразумно сдерживался. Шутка была явно грубоватой. Ему, в отличие от «великого комбинатора», ее вряд ли бы простили.

Начал он бодро, но уже через пять минут в дверь постучали. На пороге появилась девушка, спустя некоторое время другая, потом третья. Кирилл Борисович, помня о гороскопе, без комментариев показывал им рукой, мол, проходите. Помимо опоздавших, его злила студентка, сидевшая в середине зала, аккурат напротив него. Девица всякий раз занимала одно и то же место, словно оно было именное. Все бы ничего, но у нее был немигающий, исподлобья взгляд. Полуприкрытые веки делали его особенно тяжелым. Перед студенткой, как обычно, стояла пластиковая бутылка воды «Шишкин лес», из которой она периодически делала медленные глотки: размеренно, не торопясь, напоказ. Надо же, как старательно она соблюдает питьевой режим, ловил себя на мысли вдруг захотевший пить профессор, сколько же в нее входит?

От раздражения и жажды Кирилл Борисович сбился, на мгновение потерял нить рассуждений; взявшись за мел, чтобы нарисовать на доске «дорожку следов», раскрошил его, обсыпав пиджак белой пылью. Вот оно, пронеслось у него голове, сбылось предсказание, не соврали астрологи, черт их подери. Вконец расстроенный, он не помнил, как закончил лекцию.

Глава 4

По пути на кафедру Кирилл Борисович встретил профессора Кораблева — человека столь же пожилого, сколь и уважаемого. Он был факультетским достоянием, чтимым и упоминаемым по любому поводу, ученым с громким в юридической науке именем. За ним, правда, водился один грешок, но кто не без греха? О достоинствах Кораблева свидетельствовали изданные большими тиражами учебники, по которым занимались студенты нескольких поколений, а также многочисленные звания. На его недостаток указывали набрякшие под глазами мешки и красновато-синее разноцветье склеротических прожилок, испещривших профессорскую физиономию. Несмотря на свое пристрастие, Кораблев сохранил ясность ума, отличную память, а по живости характера мог дать фору любому. Как ни странно, сберег он следы и былой внешней импозантности: величавую осанку, густые с проседью волосы.

КэБ ценил Кораблева, в первую очередь, за темперамент, а уж потом за все остальное.

— Здравствуйте, Тимофей Иваныч, — тепло поприветствовал он мэтра. — Как всегда, рад вас видеть.

— Привет, дорогой, — услышал он в ответ. — Почему такой вялый? Может, недоспал?

— И это тоже. — Кирилл Борисович в двух словах поведал о неудачной лекции.

— Это что, — охотно откликнулся Тимофей Иванович, — я сейчас рассказывал о возбуждении уголовного дела.

— И как?

— Слушай, два часа молотил, но так и не возбудил, — громко рассмеялся Кораблев. — Ты, Кирилл, кончай рефлексировать, — заговорил он серьезно. — Молодежь не исправишь. Привыкай.

Коротко взмахнув рукой, Кораблев степенно удалился, напевая себе под нос: «И все-таки море останется морем, и нам никогда не прожить без морей…»

Разговор со старшим товарищем приободрил Хабарова. Действительно, сказал он себе, нашел о чем переживать, выше голову. В конце концов, спокойствие и благополучие, ставшие его кредо, превыше всего.

На кафедре было тихо. Эфирова носилась по кабинетам в поисках новостей, заведующий отбыл на очередное заседание, а недавно устроившаяся лаборантка, забившись в углу, что-то печатала на компьютере. Длинные, накрашенные ногти ярко-синего цвета не давали ей этого делать, поэтому она вооружилась двумя карандашами, которыми ловко отбивала по клавиатуре. Кирилл Борисович с трудом сдержался, чтобы не съязвить по поводу этого ноу-хау.

Он машинально оглядел кабинет. Взгляд остановился на шкафе для корреспонденции с ячейками, подписанными фамилиями членов кафедры. Опытные люди хорошо понимали его значение, поскольку шкаф являлся не просто предметом мебели, а негласным кафедральным табелем о рангах. Чем выше располагалась в нем фамилия сотрудника, тем значимее был его статус. Первым, естественно, шел заведующий, следом за ним он — профессор Кирилл Борисович Хабаров. Доцент Эфирова значилась четвертым номером. Последняя ячейка принадлежала ученику Кирилла Борисовича — Максиму Авдееву — единственному на тот момент аспиранту кафедры криминалистики.

Расположившись за длинным столом, КэБ от нечего делать взялся за оставленную кем-то газету. Это был номер «Вечернего Камска» — официоза городской власти. Судя по гладким, не измятым страницам, ее содержанием до него никто не интересовался. КэБ выписывал газету домой, но этого номера не получал. Опять соседи сперли, решил он.

Как и подобает рупору власти, «Вечерка» подробно освещала ее деятельность. Статью о разъезжающем по закоулкам Камска мэре, который резко активизировался в преддверии выборов, Кирилл Борисович оставил без внимания. Зато вник в детали репортажа из зала заседаний городской думы: депутаты при одном воздержавшемся утвердили городской бюджет, как обычно дефицитный.

Кирилл Борисович хотел было отложить газету, как его взгляд поймал заголовок небольшой заметки: «Смерть журналистки». Он быстро пробежал ее глазами: «В среду, 17 декабря, в собственной квартире обнаружено тело известной камской журналистки Светланы Каретной. Подробности трагедии до сих пор остаются невыясненными, а причины неожиданной смерти молодой женщины устанавливаются». Далее сообщалось, что компетентные органы возбудили уголовное дело — обычная в таких случаях процедура.

Это о ней сегодня жужжал Шершень, вспомнил телевизионные новости КэБ. М-да… Он снова углубился в чтение. Ярко рисовался образ покойной: душа-человек, гордость журналистского сообщества, увы, теперь осиротевшего, талантливое перо, блестящий мастер криминального очерка. «Профессиональная специализация Светланы невольно побуждает ее коллег из информационного агентства „Говорит Камск“ усомниться в естественных причинах ее преждевременной смерти» — такими словами