Сильвио - Дмитрий Мережковский

            Вот плоды и сладкие коренья.

Вот хлеб и овощи, и золотистый мед —

Подарок диких пчел — и в глиняном кувшине

Студеная вода…

Сильвио.

            Весь день среди болот

Сегодня я блуждал; в траве, во мхах, в трясине

Искал я с жадностью чуть видимых примет.

Стоял до пояса в гнилой, зловонной тине,

Казалось, был готов лежать всю жизнь, весь свет,

Чтоб зверя в камышах найти пахучий след —

Но тщетно! Тишь кругом; над головой жужжала

Лишь туча комаров; ни запаха, ни следа.

И ослепительно, недвижимо дремала

Под пленкой радужной стоячая вода.

И сон, и блеск в очах, ослабевало зренье…

Вдруг — шелест в тростнике… О, сладкое мгновенье!

Как сердце дрогнуло! Едва сдержал я крик

Безумной радости; как зверь, могуч и дик.

Я к зверю кинулся, вонзил мой кортик в спину.

И кровью обагрил косматую щетину.

От боли он завыл и прыгнул на меня;

Я спрятался за пень, — то был мой панцирь крепкий.

И белые клыки, раскидывая щепки,

Вонзились в дерево расколотого пня.

Как змей, одним прыжком я бросился, проворный,

К врагу; хребет ему коленами сдавил —

И захрустела кость; он из последних сил

Рванулся; но меж игл щетины непокорной

Я в ребра острый нож чудовищу вонзил.

И, сердце щупая, предсмертным трепетаньем

Упился с жадностью, и пальцы погружая

Во внутренности, в кровь, лицо к ним приближал

       С неведомым, но сладким содроганьем.

Клотальдо.

Опомнись, Сильвио… я вижу в первый раз

Такой зловещий блеск у этих милых глаз —

В них что-то чуждое мелькнуло… Что с тобою?

О, сын мой, не давай ты овладеть душою

Жестокости.

Сильвио.

Прости, увлек меня рассказ…

Клотальдо.

Не правда ли, не мог ты наслаждаться кровью?

О, я воспитывал тебя с такой любовью.

Ты зла, людского зла не видел с первых лет.

Когда затравлен зверь и, раненный смертельно.

К тебе подымет взор с тоскою беспредельной.

Тот ясный, страшный взор, где мысли виден след.

Ты жалость чувствуешь к нему, неправда ль?

Сильвио.

                                  Нет!

Мне никогда рука не изменяет

Не дрогнет верный меч!

Клотальдо.

                   Но зверь страдает.

Страдает он, как ты…

Сильвио.

                                   Какое дело мне!

Кто хочет жить — борись в безжалостной войне!

Смерть — побежденным! Прав лишь тот, кто побеждает.

Клотальдо.

Но жалость лучшее, что есть в сердцах людей…

Сильвио.

В лесу я никогда не видел состраданья.

Клотальдо (после раздумья).

       Мой милый Сильвио, лежал ли ты порою

             В траве росистой, утренней зарею

       И чем-то тронутый до глубины души.

На влажные цветы смотрел ли ты в тиши.

       Как на друзей давно знакомых?

И долгие часы следил ли, как дитя

       В тот мир волшебный уходя.

       За жизнью слабых насекомых?

Не правда ли, тогда к растеньям и зверям.

       И даже к мертвым, сумрачным скалам

             Рождалось кроткое в душе благоволенье?..

И был в лесу глухом ты. как в семье родной.

И с миром жизнь одну ты чувствовал душой.

             Как будто сердца общего биенье.

Былинка каждая была тебе близка.

И ты любил ее, в родство с природой веря.

И ты жалел в полях последнего цветка.

Птенца без матери, страдающего зверя?..

Ты сразу сделать всех счастливыми хотел

И, кажется, весь мир любовью бы согрел,

Неправда ль. Сильвио?

Сильвио уснул, положив голову на колени старика.

             Не слышит он и дремлет…

Он слов моих не мог понять, но в этот миг

Так трогательно чист его безгрешный лик.

Как будто ангелу-хранителю он внемлет…

Спи, милый сын мой, спи: к чему тебя будить…

Должна его сама природа научить

       Одной улыбкою своею

       Прощать, мириться и любить.

С молитвой за него склонюсь я перед нею…

Целует спящего Сильвио и отходит.

Зал во дворце. Базилио и Клотальдо

Базилио.

