Богородица. Роман - Петр Алешкин

Иоаким грустно усмехнулся, вспомнив этот рассказ, представил, как простодушный пастушонок ахает, слушая Сафара, и снова прилёг на шкуру и опять погрузился в свои грустные думы. Вдруг почудилось ему, что не один он лежит под деревом: рядом с ним Анна. Представилось так явственно, что Иоаким оглянулся. Вспомнилось, как точно такой же лунной ночью, больше тридцати лет назад, лежал он рядом с Анной на шкурах под деревом. Он был молод, и Анна юна, как Девора теперь. И всё было у них впереди, мнилось тогда, что будет у них столько же детей, сколько у Иакова. За что же Господь наказал его? Вспомнилась Анна на пороге дома ранним утром, когда он собирался в Иерусалим, увиделось её грустное лицо с тёмными морщинами на лбу. Ей ведь пятьдесят лет. А Сарре Авраамовой было девяносто, когда она родила Исаака. Всё в руках Божиих. Но ведь Авраам, когда отчаялся иметь детей, с согласия Сарры взошёл к служанке своей Агари, и она родила ему сына Измаила. Вспомнилось, как однажды служанка Анны Девора, игриво блеснув глазами, сказала ему, что она может родить ему не одного сына. «Взгляни на седины мои!» – строго ответил ей тогда Иоаким. «Что седины? – засмеялась Девора. – Седины дают мужчине уверенность и силу. Разве не так?» – «Уйди, блудница! – вскрикнул Иоаким возмущённо. – Бес в тебе говорит!» Может, зря он тогда прогнал её? Может, она права? Может, мог бы он с ней познать радость отцовства? От этой мысли озноб передёрнул всего Иоакима. Он вскочил со шкуры Деворовой, вскинул руки вверх и с отчаянием произнёс вслух:

– Господи, Господи, прости меня за мысли мои греховные! Господи, не отводи взора Твоего от меня грешного! Не оставляй меня, дай мне силы преодолеть искушения!

Иоаким долго молился. Прилёг он тогда, когда костёр у источника погас. Тускло тлели его замирающие угли. Ущербная луна поднялась высоко над холмом, тень от дуба стала резче, стали видны белые хижины притихшего селения внизу. Только цикады неумолчно и печально стрекотали, стрекотали, словно сочувствовали ему, разделяли его скорбь. Под их грустную, нескончаемую песню Иоаким заснул.

Разбудил его утром хруст сухой травы под ногами Сафара. Иоаким открыл глаза, но не стал подниматься навстречу, лежал, молча смотрел, как подходит к нему его старший пастух.

Сафар поприветствовал его почтительно и спросил:

– Что же ты к нам не пришёл? Мы помогли бы тебе устроиться?

– Вы спали. Будить не хотелось, – зашевелился, поднимаясь, Иоаким.

– Сегодня придёт Регем? Ты встретишь его? – спросил Сафар.

– Нет.

Регем – торговец скотом.

– Что сказать ему?

– Скажи: всех овец и коз купил Ахаз. Если его интересуют верблюды, продай сколько возьмёт.

– Ахаз разбогател? – спросил Сафар.

– Господь благоволит ему. Он покупает дом в Иерусалиме…

– Ахаз добрый человек. Он всегда жил по законам Господа Бога нашего, – почтительно согласился Сафар и вкрадчиво спросил: – Какую цену назначить Регему за верблюда?

– Торгуйся сам… – ответил Иоаким и пожалел, что сказал так, увидев, что в глазах Сафара мелькнул радостный и алчный огонёк, но менять своего слова не стал. – С Ахазом всё оговорено… Я сейчас уйду в пустыню. Мне нужно побыть наедине с Господом. Придёт Ахаз, не тревожьте меня. Делай всё сам… Возьми вино себе. Мне оно не нужно. А это, – указал Иоаким на отвергнутые дары Господу, – отправь в Назарет в синагогу. Ступай, мне нужно собираться.

Сафар сильной рукой подхватил мех с вином и замешкался, спросил:

– Как моё дело? Как мне быть?

– Решим, всё решим хорошо. Потерпи… Не до того мне сейчас.

Сафар видел, что у Иоакима совсем не праздничное настроение. Он угрюм, озабочен. Говорит хмуро. Не таким он обычно возвращался из храма. Сафар догадался, что что-то случилось в Иерусалиме, потому-то Иоаким так быстро вернулся оттуда, потому-то он и не подошёл вечером к их костру. Он понял сразу, что в таком состоянии Иоаким не решит его дела, но всё же спросил, напомнил ему, чтоб показать, что он не изменил решения завести своё стадо. Сафар понимал, что хозяин не отпустит его, пока не продаст скот. И то, что Иоаким попросил его потерпеть ещё, не испортило его радости, которую он тщетно пытался скрыть от хозяина, радости от того, что тот доверил ему самому продать верблюдов. Регем – человек лихой, это не Ахаз, с ним можно договориться так, что часть платы за верблюдов он утаит от хозяина.

