Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

Повара подносили все новые кушанья. Актеры вручили гостю перечень исполняемых вещей. Цай Сю выбрал драму «Двое верных».[1368] Пока актеры сыграли две сцены, слуги не раз обносили гостей вином. Потом цензор Сун велел исполнителям ролей героя и героини наполнить пирующим кубки. Певцы тем временем запели на мотив «Вешние воды»:

Выезжает из стольного града на пегом коне …

— А я, углубляясь в суть дела, мог бы несколько уточнить, — засмеялся Цай Сю. — Как сказано, «императорский цензор на темно-пегом коне, а три господина подобны почтенному Лю, по-прежнему в рыжих усах».[1369]

— Да, господа, — вставил Ань, — нынче не тот день, когда «цзянчжоуский конюший слезами своими темный халат окропил».[1370]

Пирующие рассмеялись.

Симэнь велел Чуньхуну спеть цикл «Варваров я усмирил и с докладом стою у Ворот Золотых», который привел цензора Суна в неописуемый восторг.

— Какой милый юноша! — сказал он Симэню.

— Из моих домашних, — объявил хозяин. — Уроженец Сучжоу.[1371]

Цензор взял певца за руку и попросил, чтобы тот наполнил ему кубок, а потом наградил его тремя цянями серебра. Чуньхун благодарил цензора земным поклонами.

Да,

Все ниже, ниже солнце за окном,И все длиннее тени от растений.Полны бокалы пенистым вином,А сколько прозвучало песнопений!Хоть свет дневной еще и не погас,А уж пробили предвечерний час.

Незаметно солнце склонилось к западу. Цай Сю велел приближенным подать одежды и начал откланиваться. Напрасно упрашивали его остаться. Хозяева пира вышли за парадные ворота проводить высокого гостя, а с его секретарями отправили на пристань в Синьхэкоу баранью тушу, вина и куски шелков, но не о том пойдет рассказ.

Вскоре откланялся и цензор Сун.

— Послезавтра вам опять предстоит беспокойство, — говорил он Симэню. — Так что я вас пока не благодарю.

Гости сели в паланкины и отбыли. После проводов Симэнь вернулся в залу и отпустил актеров.

— Послезавтра приходите! — наказал хозяин. — Еще из своих кого получше захватите. Его сиятельство, слыхали, самого губернатора Хоу принимает.

— Знаем, — отвечали актеры.

Симэнь велел поставить вина. Дайаня послал за Вэнь Куйсюанем, а Лайаня за Ин Боцзюэ, которые не заставили себя долго ждать. После взаимных приветствий сели. Трое певцов обносили их вином и услаждали слух пением. Чжэн Цзинь и Цзо Шунь пели в дальних покоях.

— Завтра невестушки[1372] к тебе собираются, — обращаясь к Боцзюэ, говорил Симэнь. — Певцов позовешь или забавников?

— Как ты, брат, ловко рассуждаешь! — отозвался Боцзюэ. — Бедному человеку такая роскошь не по карману. Двух певиц позову и хватит. А невесток я попросил бы пораньше пожаловать.

В передней зале продолжался пир.

Тем временем в дальних покоях первыми отбыли свояченица Мэн Старшая и невестка Мэн Вторая, за ними стала собираться и золовка Ян.

— Погостили бы еще денек, золовушка! — упрашивала ее Юэнян. — Домой-то успеете. Матушка Сюэ послушниц за священными книгами послала. Писание послушали бы вечерком.

— Я бы осталась, сестрица, — говорила золовка. — Да на завтра, сказать по правде, помолвка племянника назначена. За мной прислали, на смотрины просят придти.

Золовка Ян откланялась и ушла. Остались только жены приказчиков Фу, Ганя и Бэнь Дичуаня, а также Дуань Старшая. Юэнян продолжала сидеть со старшей невесткой У и матушкой Пань. Сбоку от них стояли барышня Шэнь Вторая и певица Юй, которые наливали вино и пели, а оба певца были отпущены в залу. Пир продолжался до темна. Потом жены приказчиков попрощались и только Дуань Старшая заночевала у Сюээ. Матушка Пань удалилась на покой к Цзиньлянь.

В покоях Юэнян остались старшая невестка У, Ли Гуйцзе, Шэнь Вторая, три монахини, барышня Юй, а также Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь. Тут в передней зале закончился пир, и слуги принесли посуду. Цзиньлянь поспешно удалилась в передние постройки и, пробравшись к калитке, спряталась в тени. Показался Симэнь. Он шел, шатаясь из стороны в сторону, поддерживаемый Лайанем, который нес фонарь. Они направлялись в покои Ли Пинъэр, но, заметив Цзиньлянь, Симэнь взял ее за руку и вошел в ее покои, а Лайаню наказал убрать посуду.

Юэнян думала, что вот-вот появится хозяин, и проводила певицу Шэнь, Ли Гуйцзе и барышню Юй в комнату Ли Цзяоэр.

— Что там батюшка делает? — спрашивала Лайаня хозяйка. — Сюда придет?

— Не устояли, к матушке Пятой отбыли, — отвечал слуга.

