Teologica - Maxim Berns
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сочи, 31.01-04.02.96 года
Узник
Я ненавидел старый дом
И эти стены
За их тюремный профиль
На заре,
За то, что в них я резал
Свои вены
И выл, как пес
В дырявой конуре.
Я ненавидел слабонервных и
Пророков,
И в тесноте церковной
Плен Огня,
Но больше ненавидел
Свои строки,
Что как наркотик
Мучили меня.
Сочи, 25.03.96 года
из альбома «За пределом» (1996 – 1997)
Свобода
Песня для другой стороны
Ее звали просто – «Свобода»,
Когда свет упал на колени,
И кровавые серп и молот
Вознесли кого звали Ленин.
Ей отрезали слух и память
По желаниям иноверца,
И мир понял, что можно ранить
Лишь идеей в самое сердце.
Его слуги сожгли Карфáген,
Полоснули по старым ранам,
И подняли красные флаги
Над сараем, что раньше был храмом.
Ее звали просто. «Свобода».
Даже в камере, где ждут смерти,
И в холодное время года
Её плен охраняли черти.
Вольск, 01.11.96 года
Кватернион (логика «Кто-то»)
I
Таинственной болезнью, ломкой губ
Проснулось солнце стонущим зенитом,
Тяжелым маршем водосточных труб
На крыше, где сидела Его свита.
В подвалах опустевшего дворца
Алели свечи и взывали трубы,
По кругу плыли тени без конца
Оков зари – напоминаний грубых.
Кипел на пальце перстень Сатаны,
Висели в воздухе минуты и картины —
Дарил Он утру белые цветы,
Придуманные под лидокаином.
Иглой стонал крылатый горизонт
И изливал в пространство капли яда —
Они сжигали свой холодный фронт,
Похожие на ангелов из Ада.
II
И Он вознесся к пыльным небесам
В пещеры грома – облачные дзоты.
Вподобие базарным чудесам
Он оставался тем же самым Кто-то.
Куски зари горели кровью сов.
Расшиты в покрывалах, впеты в лето
Хрипели кони от своих оков,
С печальным скрипом ехала карета.
Остывший цвет испепелённых слов
Обуглился в засолнечных венчалях,
И слышал Кто-то постоянной зов
Пустых подвалов – капищ для печали.
И кучер повернул коней назад,
Когда сверкнули звезды бликом стали —
И голос стих, и свечи не горят,
И задохнулся Кто-то в этих далях.
III
А выси стали страшны – лед и взгляд,
Ворчание безумцев в доме скорби.
Один был слеп, другой почти что свят,
А третий – стих, изнеженный любовью.
Шприцы зари впивались в вены гор
Лесов. Там ткали судьбы гороскопы
И шли солдаты яда в свой дозор,
Растаптывая сапогами тропы
В ипритовый8 приют. И ведьма дней
Кидала корни зла в отвары мрака,
Бредовый смысл немыслимых идей
Пророчила, готовилась к атакам.
И космос под колесами был спел,
Но грустный всадник под лидокаином
Играл с огнем и молча песни пел
Висевшим в воздухе минутам и картинам.
IV
Остыли слёзы у причалов глаз,
И блики солнца испарились спиртом,
Как бледный свет в период лунных фаз
На крыше, где сидела Его свита.
В подвалах опустевшего дворца
Потухли свечи и ржавели трубы —
Был монохромен цвет Его лица
И в поцелуе мертвом слиплись губы.
Читал псалтырь в окно, кричал псалмы,
И стон подвалов больше не был слышен.
В темницах тела, взятого взаймы,
Задушенного благовонием Вишну9,
Сплетала трель отравою свирель
И смерть дарила – черную усладу,
А мы взрывали дымом акварель,
Похожие на ангелов из Ада.
Вольск, 17.12.96 года
* * *(Взрывайте солнце…)
Взрывайте солнце
Стонущей луной
И режьте нервы
Лезвием разлуки,
Чтоб капал на песок
Кровавый гной
И лопались
От напряжения руки!
Вводите танки
В сны, как в города,
И рушьте жизнь
Бетоном и асфальтом,
Где молча спит
Зеркальная вода
И похоронен
Старый сплин Гуайта!10
Прославьте смерть
Монашеским крестом,
А сумасшедших
Обрядите в рясы,
Чтоб до утра
Дошли своим путем
Шесть главных струн —
Шесть первобытных масок!
Затмив свой день,
Облейте ядом сон
И беспредельность
Спиновых значений,
Где затерялся
Мой Кватернион
Вселенной мертвых слов
И тленных мнений!
Вольск, 09.01.97 года
из альбома «З.М.В.В» (1997 – 1998)
Лети!
Медленно птицы уходят в зарю.
Тонким штрихом на ветке коралла,
Верой спасения в глазах кардинала,
Розовым сном моему королю.
Белые пальцы. Колючий забор.
Черные вышки и тихие песни —
Ты далеко, но, наверное, мы вместе,
Если однажды не щелкнет затвор.
