У подножия старого замка - Марианна Долгова

— Господи, и за что это на меня напасть такая? Девять женщин в доме и ни одного наследника! Молился я богу, молился, чуть штаны на коленях не протер, — просил у него сына. Так нет, не дал! Лопнуло мое терпение! Не пойду больше в костел. Нет его, видно, бога-то!

— Совсем рехнулся старик! Бога не признает! Да не слушайте его. Мало ли что человек наговорит спьяна. Грех-то какой! Прости его боже! — крестились набожные гралевянки и уходили прочь. Мужики только посмеивались и говорили:

— Ладно, ладно, Костя, будет у тебя еще наследничек. Иди домой, поспи.

Леля — старшая из восьми дочерей пана Граевского. Озорная, смешливая, она совсем не походила на серьезную и мечтательную Ирену. Характером Леля пошла в отца. Девчонок она не терпела (исключение составляла только Ирена), любила водиться с мальчишками и была у них признанным вожаком. Мальчишки хотя уважали своего чернявого атамана в юбке, но колотили его, как равного. Леле это не нравилось, и она научилась давать сдачу. Мальчишки знали — если Лельку заденешь, она живо расправится с любым из них. Дралась она со своими обидчиками до полной победы и никогда не ревела от боли. Лелька водила своих друзей, куда только вздумается. Не было уголка ни в городе, ни около старого замка, который бы она не облазила с мальчишками. Она открывала на территории замка новые ходы и укрытия. И не раз босоногая ватага мальчишек, возглавляемая загорелой до черноты девочкой, совершала набеги на фруктовые сады городских богачей.

Училась Леля неважно, часто пропускала уроки. Была она способная, схватывала все на лету, но никак не могла усидеть долго на одном месте. Не помогали ни наказания учителей, ни просьбы тети Паулины, ни подзатыльники отца. Она все терпела, всех выслушивала, обещала исправиться или упрямо молчала и продолжала делать свое. Из всех уроков любила только уроки пения. Если бы не Ирена, которая чуть не силой заставляла Лелю учиться и помогала ей, сидеть бы Леле по два года в каждом классе.

Июль 1939 года был жаркий. Пообедав, Ирена с Лелей, отпросившись у матерей, брали с собой вязание и шли гулять. Переходили деревянный скрипучий мост через Дзялдувку и взбирались на пологий холм у старого замка. Там было тихо и безлюдно. Дни будничные: кто в поле, кто на покосах, а кто на выкопке торфа. Приятный, теплый ветерок пробегает по высокой траве холма и разгоняет сонных жирных шмелей, прилипших к золотым сердцевинам ромашек. Пахнет клевером и шиповником. Гралево с холма словно на ладони…

Вязать было лень. Подруги отложили спицы в сторону.

— Давай лучше смотреть, что в городе делается, — предложила Леля.

— Давай! Только пересядем вон на тот камень. Оттуда все видно.

И Ирена потянула подругу к большому валуну, что на краю холма.

— Гляди, — сказала Леля, когда они уселись рядышком на горячем камне, — вон едет в своей бричке наш молодожен бургомистр. Только почему он один? Куда делась его новая молодая жена? Видно, удрала от него в казино, к офицерам на танцы. Так ему и надо! Она танцует, а он с горя едет на озеро Мамры рыбу удить. — И Леля засмеялась звонко, раскатисто.

Мимо замка прошел судья вместе с суетливым и тощим, как палка, адвокатом. Поодаль, на рынке, у открытого кафе, под полосатым зонтом, виднелся бочкообразный владелец единственной в городе аптеки. Он пил пиво и о чем-то оживленно спорил с подсевшим к нему врачом. Вот идут по улице три ксендза. Среди них и ксендз Мишевский, который учил Ирену и Лелю в школе закону божьему. Ксендзы, несмотря на жару, одеты в длинные черные сутаны и подметают ими каменные плиты тротуаров. Священники взволнованно размахивают руками, что-то доказывая друг другу. От их резких движений нагрудные распятия отлетают в стороны.

— Гляди, какие они сердитые, — заметила Ирена. — Видно, злятся, что мазуры стали реже ходить в костел.

— Мой тато с весны тоже перестал ходить в костел, — сказала Леля. — Он говорит, что и так слишком долго вымаливал у бога лучшую жизнь.

— И у нас ходят в костел только мама с Халиной и Ядькой. А тато в это время надевает красные в синюю полоску штаны, коричневый бархатный кафтан, натягивает праздничные сапоги и уходит в пивную, — заговорила доверительно Ирена. — Ты ведь знаешь, в пивной пана Гедамского всегда шумно и весело. А на днях мама сказала: мы бедны потому, что о боге забываем, и что ксендз не придет к нам колядовать на Рождество. Он не хочет нас больше знать и не будет отвечать на наши поклоны.