— Ну ты подумай, что творит негодник, а! — обращаясь к Юйлоу, говорила в раздражении Юэнян. — Я-то полагала, он к тебе нынче пойдет, но видно, похоть ее одолевает. Вот его туда и тянет. Расстаться не в силах.

— Пусть себе наслаждается, сестрица, — отозвалась Юйлоу. — Не надо волноваться, а то и мы недалеко от нее уйдем. Матери наставницы над нами смеяться будут. Шесть нас у батюшки. К которой захочет, к той и пойдет. Ему не закажешь!

— Наверняка они загодя договорились, — продолжала Юэнян. — Видала, как она бросилась, как только у него гости разъехались? — Хозяйка обернулась к Сяоюй: — Ступай посмотри, если на кухне никого нет, запри внутренние ворота и пригласи трех матушек наставниц. Будем слушать драгоценный свиток в их исполнении.

Позвали Ли Гуйцзе, Шэнь Вторую, Дуань Старшую и барышню Юй.

— Я наказывала прислать младших буддийских послушниц[1373] и принести «Драгоценный свиток о праведной Хуан», — объяснила Юэнян старшей невесте У. — Жаль, золовушка ушла.

Хозяйка велела Юйсяо заварить лучшего чаю.

— Давай с тобой по очереди за чаем следить, — обратилась Юйлоу к Ли Цзяоэр, — а сестрицу Старшую не будем отвлекать.

И они распорядились насчет чая.

Немного погодя на кане был поставлен стол. Появились три монахини, и, скрестив ноги, расположились на кане. Вокруг разместились все остальные. Юэнян обмыла руки и воскурила благовония.

Мать Сюэ раскрыла «Драгоценный свиток о праведной Хуан»[1374] и запричитала высоким голосом:

Ибо известно: ЗаконВовек не погаснет, ведь онЕсть ничто.Также и корня ПутиРождения нам не найти,Ведь то, что в миру рождено,Все миру не нужно давно.Поэтому Тело ЗаконаИсконноПосредством Восьми вечных образовЯвлено.И восемь, поэтому образовЯвляют нам Тело ЗаконаВо славе стозвонной.[1375]Сколь ярок светильник Добрейшего!Отверз он врата мироздания.Сколь ясно и зеркало Буддово!Пронзает оно тьму бездонную.Сто лет — только миг остановленный.[1376]Четыре великих субстанцииВсех тел,[1377] словно тень, иллюзорные,Как отблеск барашка волны.О, люди, вьются день-деньскойВ мирскойПыли.Конца нет суете людской:С утра до утра,В сиюминутныхДелах беспутныхБегутВсе дни.И разве знают про покойПро просветленьеСердец они?!Стремятся вечно ублажатьИ чувства, и мышлениеИ тонут в пагубных страстяхИ в искушениях.Хотят добиться славы, чтобЗатмить всех современниковВсе это только бренный сон.Сих мира пленников.Чинов, богатства их, порой,Гора — не ниже облаков!Не избежать под той горой«Нет постоянства» —пары слов!!![1378]Едва пронесутся и ветер, и пламя,Как сгинет и стар, и млад.Иссякнут потоки, обрушатся горы —И где целый славный град?!Псалом вознесу я на десять стран светаВ восьми — возведу алтари.[1379]Спаси от бессчетных страданий Обитель![1380]Врата Пустоты отвори![1381]

Псалом гласит:

Кто счастлив и знатен, кто беден, убог —Тому есть всегда основанье.И ты не проси никогда, чтобы БогДал лучшие предначертанья.Весенние дни растранжирил ты зря —Не вырастил тучных колосьев.На ниве теперь не собрать урожай —Надежд не питай ты на осень!

— Внемлите, милосердные бодхисаттвы, Слову Буддову, которое проповедует вам бедная инокиня! Сей псалом был завещан нам самим Патриархом. Какой смысл сокрыт в нем? «Кто счастлив и знатен, кто беден, убог — тому есть всегда основанье». Вот взять хотя бы вас, милосердные бодхисаттвы. Замужем вы за именитым лицом, у коего и высокие чины и широкий достаток. Живете вы во дворцах и палатах, на зов ваш бежит прислуга и челядь. Украшает вас золото, опоясывает серебро. Вы купаетесь в парче и тафте, окружены грудами атласов и шелков. Явится желание одеться — и тысячи сундуков с шелками вам откроются. Пожелаете полакомиться — и сотни редчайших ароматных яств перед вами расставят. Процветание и роскошь, богатство и знатность принадлежит вам за деяния в прошлой жизни. Вы не ропщете на судьбу. Вам и без мольбы все приходит само собою. И то, что я, бедная инокиня, здесь читаю вам канон, возношу хвалу Будде, вместе с вами вкушаю лакомства и пользуюсь дарами вашего добросердечия — это веление высшей судьбы. А судьба — вещь великая. Все мы — избранные с Праздника Драконьих цветов,[1382] пожинающие плоды заслуг своих, содеянных в прошлой жизни. А не будь содеянного, уподобишься тому, кто не сеял по весне ниву свою. Как ему ждать налитых колосьев, ежели осенью пред ним откроется заросшее бурьяном поле?