Сборник "Русские идут!" - Юрий Никитин

– Черно-белое? – переспросил Дмитрий. – А, фундаменталисты!.. Но это же фанатики и все такое прочее!.. О тех я вообще молчу. Но в любой стране ислама нельзя напиваться, нельзя в отель проводить непотребных женщин…

Муслим фыркнул:

– Непотребных женщин можно было всегда. А вот запрет на добрую выпивку продержался дольше.

Дмитрий не поверил своим ушам:

– Неужто рухнул?

– С грохотом, – сказал Муслим гордо. – Ожидают падения последней твердыни.

– Это какой же?

– Не догадаетесь?

– Молиться по пять раз в день?

– Нет, это уже отменено. Тихо, без грохота. Сослались на тот случай, когда Аллах велел совершать молитву пятьдесят раз в день. Мухаммад попросил уменьшить до двадцати. Аллах согласился. Мухаммад поблагодарил, ушел, а потом вернулся и попросил уменьшить еще. Аллах согласился, что правоверные обязаны совершать молитву пять раз в сутки. Мухаммад хотел просить уменьшить количество молитв еще, но не посмел… так вот наши муфтии, посовещавшись, решили, что если таково было желание Мухаммада и что Аллах ему бы не отказал, то можно ограничиться лишь одной молитвой в сутки. А если человек занят, то можно без молитвы обойтись вовсе.

Дмитрий в восторге повертел головой:

– Круто!.. У вас, как я вижу, богословская мысль на месте не стоит.

– Не то что в вашем христианстве, – сказал Муслим с улыбкой, но глаза оставались серьезными.

– Откуда знаешь, что я христианин?

– Не буддист же, – хохотнул Муслим. – И не иудей точно.

– Почему?

– Иудей догадался бы сразу, что здесь добиваются отмены запрета есть свинину.

Дмитрий дернулся так, что чувствительная машина вильнула в сторону, выровнялась, понеслась, тревожно мигая огоньками на панели.

– Неужто дошло до… такой степени?

– Точно, – согласился Муслим так гордо, словно это он разрешил иностранным туристкам ходить по улицам полуголыми. – Последний оплот. На самом деле, если чест­но, не такой уж и важный: здесь есть еда со всех концов света, но вопрос принципиальный. Говорят, хохлы… есть нация?.. едят только свинину, а их в какой-то там Хохляндии как китайцев. Начнут у нас свинину подавать в ресторанах, вот тогда эти загадочные хохлы к нам и ломанутся!..

– Эт точно, – согласился Дмитрий. – Если сало будет, то хохлы набегут, точно.

– Хотите курить? – спросил Муслим благожелательно. – Курите, не стесняйтесь.

– В этом стерильном мире, – пробормотал Дмитрий, – скоро не то что курить… и пить бросишь…

– Не стесняйтесь, – повторил Муслим. – Кондишен все вытянет. А вообще-то вы правы! Зачем курить или обжигать желудок спиртным, когда вкус от этого портится? От жизни надо брать радости, а не печали!.. Хотите бутерброд?.. Нет, лучше мы остановимся вон в том кафе на углу, там подают изумительные булочки собственного производства… Полжизни бы отдал, чтоб узнать, как они их готовят!

Не спрашивая Дмитрия, подрулил к небольшому цветному домику, прозрачному почти насквозь, настолько много в нем окон, а непрозрачной оставалась только крыша.

Вышли, отпрыгнули от поливальной машины. Вода широким веером с силой била по шоссе, текла по тротуару. Когда она проехала, Муслим придержал Дмитрия: за первой машиной ехала вторая, такая же громадная, праздничная, вода тугими сверкающими струями бьет по асфальту, докатывается до стен домов.

Накаленный воздух сразу стал прохладнее. Дмитрий невольно окинул взглядом снежно-белые громады на краю города. Опреснительные установки, что стоят миллиарды. Здесь вода достается тяжко, ее добывают из морской воды, но всюду фонтаны, водопады, а тротуары поливают так, что просыхать не успевают…

В кафе было чисто, прохладно, мило. Подошла загорелая девушка на длинных точеных ногах. Наклонилась, принимая заказ, Дмитрий загляделся на два полушария, выглядывающие из глубокого выреза маечки. Лифчика она не носит, видно. Девушка поощрительно улыбнулась крепкому молодому парню, а у Муслима спросила:

– Что обычно или что-то особое?

– Что обычно, – ответил Муслим. – Пусть он увидит, что здесь обычно!.. А уж потом, как-нибудь, ты расщедришься для него на что-нибудь особое.

Девушка улыбнулась двусмысленности, снова улыбнулась Дмитрию, взгляд ее оценивающе скользнул по змейке на его джинсах, затем он видел, только как она удаляется на тех же длинных ногах фотомодели.

