Преломление. Витражи нашей памяти - Сергей Петрович Воробьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В рассказе «Дверь» парадоксальность мира сказочно-иллюзорного не противоречит реальности, но лишь полнее выражает её. Подвергшаяся деформации дверь в каюту старшего механика, не желая по законам реального мира закрываться, балансируя «словно на кончике носа циркового жонглёра», приоткрывает для наблюдавших за ней членов «маслопупой братии» параллельный мир, невидимый простым глазом. Привычные персонажи, члены экипажа судна: капитан, помполит, электромеханик и другие, словно обнажая свою истинную сущность, в проёме двери начинают выглядеть до странности непривычно.
Так, помполит, всевидящий и всезнающий служитель партии большевиков-коммунистов, предстаёт в образе католического священника, облачённого в сутану ярко-красного цвета. Повернувшись в пол-оборота к собравшимся в каюте членам машинной команды, он произносит: «Всё в руцех князя мира сего, всё в его воле!»
Капитан судна по имени Октавиан, герой Отечественнгой войны, предстаёт в тропическом костюме под цвет песка африканских пустынь, словно реализуя свою мечту стать охотником необозримых саванн. И в то же время с высоты своего положения он нисходит до вверенных ему членов экипажа, забывших о вечернем чае с оладьями: «Оладьи скоро закончатся! А без оладий что? Жизнь пуста и неинтересна».
Автор рассказа, играя солнечными зайчиками своего сознания, подобно гамме света проникает в невидимый доселе мир своих героев, приоткрывая сокрытые грани видимого.
Театром душевных мистерий можно назвать очередную главу «Искусство быть нищим». Тогда как на протяжении веков одни создавали и сохраняли подлинные витражи, другие в наше время довольствуются подделками. Так, новые нищие, осваивая туристический рынок, нынче предъявляют миру подделки, имитации. Образ нищего становится бутафорией. Внешний человек, стремясь к соблюдению религиозных обрядов, норм и законов, не стремится к духовно-нравственному преображению, пытаясь надеть на себя маску благочестия. Новые нищие старой Европы скрывают свою сущность попрошаек под одеждами узнаваемых персонажей, таких как Чарли Чаплин и другие.
«Нищий, — пишет Сергей Воробьёв, — отражение нашего социума, наше с вами отражение. Почему мы не заглядываем в это отражение, стараемся скорее пройти мимо, отвернуться…»
Новые нищие старой Европы — люди с наштукатуренными лицами-масками, облачённые в тоги, мантии, туники, мундиры. Их социальный статус — человек-статуя. Назвать эти статуи нищими можно лишь с большой натяжкой.
На фоне этого театрального действа автор-путешественник обращает внимание на поразившего его одноногого, опирающегося на костыль. «Лицо его было худым, взывающим к милосердию. Он не замечал ни людей, ни мира, был погружён в никому не ведомые тайники своей души. Взгляд, обращённый к небесам, был покоен и светел». Не сам ли Христос воплотился в этом человеке, дабы Его глазами увидеть наш падший мир, а в нём нас, равнодушно проходящих мимо. Проходящие мимо, скучающие по Богу, будут посещать храмы, ставить там свечи, иногда даже заглядывать в Ветхий и Новый Завет, но так и не узрят в себе Христа, сказавшего: «Я с вами остаюсь во все дни до скончания века».
Увидеть мир глазами Христа — это цель внутреннего человека. По словам Иоанна Дамаскина: «Если душу человеческую уподобить капле воды, то чем она чище, тем яснее в ней отражено солнце. Чем мутнее, тем тусклее отражение».
Чем чище стёкла витражей нашей памяти, тем более свет, проникающий сквозь них, помогает душе вознестись к истинному Свету — к Христу.
Заключительная глава книги «Витражи нашей памяти» из серии «Преломление» — называется «Столбцы».
Столбцы — особая форма документов в России XVI–XVII веков. Текст писался от руки на бумажных полосках — лентах. Полоски склеивались, по склейкам ставились скрепы, и ленты сворачивались, представляя собой свитки.
Столбцы Сергея Воробьёва — короткие четырёхстрочные высказывания. Это своего рода документы человека — свидетеля двух эпох, побывавшего на всех континентах нашей планеты. Человека, обладающего особой остротой зрения умной души, которая избирает для себя хотя и самое обыденное, но ещё не отжившее, глубинное: мгновения жизни как отражение самой вселенной, а в ней — человека.
как трудно
найти
человека
среди людей
Особый дар таланта — прозревать будущее.
сегодняшняя правда
завтра
может стать
ложью
Образ Божий в человеке проявляется в его силе, добротолюбии, свободе, а у писателя и поэта ещё и в даре слова.
Творчество в его философском смысле есть особая форма как рассудочного, очевидного, так и сверхрассудочного, Иного. Удаётся это лишь избранным. Поэтому
истинно
великие
проходят по
жизни незаметно
ЛИДИЯ СОЛОВЕЙ,
член Интернационального (Международного)
союза писателей
Портреты без ретуши
Писатель Валерий Попов
Валерия Георгиевича Попова знают многие. Он автор более 30 книг. Прожил долгую плодотворную жизнь, дружил с известными писателями 60-70-х годов. В частности, с Сергеем Довлатовым, Василием Аксёновым, Андреем Битовым, Иосифом Бродским, Александром Кушнером и др. В свои зрелые годы не теряет творческую форму.
У Попова приметная внешность: высок, подвижен, смугл. На протяжении многих лет пребывает в неком неопределённом возрасте.
Наиболее известна его книга «Жизнь удалась». И когда очередной собрат по перу случайно пересекается с ним на тех или иных писательских маршрутах, то, как правило, задаёт ему один и тот же классический вопрос:
— Ну, как, Валерий Георгиевич, жизнь удалась?
И Валерий Георгиевич с неизменным оптимизмом отвечает:
— Удалась! Ещё как удалась! Хата богата, супруга упруга.
На этом, как правило, и заканчивается разговор.
Первый раз с Валерием Поповым я встретился на Международной книжной ярмарке в Риге в 2005 году и подарил ему свою первую книгу «По ту сторону Земного шара». Было очень похоже, что он где-то в вагоне поезда Рига — Санкт-Петербург её полистал. Потому что при последующих встречах на регулярных книжных салонах в Петербурге всегда подходил ко мне и здоровался за руку. Отчасти мне было лестно, что меня помнит известный питерский писатель (как говорят — писатель первого ряда), по всей вероятности, обладающий хорошей зрительной памятью.
На протяжении более десяти лет так накоротке мы с ним и встречались. А в последнее время ежегодно — на Международном книжном салоне в Санкт-Петербурге. Ну как же — Санкт-Петербург, и без салона?
На одной из таких встреч я успел вручить ему свою очередную книгу:
— Почитайте на досуге, о чём пишут русские прозаики за рубежами нашей родины.
Он виновато улыбнулся и молча принял дар. Сразу было видно, что читать подаренное не станет, поскольку писатель часто живёт по принципу: «Писатель пишет, а не читает». Да и всех книг, естественно, не прочтёшь. А засорять голову чьей-то случайной писаниной —