Иоаким смотрел вслед Сафару, смотрел, как тот уверенно, с хрустом, давит ногами сухую траву, как легко несёт мех, словно в нём не вино, а козий пух, и думал: «Сильный человек Сафар! Повезло мне, что пять лет он пас, приумножал мои стада. Ничего не поделаешь, видно было сразу, что не долго ему быть пастухом, сам станет хозяином. По молодости он решил, что счастье его в море, проверил, убедился, что не так, вернулся в родную степь… Обманет он меня с Регемом, точно обманет, присвоит часть выручки. Но ничего, ничего, пусть это будет его наградой. Пастухом он был хорошим, замену ему не найти… И хозяином он будет хорошим. Женится на Деворе, детишек наплодят. Это и будет его счастье». Вспомнив о Деворе, Иоаким взглянул на расстеленную под дубом шкуру и окликнул пастуха:

– Сафар, погоди!

Тот приостановился, оглянулся.

– Подойди сюда, – поманил его рукой Иоаким и поднял шкуру, встряхнул её, выбивая пыль и соломинки от травы. – Я забыл, – сказал он подошедшему к нему Сафару и протянул шкуру. – Девора просила передать тебе. Она сама выделала её. Говорит, скоро ночи прохладные будут…

– Передай ей мою благодарность. Скажи, как только продадим скот, я приду к ней.

4

Сорок дней, сорок ночей провёл Иоаким в пустыне, провёл в одиночестве в молитвах и посте. Осенние дожди поливали его, ночные холода не давали спать. Зябкий шалаш не спасал.

Сорок мучительных дней, сорок томительных ночей тянулись у Анны в тоске, в слезах и молитвах. Она винила себя и только себя в бездетности их семьи. С другой женщиной у Иоакима были бы дети. И не претерпел бы он такого позора, такого унижения, какое случилось с ним в Иерусалимском храме. О том, что первосвященник Рувим не принял даров Господу, не принял жертву Иоакима, Анна узнала через десять дней после того, как муж ушёл в Иерусалим. Она ждала его через восемь дней. Три дня пути в город, три дня обратно, да два дня празднества. Иоаким не собирался все семь дней праздновать в Иерусалиме, обещал, что через две ночи отправится домой. Но прошли восемь дней, прошли девять, а Иоакима не было. На десятый день Анна стала часто выходить за ограду двора, с тревогой вглядываться в дорогу, не видать ли мужа? Все чаще стала прислушиваться к голосам, доносившимся с улицы, не Иоаким ли возвращается из Иерусалима? И вдруг услышала имя мужа. Произнёс его Дримил, сосед. Он, видимо, только что вернулся с праздника, разговаривал со своей женой Амиталь и, между прочим, спросил у неё:

– Иоаким вернулся?

– Не видела. Тихо у них, – ответила Амиталь.

– Да-а, – со вздохом произнёс Дримил. – Не хотел бы я быть на его месте?

– А что случилось? – с тревогой и любопытством спросила Амиталь.

Анна замерла в своём дворе неподалеку от каменной ограды, отделяющей двор Дримила, до хруста сжала пальцы, ожидая, что ответит Дримил.

– Отверг Рувим жертву его. Изгнал из святилища, изгнал как великого грешника…

Слова эти резанули по сердцу Анны, упали руки её безвольно. Обмякла она вся, но устояла на ногах, слушала дальше разговор соседей.

– Ой-ой! – горестно воскликнула Амиталь. – И что же Иоаким?

– Что Иоаким? Ушёл…

– Куда же он ушёл?

– Я бы тоже не вернулся в Назарет после такого позора, ушёл бы в пустыню и там провёл остаток дней своих…

– Лучше развестись, чем в пустыню, – вздохнула Амиталь.

– Бросить тебя? – засмеялся Дримил.

– При чём здесь я. Я тебе троих родила…

– За это я тебя и люблю!

– Только за это? – игривым тоном спросила Амиталь.

– Не только, не только… – донеслись ласковые шлепки.

– Ну-ну, разыгрался, – смеялась Амиталь. – Соскучился, что ли?

Анна вяло повернулась к дому и стала тяжело подниматься по ступеням.

– Что с тобой? – встретила на пороге Девора, тревожно вглядываясь в её лицо.

– Голова закружилась… Ослабела я что-то… – пробормотала Анна.

– Пошли, пошли в дом, жарко, духота на улице, – подхватила её под руку Девора и повела в прохладу дома в спальню. – Полежи немножко.

«Это я, я во всём виновата! – стучали в голове мысли. – Это из-за меня принял позор Иоаким… Господи, чем я пред Тобой провинилась? Чем я согрешила?»

Лежала, молилась Анна до темноты, вопрошала у Господа – в чём её грехи? Не вставала, не выходила из дому. Ей казалось, что весь Назарет уже знает, что из-за неё принял позор Иоаким, что из-за неё он покинул людей, что не желает он её видеть до скончания дней своих. Девора не тревожила Анну, ушла в сад и что-то там делала. Когда стемнело, во дворе послышались её быстрые лёгкие шаги. «Что ей, беззаботной? – с завистью подумала Анна о служанке. – Крепкая, здоровая, выйдет замуж, нарожает детей и будет счастлива, а я… И я в её годы цвела, разве что не так легка была и беззаботна. Да и сейчас в добром здравии. Разве болят мои члены? Разве не так они слушаются меня, как в юные годы? Разве состарилась душа моя?»