Булочки она принесла буквально через пару минут. Еще когда приближалась, держа широкий поднос с двумя стаканами и горкой крохотных бутербродов, его ноздри уловили аромат, нежный и провоцирующий.

Глаза снова невольно прикипели к ложбинке между ее грудями. Руки вслепую нащупали булочки. Они сминались под его пальцами с легким хрустом, было в этом нечто и от молодого льда, и от зажаренного цыпленка, когда вот такая же коричневая корочка. Пахучая и лакомая…

Он сглотнул слюну, поперхнулся, поспешно запил из стакана. Коктейль явно тоже фирменный, алкоголя почти не уловил, только дразнящий намек, но желудок взвыл голодным голосом и встал в позу баскетболиста, готового ухватить брошенный мяч.

Булочки таяли во рту, лишь крошки достигали гортани, там всасывались, а голодный желудок начал бросаться на ребра. Муслим посмеивался, он ухитрялся еще и запивать, а Дмитрий, как лесной пожар, опустошал все, что громоздилось в широкой вазе.

– Ну как? – спросил Муслим. – Умеет она готовить?

– М-м-м, – промычал Дмитрий.

– Что-что?

– Изумительно, – промычал Дмитрий громче. – Это разврат!

– Гастрономический разврат, – подтвердил Муслим. – Ах, какое прекрасное слово… Когда-то им обозначались многие действия между мужчиной и женщиной. А сейчас уже и между мужчиной и мужчиной так не зовется. Как и между женщинами…

– Скучно? – спросил Дмитрий.

Муслим поднял бровь, засмеялся:

– А и в самом деле… Нечего нарушать. Все дозволено, нет сладости нарушать запреты.

– И как с этим миритесь?

Муслим засмеялся еще громче:

– Кто-то мирится, кто-то нет.

Дмитрий насторожился, этот шофер может что-то сказать про местные группы Сопротивления.

– А что делают те, кто не мирится?

Муслим удивился:

– Как – что? Нарушают те остатки запретов, что еще не рухнули. Или рухнули не полностью, так сказать.

– М-да, – протянул Дмитрий задумчиво. – А вот когда полностью рухнут и те остатки остатков… что тогда делать?

Муслим с самым беспечным видом развел руками:

– А что делать? Ничего не делать. Можно считать, что мир рухнул.

ГЛАВА 14

Когда я выполз на кухню, оттуда уже опрятно пахло крепким кофе. На столе кипа газет и журналов. Деятели моего ранга, теперь я не просто футуролог, а – деятель, обязаны следить за массмедией.

Жена буркнула:

– Умойся хоть!

– Сперва кофе, – прохрипел я. – Все потом…

– Наркоман, – сказала она с осуждением.

– Точно, – согласился я. – Уже развилась и закрепилась зависимость…

Пока я жадно хлебал, как конь, кофе приятно обжигает горло, в прихожей хлопнула дверь. Теперь до полудня будет рейд по магазинам и рынкам, никак не привыкнет к изобилию товаров, а я вернусь только поздно вечером, когда жена будет смотреть украинско-мексиканский сериал. К счастью, второй телевизор в другой комнате…

Допивая обжигающий кофе, я наскоро просматривал газеты. При моем скорочтении достаточно их перелистывать, чтобы ухватывать все, что изложено на страницах. Газеты мне доставляются самые разные: как выписанные мною лично, так и присылаемые различными партиями и обществами из желания повлиять на мое мнение. Желание понятное, а только это влияние может оказаться и с обратным знаком…

В зависимости от партийной принадлежности газеты выставляли события вчерашнего дня в соответствии со своей табелью о рангах. Потому вчерашнее побоище на кладбище в одной заняло всю первую страницу, а в другой, не менее влиятельной, оказалось мелким шрифтом на последней, почему-то среди таких важных событий, как и с какой ноги знаменитый Кукакио забил свой шестой за сезон мяч и в каком сете Укакилис выиграла на тай-бреке.

Несмотря на все различия партий, газеты одинаково поливали друг друга грязью, выплескивали ушаты помоев на вожаков других организаций, клеймили судей, правительство, мафию, коррупцию, бандитизм, взяточничество… словом, не было такой напасти, что, по их словам, не поразила бы властные структуры, народ, животных и землю. Чистой от всех этих бед оказывалась только та партия, что издает эту газету.

Это я даже не просматривал, достаточно ухватить взглядом заголовки. Середина газет заполнена рассуждениями о валютных курсах, долгосрочными прогнозами, а также объяснениями, почему все их предыдущие прогнозы – самые точные в мире! – не сбылись в такой непредсказуемой стране, как Россия. Вообще слово «непредсказуемый» повторялось везде через строку. Чаще всего туманно и многозначительно намекали на непредсказуемые последствия, но доставалось и непредсказуемому президенту, и непредсказуемой Госдуме, и непредсказуемому русскому народу, словно обозреватели в самом деле пытались навязать дикую мысль, что предсказуемость – это хорошо!