Богородица. Роман - Петр Алешкин

– Бросить тебя? – засмеялся Дримил.

– При чём здесь я. Я тебе троих родила…

– За это я тебя и люблю!

– Только за это? – игривым тоном спросила Амиталь.

– Не только, не только… – донеслись ласковые шлепки.

– Ну-ну, разыгрался, – смеялась Амиталь. – Соскучился, что ли?

Анна вяло повернулась к дому и стала тяжело подниматься по ступеням.

– Что с тобой? – встретила на пороге Девора, тревожно вглядываясь в её лицо.

– Голова закружилась… Ослабела я что-то… – пробормотала Анна.

– Пошли, пошли в дом, жарко, духота на улице, – подхватила её под руку Девора и повела в прохладу дома в спальню. – Полежи немножко.

«Это я, я во всём виновата! – стучали в голове мысли. – Это из-за меня принял позор Иоаким… Господи, чем я пред Тобой провинилась? Чем я согрешила?»

Лежала, молилась Анна до темноты, вопрошала у Господа – в чём её грехи? Не вставала, не выходила из дому. Ей казалось, что весь Назарет уже знает, что из-за неё принял позор Иоаким, что из-за неё он покинул людей, что не желает он её видеть до скончания дней своих. Девора не тревожила Анну, ушла в сад и что-то там делала. Когда стемнело, во дворе послышались её быстрые лёгкие шаги. «Что ей, беззаботной? – с завистью подумала Анна о служанке. – Крепкая, здоровая, выйдет замуж, нарожает детей и будет счастлива, а я… И я в её годы цвела, разве что не так легка была и беззаботна. Да и сейчас в добром здравии. Разве болят мои члены? Разве не так они слушаются меня, как в юные годы? Разве состарилась душа моя?»

Девора зажгла свечи, загремела посудой, потом позвала ужинать.

Когда луна поднялась над холмами, Анна тихонько вышла из дому на порог. Она чувствовала слабость во всём теле, чувствовала себя больной. С тоской взглянула она на серебристую от лунного света гору Фавор. Где-то там, за горой, в пустыне мается Иоаким, один, опозоренный, в печали. Она представила, как сгорает душа его от горечи и скорби, и силы совсем оставили её. Анна слабым голосом позвала Девору и с помощью служанки тихонько доковыляла до постели.

Сорок дней не выходила Анна из дому, сорок дней молилась, просила Господа дать силы ей перенести душевную муку, дать силы Иоакиму простить её, внушить ему мысль вернуться в дом свой, просила Господа совершить чудо, даровать ей ребёнка. Только изредка, когда темнело, выходила она из дому, садилась на ступени и, в первые ночи при лунном свете, потом, когда луна истаяла, в полной темноте, под томительные песни цикад вглядывалась в гору, за которой в пустыне был Иоаким. Что с ним? Здоров ли он? Жив ли? Зябко стало ночами, дожди начались, зима на пороге.

Сороковой день скорби Анны выдался солнечным, тёплым, безветренным. Девора, сострадая Анне, осунувшейся, побледневшей за дни печали, вошла к ней в спальню и сказала:

– Чудный день сегодня: тепло, солнечно. Вся природа в радости, одна ты, госпожа моя, в печали. Выйди в сад, прогуляйся немного.

– Покинула радость дом мой, – ответила ей Анна. – Нечему мне больше радоваться.

– Свежий воздух нужен человеку, пока он дышит, и в печали и в радости. Так уж Господь заповедал. Не надо ему противиться, – уговаривала свою госпожу служанка и взяла её за руку. – Идём, я провожу тебя.

Анна покорно вышла вслед за Деворой из дому, прищурилась от солнца, приостановилась на пороге. Тихо было во дворе. Девора хотела помочь ей спуститься по ступеням, но Анна высвободила свою руку из руки служанки, поблагодарила её, сказала ласково:

– Я одна прогуляюсь. Ты иди, иди… – И направилась в сад.

Воздух действительно был свеж, чист, пахло лавровыми листьями, сыростью после вчерашнего дождя и чем-то неуловимо грустным, чем пахнут сады глубокой осенью. Анна подняла голову к сияющему небу, по которому были разбросаны в беспорядке ослепительно белые облака. «Господи, Господи, хорошо как в мире Твоём! Всем хорошо, всем тепло под солнцем Твоим, всем радостно. Почему только моё сердце раздирает печаль-тоска! Почему я должна томиться одна-одинёшенька? Надолго ли покинул дом свой мой журавушка? Так далеко улетел он, что голос печальный его не слышен мне? Господи, Господи, укажи ему путь к дому своему!»

