У подножия старого замка - Марианна Долгова

— Почему мне? За что? — растерялась Ольшинская.

— Дорогая пани Ольшинская, я не могу видеть, как голодают ваши дети. Хлеб я взял у немцев, грех невелик, так что не стоит об этом говорить.

— Воровать всегда грешно. Сколько он стоит? Я уплачу.

— Ну, что вы, пани Ольшинская. Я же от чистого сердца. Надо помогать ближним. Вспомните, как говорится в евангелии. — Стефан набожно закатил глаза.

— Коли так, то спасибо, пан Брошкевич!

С этого дня Стефан стал для матери своим человеком. Он приходил в дом, выкладывал из карманов на стол белые булочки, которые отдавали жаром, словно только что из печи. Потом появились кульки с мукой, сахаром.

Ирена не поверила своим глазам, когда впервые увидела на столе эти душистые булки. У нее даже закружилась голова от их запаха.

— Ой, мамо! Откуда такое богатство?

— Ешь, Ирена, ешь, — мать опустила глаза.

Ирена насторожилась.

— Мамо, откуда у нас белый хлеб?

— Не бойся, не украли.

— Я не стану есть, пока не скажете.

— Ну, выменяла… На отцовский костюм.

— Костюм! — Ирена ахнула. Кинулась к шкафу. Единственный отцовский костюм, который они берегли, висел на месте.

— Откуда хлеб? Откуда хлеб, я спрашиваю?! — закричала Ирена.

— Не кричи… Его принес пан Стефан.

— Стефан?!

— Да. Он добрый парень.

— Добрый?! Он?! Я вас умоляю, мамо, никогда ничего у него не берите. Слышите? Я не хочу, чтобы он сюда приходил!

Пани Ольшинская испуганно смотрела на дочь, бледную, в слезах, и сказала примирительно:

— Хорошо, доченька, я ничего не возьму больше. Как ты хочешь, так и будет. Только успокойся. А про пана Стефана ты все же зря. Он заботится о ближних.

— Заботится о ближних? О нет, мамо! Я его знаю лучше, чем вы. Это подлец и негодяй! Он хочет на мне жениться, но я его ненавижу, ненавижу!

— Я ведь не знала этого. Прости меня, доченька.

Стефан, ничего не подозревая, пришел снова. Он старательно вытер у порога ноги, повесил на гвоздь кепку и прошел в комнату. Пани Ольшинская гладила белье. Она еле кивнула головой в ответ на его приветствие. Пекарь глянул на нее удивленно и настороженно и положил на стол очередную буханку хлеба и кулек с сахаром. Мать поставила утюг на кирпич, подошла к Стефану и сказала неуверенно:

— Возьмите все назад, пан Стефан. Долг за прежнее постараюсь вернуть вам в ближайшее время… Не приходите к нам больше…

— Пани Ольшинская, что случилось? Почему вы меня гоните? Я ведь хотел только помочь вам, — начал Стефан.

— Вам лучше знать, почему. Деньги вам передам через сына.

Стефан наотрез отказался от денег, которые ему принес Юзеф. А через неделю Халина сказала брату, что, когда мама уходила в лавку, к ним снова забегал дядя Стефан и принес вкусных хрустящих булочек. А потом и пани Ольшинская застала Стефана в обществе своих девочек: Халина и Ядя что-то жадно и торопливо доедали. Мать заплакала горько и беспомощно. Пекарь стоял и самодовольно улыбался.

Вскоре пани Ольшинская снова стала брать у Стефана хлеб. Голод оказался сильнее угрызений совести. Стефан приходил ежедневно, читал девочкам книжки, оставлял хлеб и уходил. Об Ирене никогда не спрашивал. Но пани Ольшинская сама начала думать об их женитьбе. Однажды, улучив момент, когда Ирена пришла с фабрики особенно усталая, мать затеяла разговор:

— Не дури, дочка. Скажи, чего ты хочешь? Ведь любит тебя Стефан, очень любит! И работник хороший. Его хозяин ценит. Если Стефан попросит, Бельке и за тебя замолвит словечко на бирже труда. Ты разом избавишься от этой каторжной работы и станешь женой такого человека. Заживешь в достатке…

— Но я его не люблю. Он мне противен!

— Побойся бога, глупая! С таким, как он, не пропадешь. Привыкнешь, полюбишь, да еще спасибо матери скажешь. Война неизвестно когда кончится, а жить надо. Я больна, делать ничего не могу. Не выйдешь за него, помрем с голоду.

— А обо мне вы подумали? Отец никогда бы этого не допустил.

— Не говори так, дочка! Отца, наверное, давно нет в живых, иначе он прислал бы весточку.

И безутешно заплакала, закрыв ладонями лицо.

Мать, действительно, чувствовала себя плохо. Она таяла на глазах, лежала большей частью в постели, тихо стонала или молилась. А Стефан приходил в их дом словно в собственный, молча садился на диван и глядел на Ирену. С лица его не сходила неизменная глупо-счастливая улыбка. Ирена принималась стирать, шить, убирать квартиру, показывая этим, что ей нет дела до непрошеного гостя.