Если под вечер не скрипнет петля
И не появятся сны в униформе —
Буду стоять на уездной платформе
И провожать в долгий путь поезда.
Вольск, октябрь 97 года
На века
Неизвестно зачем,
Непонятно куда
Твои черные мысли
Уносит вода,
И стремятся снега
Схоронить навсегда
Мой покой на земле,
Где немые стада
Грустно топчут луга,
И чья-то рука
Вознесет берега
До небес. А пока
Я останусь с тобой
Без причин и немой,
Но согретый строкой
И отпетый рекой —
Той рекой с бесконечной
Священной водой,
И рукой, что возносит
Скалистый прибой
Над тобой, надо мной
Где укажет святой,
На погост и покой
На года, на века.
Вольск, 05.04.97 года
Сюда
Здесь нет идей, здесь нет дорог,
Здесь каждый сделал все, что мог,
Нас полюбили лишь за то,
Что мы держались за курок.
Звонок в фойе. Пустая дверь —
И сосчитай их всех теперь,
А вьюга, что ворвалась в дом,
Бьет стекла, словно дикий зверь.
Замок, засов. Смотри. Иди
Дорогой той, где шли цари
И пели птицы о кострах
Бетонной и пустой любви.
И я был смел, и я кричал
Тем тварям, что сожгли причал.
Здесь каждый сделал все, что мог
И каждый, исходя на крик, смолчал.
Сюда брели всю жизнь прожить,
Любить, бросать, других любить,
А уносили их в гробах
И крови с нас уже не смыть.
Церковный звон. Господень дар
И тот же все: «Аллах Акбар!» —
Попробуй в эти дни зайти
Простой, как дети, superstar.
Вольск, 14.04.97 года
* * * (Он стоял и смотрел…)
Он стоял и смотрел
На дом, который молчал,
Он был бледен и бел,
Он оставил последний причал.
На холодную землю
Он лег лицом в траву —
Он-то верил, что сны
Теперь никогда не найдут.
Вольск, 20.06.97 года
Двадцать один аморфеоз
Уходил под воду,
Улетал под мины
Долей кислорода
На больные спины,
Он ломал спирали,
Он срывал печати —
Все его достали
Даже Богоматерь.
Грыз асфальт зубами,
Трогал снег ресницей —
Все его предали
И пришлось стать птицей,
Как остатком спирта,
Как осколком водки
Под последним кайфом
Передозировки.
Он прощал и плакал,
Он смотрел и видел,
Как один зевака
Небеса обидел.
Он сидел на многом,
Он терпел немало,
Когда спорил с богом
Или с чем осталось.
Метадоном белым
Он спасал пропавших.
Красногубым пéром,
Королем не ставшим,
Он пером кололся,
Если шприц тупился,
Слеп, кричал и ползал,
Плакал и простился.
Заполнял журналы
И учетный номер
Ставил тем, с кем мало
Или много вспомнил.
Все летели к черту,
Всё в Аид спускалось —
Он уже растертый
В аспирин и в жалость.
Жмут тугие лямки
И воняют ноги —
Снова под «афганкой»,
Снова мы не боги,
Мы – ненужный мусор,
Мы – большая урна
Всё в которой грустно,
Всё в которой дурно.
Наплевать на рифмы
И наказы старших,
Налетев на рифы,
Став на вечность младше,
Отпустив бородку,
Осушив поллитра,
Как осколок водки,
Как остаток спирта.
И теперь шинелью
Утираем слезы,
Мы корчуем ели,
Чтоб сажать березы.
Плоскостенный камень,
Плоскогубый ветер —
Мы рожаем знамя,
Мы уже не дети.
Ну а он, как глина
В килограмме соды
Улетал под мины,
Уходил под воду,
Из незримой пушки,
Убивал не спящих;
Войны – не игрушки
Здесь сыграешь в ящик.
Что мне делать с тенью,
Подбирая пулю,
Упиваться ленью
И крутить ей дули?
Я – большая сфера,
Я – глоток цикуты,
Я знаток Гомера
И убийца Брута.
Под водой, на иле,
С миной, под цепями,
Я – кусочек пыли
В оркестровой яме.
Вольск, 02.04.98 года, 21:00
К тайне Сим
Без дна и крыши. Без тебя.
Без нежных рук и белых снов
Я постигаю смысл огня,
Как свет собора без крестов.
В полночной краске летних дней
Я обручусь с моей мечтой,
И оседлаю тех коней,
Что в ночь уводят за собой.
Я буду странник и монах
Твоих шагов – шагов любви,
Пусть будет зло, пусть будет страх —
Ты только молча позови.
Своим дыханием на стекле,
Что держит, словно бездну, ночь,
И что не сможет Сатане
В его движениях помочь.
Ты помолись… Я буду слеп,
Как зомби запаха волос,
Я между звезд найду ответ —
Ты только в них вдохни вопрос.
И я вернусь к твоим глазам
И к пантомиме бледных рук,
Я нагадаю по слезам,
И заново начнется