Над головой Анны цвиркнула птичка и, вспорхнув, перелетела на опустевшее гнездо в ветвях лаврового дерева. Видимо, это был повзрослевший птенец, который вырос в этом гнезде летом. Она вспомнила гнездо, полное жизнерадостными птенцами, беспокойную птицу-мать, которая начинала громко и сердито кричать, суетливо летать вокруг Анны, как только она приближалась к дереву с птенцами. Воспоминание о полном жизни гнезде не порадовало Анну, а привело к ещё большему унынию. «Господи, Господи! Вся природа прославляет Тебя своими плодами. И зверь лесной, и лань степная, и птицы небесные все плодятся, все радуются о детях своих, лишь я одна безчадна, как степь безводная, лишь я одна мертва и безжизненна. Даже овечка кроткая и та каждую весну приносит агнца. Ласкает его, кормит сосцами своими, оберегает, укрывает собой в ненастные дни, пока он не войдёт в силу. Только мне некого кормить-укрывать собою, только я лишена радости видеть, как рождённое мной растет, набирает силу. Господи, Господи! Ты даровал Сарре сына в старости, услышь и меня! Я принесу дитя своё в дар Тебе, отдам на служение в храм. Да благословится в дите моём Твоё милосердие!»

Чем страстней молилась Анна, тем легче ей становилось. Ей показалось на мгновение, что душа её улетела в сияющие небеса, к облакам. Вдруг почудилось Анне, что рядом с ней кто-то есть. Она опустила глаза и оцепенела. Перед ней стоял молодой мужчина, безбородый, сильный, высокий.

– Не бойся, Анна, – сказал он спокойно и уверенно. – Я архангел Гавриил, посланник Божий. Твоя молитва услышана. Вопли твои прошли чрез облака, слёзы твои упали пред престолом Господа. Ты родишь дочь благословенную, такое ещё не было средь всех дочерей земных. Ради Неё благословятся все роды земные. Чрез Неё дастся спасение всему миру, и наречётся она Марией.

– Жив Господь Бог мой! – упала Анна на колени перед архангелом. – Если будет у меня дочь, отдам её на служение Господу, и пусть она служит Ему день и ночь, восхваляя святое имя Его.

– Обет свой дашь Господу в святилище храма, – произнёс Гавриил.

Анна низко до земли поклонилась ему, а когда подняла голову, архангела рядом с ней не было. Анна вскочила, оглянулась. Никого, кроме неё, в саду нет. Только птичка, сидя на краю пустого гнезда, цвиркала возбуждённо и радостно. Потемневшие листья замерли под солнцем. Казалось, всё застыло, недвижно вокруг неё. Неужто ей примнился архангел? Да нет же! Вот здесь он стоял. Анна протянула руку, словно хотела прикоснуться к чему-то невидимому. Она же ясно, чётко слышала его слова, чувствовала, что каждое слово его оживляет её, вливает в неё силу, наполняет радостью. Он был здесь, был, говорил ей сладостные слова! Анна побежала из сада.

– Девора, Девора! – закричала Анна, легко взлетая по ступеням к дому.

– Что? Что случилось? – выскочила ей навстречу встревоженная служанка.

– Девора, – выдохнула Анна. Лицо её сияло счастьем. – Собирайся. Мы идём в Иерусалим.

– В Иерусалим? Зачем?

– Мне нужно в храм.

– Что случилось? Почему так неожиданно? – допытывалась удивлённо Девора, вглядываясь в сияющее лицо госпожи. Она была поражена видом Анны. Уходила она в сад унылая, обессиленная. Откуда в ней взялась такая лёгкость? Почему согбенная фигура её, вдруг выпрямилась, стала похожей на фигуру юной девы? Почему у неё так молодо горят глаза?

– В храм, в храм. Так Господу угодно! Собираемся, возьмём с собой двух слуг… Не надо медлить.

Анна вбежала в дом и стала собирать вещи в дорогу.

5

Иоаким обессилел, изнемог от тяжкого поста и молитв, но не помышлял о возвращении в Назарет. И в этот день, как и в прежние дни, Иоаким молился Господу, просил сотворить чудо, сделать Анну, жену его, плодовитой. «Господи, всемилостивый Боже, если будет у меня дитя, посвящу его служению Тебе!»

Как только Иоаким произнёс эти слова, пред ним появился молодой крепкий человек. Лицо его, казалось, излучало свет. Иоаким не испугался, не удивился его появлению. Сил уже не было от долгого поста на эти чувства.

– Бог услышал твою молитву, Иоаким, – сказал архангел Гавриил. Это был он. – У жены твоей Анны родится Дочь и станет не только вашею радостью, но и радостью всего мира. В знак верности моих слов иди в Иерусалим. Там у Золотых ворот ты найдёшь твою жену, которой я уже возвестил эту радость.

Иоаким слушал молча. Он слушал, а тело его наливалось силой. Гавриил проговорил эти слова и исчез.

– Господи, благодарю Тебя, Господи! – воскликнул вслух Иоаким и тут же направился в ту сторону, где было его стадо.

Сафар уже распродал большую часть овнов и козлов. Верблюдов полностью отдал Регему с хорошим прибытком для себя. Оставил только на племя. Увидев торопящегося к нему взволнованного Иоакима, Сафар решил, что, видимо, Регем проболтался кому-то, что часть денег за верблюдов Сафар присвоил, и слух об этом дошёл до Иоакима. Потому-то он так торопится. Обычно хозяин был нетороплив, скрывал волнение. Сафар решил, что будет отпираться до конца, утверждать, что Регем оговорил его.