Однажды, когда Леля уже легла спать в сарайчике во дворе, в дверь забарабанили. Леля открыла и увидела Ирену. Бледная, рукав кофточки порван. Она уткнулась лицом в Лелино плечо и зарыдала.

— Что случилось? — испугалась подруга.

— Больше не могу! — рыдала Ирена. — Вешала я на чердаке белье, обернулась, а за спиной — Стефан. Не успела рта открыть, как он бросился на меня и давай целовать. Словно взбесился. Я его ударила бельевой корзинкой по голове, вырвалась и убежала. А он крикнул вслед, громко, на весь дом: «Все равно не убежишь! Все равно будешь моею!» — И захохотал. Мне страшно, Леля, так страшно!

— Хватит реветь. В ведре, на стуле, вода. Попей, умойся и ложись рядом. Мать знает, куда ты убежала? Нет? Тем лучше. Раз они заодно, оставайся у нас насовсем, — уговаривала Леля.

— Не могу я у вас остаться. Мать совсем больная. Был бы Юзеф постарше…

— Ложись-ка спать, — скомандовала Леля. — А завтра что-нибудь придумаем.

Они заснули, крепко прижавшись друг к другу. Только Ирена долго еще всхлипывала во сне.

На следующий день она забежала домой и сказала матери:

— Не обижайтесь, мамо, но я поживу пока у Лели. Не хочу со Стефаном встречаться.

— Побойся бога, дочка! У тебя нет сердца…

— До свиданья, мамо!

Наступило лето. Оно было жаркое, душное, с частыми ливнями, с лиловыми молниями и гулкими громовыми раскатами. Зелень была буйная, густая. С полей и огородов, заросших сурепкой, тянуло крепким медовым духом, горько и томительно пахли тополя. Ирена с Лелей уходили по воскресеньям за город, полежать на дурманящей траве, подремать на солнышке под птичий перезвон, подышать вволю свежим воздухом.

— И за что только меня мать не любит, — жаловалась Ирена. — Неужели болезнь и голод сделали ее такой? Как ты думаешь, Леля?

— Не знаю. Пани Ольшинская, конечно, любит тебя, просто ей трудно понять, почему тебе не нравится Стефан. Я слышала, он из богатой семьи. Это правда?

— Да. Он рассказывал матери, что его родители имеют в Казанницах большое имение. Стефан заодно с немцами, это польский фашист. Я раз видела, как он обнимался на улице с «черным дьяволом», словно с лучшим другом.

— Хочешь, Ирка, я попрошу отца поговорить с твоей матерью? — предложила Леля. — Отец расскажет о связи Стефана с Отто Шмаглевским, который погубил ее мужа. Отцу она поверит. Хочешь?

— Еще спрашиваешь! Только мне кажется, что мать все равно не отступится от своего.

В тот же вечер пан Граевский пошел к Ольшинским. Он начал издалека: поговорили о войне, о Бронеке. Пани Ольшинская расплакалась, вспомнив мужа. Тогда пан Граевский осторожно намекнул, что-де в городе плохо говорят о Стефане, и посоветовал не губить дочку.

— Твой Бронек, пани Настка, всю жизнь боролся против таких негодяев, как этот Стефан, а ты хочешь отдать ему Ирену. Бронек тебе не простит… Она еще дитя, семнадцати нет. Креста на тебе нет, соседка…

— Не стыди меня, сосед. Я ей только добра желаю. Бронек как в воду канул, меня астма скоро в могилу загонит, что тогда будет с детьми? Стефан парень хороший, с таким не пропадешь. И он любит Ирену.

— Ничего себе хороший! Он наушничает немцам, поэтому его не трогают. Только не знают его жадности к деньгам. Говорят, он выносит из пекарни муку, мешки с сахаром и продает втридорога голодным полякам. Как это по-твоему называется, соседка?

— Мало ли что злые языки наплетут на человека. Я этим басенкам не верю. Он помогает ближним бескорыстно…

— Такие, как он, ничего бескорыстно не делают. Да что с тобою говорить, соседка! Вижу, тебя не переубедишь. Только что ты Бронеку скажешь, когда он домой вернется? — бросил напоследок дядя Костя и ушел, забыв попрощаться.

Дома он сказал Леле:

— Ольшинская совсем лишилась рассудка. Жаль девочку. Загубят они ее.

— Тогда Ирена останется у нас насовсем, — решительно заявила Леля.

Но пани Ольшинская каждый день присылала на фабрику Юзефа или сама приходила к Граевским и просила Ирену:

— Вернись домой. Пожалей сестер…

Ко всему прочему, их сосед фольксдейч Краузе снова начал грозить выселением из квартиры. Веселый домик с балконами, где жили Ольшинские, был приметным, выделялся среди других построек причудливой лепкой, украшавшей фасад, и светлой окраской. Стефан сумел уговорить Краузе не трогать Ольшинских, сказав, что Ирена его невеста и они вскоре поженятся. Стефан преподнес за это Краузе немало бутылок водки, и немец оставил на время Ольшинских в покое.