Тут тато не вытерпел и как закричит на маму: «Не нужен нам твой ксендз и его колядование! Он только и ждет, когда звякнешь об его тарелку злотым!»

Ой, что тут было! Мама расплакалась, Халина и Ядька ревут в голос. Мы с Юзефом тоже испугались. А тато, сердитый, как никогда, говорит, что он теперь председатель мазурской народной партии в нашем городке, и его семья должна забыть дорогу в костел.

— И правильно! Наша тетя Паулина ходит в костел только по большим праздникам, а пани Ольшинская — два раза в неделю.

— Мне жалко маму, — вздохнула Ирена. — Она же, кроме костела, ничего не видит.

— Конечно, если бы не костел, в нашем Гралеве можно подохнуть от скуки, — согласилась Леля.

Жарко. Молчит старый замок. Только внизу под ногами журчит по камешкам обмелевшая за лето Дзялдувка. Вода прозрачная, чистая. Лишь у моста застряли прибитые течением ветки и бревна. Они образовали широкий плотный настил, поросший зеленью. Река там узкая. Но в этом месте много всякой рыбы. Если встать посреди моста, то можно увидеть песчаное дно реки, а в воде юрких ельцов и бычков. Изредка и окунь блеснет золотистыми полосками или линь мигнет красноватым толстым туловищем. Берега Дзялдувки затканы шелковистой голубизной незабудок. Что-то тихо шепчут вековые липы, растущие вдоль реки, стрекочут в траве кузнечики, жужжат шмели. Высокая трава хорошо защищает их от жары. А вот аистам жара нипочем. Аист и аистиха стоят в своем гнезде на крыше старого замка и клекочут радостно и победно на всю околицу.

— Скоро первое сентября, а мне не верится, что я буду учиться в этой гимназии, — заговорила мечтательно Ирена, кивнув головой в сторону белого нарядного здания.

— Вот дурочка! — засмеялась Леля. — Ведь уже все решено. Кончишь гимназию, потом лицей и станешь учительницей. Ну, а я подамся в Варшаву, к тете, она живет хорошо — и поступлю в музыкальную школу. Хочу научиться играть на скрипке, как наш учитель пения. Поверишь, Ирка, когда я слушаю его, мне даже плакать хочется. Спать потом не могу. Все слышится его игра. А когда выучимся, поедем путешествовать по Польше. Ты представляешь, поезд мчится, мелькают за окном телеграфные столбы, леса, поля, деревни, большие и малые города, а мы стоим у открытого окна и дивимся, до чего красива наша страна. Наша Польша…

Ирена удивленно посмотрела на подругу. Леля была сейчас такая восторженная, милая, задумчивая. С нее слетела обычная занозистость и присущая ей насмешливость. Ирене передалось ее волнение.

— Вот будет здорово! — воскликнула она. — И еще непременно поедем к морю и привезем по кусочку янтаря. Тато говорит, что его много на Балтике. Рыбаки Кашубы, что живут на побережье, делают из янтаря браслеты, бусы и перстни. Люди их покупают и носят, как талисманы. Мне тоже хочется найти кусочек этого счастливого камня. Я бы подарила его отцу, чтобы у него всегда была работа…

— Мы его найдем, Ирка, — сказала убежденно Леля. — Найдем!

По реке, то и дело застревая на мели, плывут в утлой лодчонке какие-то мальчишки. Видно, что ребята устали. Лодка ткнулась носом в песчаную кромку берега, мальчики выскочили на песок и побежали к рыбачьему домику.

— Пожалуй, пора домой, — сказала Леля, вставая. — Я уже проголодалась.

Недалеко от замка им встретилась тетя Паулина. Она шла с речки с полной корзиной мокрого белья. Ирена и Леля помогли донести корзину и развесить во дворе белье. Тетя Паулина сказала Ирене:

— Оставайся ужинать. Я окуньков нажарила.

— Спасибо, тетя Паулина. Боюсь, мама заругается. С обеда дома не была.

— Не заругается! Я тебя потом провожу, Ирка. — Леля потянула подругу в дом.

Они кончали ужинать, когда к Граевским примчался явно чем-то испуганный Юзеф.

— Мама велела позвать Ирку домой! Я думал, что они с Лелькой еще в замке, побежал туда и вот смотрите, что нашел в траве. Читайте!

И Юзеф подал дяде Косте свежую листовку с большим черным орлом, державшим в лапах свастику. Листовка была обращена к местным немцам, в ней говорилось о близком дне их освобождения.

— Неужто начнется война? — озадаченно сказал дядя Костя, дочитав листовку до конца. Она была напечатана на двух языках: польском и немецком.

— О, Езус, Мария! — перекрестилась тетя Паулина. — То-то на базаре только и разговоров, что войны с Гитлером нам не миновать.