Ужель над светлою наукой ты глумишься.

Над мыслью вольною, не знающей оков.

Над драгоценнейшим наследием веков…

Презрением к нему, как школьник, ты гордишься!

Клотальдо.

     Нет, не над знаньем я глумлюсь, но над забавой,

Над детскою игрой, что знаньем ты зовешь:

Без дела, без любви, вся мудрость ваша — ложь.

Ты думал ли, мудрец, какой ценой кровавой

Мгновенье каждое досуга твоего

Купил ты у судьбы? Чтоб мог, как божество,

Ты опьянять себя блаженством созерцанья

В книгохранилищах, меж статуй и картин,

Под сенью мраморной, беспечен и один

В пыли пергаментов вкушать всю негу знанья —

Ведь должен кто-нибудь от счастья отказаться.

Как вол, безропотно влачить железный плуг.

     Чтоб мог воздушною ты грезой упиваться

     Чтоб знанье дать тебе, и роскошь, и досуг.

Базилио.

Нет, совесть мне кричит, что ты не прав мой друг.

Когда для знания, для подвига святого

Я бескорыстною любовью отдаю

Сокровища, покой, и дружбу и семью.

Ужель посмеешь ты клеймить меня сурово.

Как будто в праздности я трачу жизнь мою?

Иль мозга моего не тягостней работа,

Что если б землю рыл я с заступом в руках,

Иль меньше я тружусь, чем пахарь на полях,

И на лице моем не те же капли пота?

Устал я, как мужик, измученный в страду

Не острою сохой, а мыслию свободной

На поле умственном взрывая борозду,

И ты назвал игрой мой подвиг благородный!

Клотальдо.

Наш мир по-прежнему отчаяньем объят…

Нам груды книг твоих души не утолят.

Бесплодных ваших дум нас не согреет пламень.

Нет! Бога жаждущим — ты Бога не открыл.

Зачем и как нам жить — глупцов не научил.

Просили хлеба мы — вы подали нам камень.

Базилио.

Безумец, не оно ль, не знанье ли дает

Вам, недостойным, власть над вечною природой.

Не просветило ли сознаньем и свободой

Оно ваш темный ум? Свершая свой полет

Высоко над толпой, над скованным народом.

Из состраданья к вам, наука мимоходом.

Кидает в дальний мир небесные дары.

          В ответ звучат лишь крики черни:

          «Готовьте ей венки из теней,

          Готовьте плахи и костры!..»

Двуногий зверь, слепой и вечно полный страха,

Ты прозябал в лесах, но знание пришло.

Благое, светлое, и подняло из праха

И к звездам блещущим победно вознесло —

          Твое поникшее, угрюмое чело.

И в нем ли пользы нет — коль ставите вы гранью

Лишь пользу жалкую — божественному знанью!

Клотальдо.

О горе, горе вам, вожатаи-слепцы,

Учители, пророки, мудрецы;

Вас слишком позднее раскаянье постигнет.

И задохнетесь вы от пыли мертвых книг.

Теперь уж скорбь томит, но в тот ужасный миг

Она безумного отчаянья достигнет!

Тогда вы молвите горам в предсмертный час:

               «Падите, горы, скройте нас!»

Базилио.

       Я на посту моем останусь до конца;

Пред истиной дрожат лишь слабые сердца.

О, как бы ни были мне тягостны страданья

От беспощадного, правдивого сознанья —

Я в разум верую и не страшусь его.

               И громко исповедую науку.

И за нее готов пойти на смерть и муку.

Как за Спасителя и Бога моего!..

Клотальдо.

     Прости, я говорил с невольным раздраженьем.

Окончим спор… Король, боюсь я одного.

Что может Сильвио, питомца моего,

Похитить у меня ваш мир, объятый тленьем…

О, только молви: «нет», уйми мой страх в груди.

И, если не меня, — хоть сына пощади.

Базилио.

     Благодарю тебя за преданную службу.

Но я прошу — как царь и любящий отец —

Теперь в последний раз ты докажи мне дружбу

С царевичем скорей вернитесь во дворец.

Клотальдо.

О, сжалься, сжалься, друг, над нами.

Ужели в бездну мой цветок

Я брошу старыми руками

Чтоб растерзал его волнами

Ваш мутный, бешеный поток!

Базилио.

Он сын мой…

Клотальдо.

Нет, он мой — по праву,

Я жизнь, я счастье дал ему…

Базилио.

Я дам престол, отчизну, славу…