Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов

Выход «Ностальгии» в каждой европейской стране приносил определённый доход, но, например, прокатчик во Франции никак не мог заплатить, а в Швеции вообще не было дистрибьютора. Режиссёр рассчитывал хоть немного улучшить своё финансовое положение, съездив в Великобританию, чтобы провести дополнительные рабочие репетиции «Бориса Годунова». С Джоном Тули удалось договориться на гонорар в тысячу фунтов за факультативные, в сущности, вовсе не необходимые прогоны. Более того, Андрей вновь был настроен торговаться, дабы увеличить сумму. Примечательно, что конвертируя её в другие валюты на страницах дневника, Тарковский допускает арифметические ошибки и завышает гонорар вдвое.

Стартовавшая стремительно и легко работа над новой картиной постепенно начала спотыкаться, сталкиваясь с проблемами, которые загадочным образом обнаруживали связи с прошлым режиссёра. Место, выбранное для съёмок в Нерсхольмене, находилось в заповеднике неподалёку от птичьих гнездовищ, что сразу вызвало протесты орнитологов. Однако творческий вопрос, в отличие от того, где жить — в Риме или за городом — являлся для Тарковского принципиальным, и на компромиссы он не шёл. Тогда в шведской прессе всплыла нашумевшая советская статья[942], автор которой яростно критиковал фильмы 1966 года. Создателям картин «Лунные ночи» и «Дикий мёд» вменялось плохое планирование съёмочного процесса, а автор «Андрея Рублёва» обвинялся в том, что при производстве ленты погибли корова и лошадь. Отдельно порицались кадры, в которых обнажённая девушка прыгала через костёр. Поскольку публикация была озаглавлена «…И запылала корова», нетрудно догадаться, что вовсе не первые два фильма стали причиной её написания.

Тарковский не сомневался, что повторное появление этой, уже попортившей ему много крови более пятнадцать лет назад статьи, было организовано Москвой. На деле это маловероятно. Почти наверняка её откопал кто-то из шведских экологических активистов. Разумеется, сцена с девушкой тут никого не смущала, а вот животные… Когда-то данный текст послужил одним из поводов — сугубо формальных, вовсе не настоящих — для того, чтобы работа режиссёра легла на полку. И вот теперь она могла помешать ещё и «Жертвоприношению». В шестидесятые Андрей закидывал письмами Алексея Романова, потом по собственной инициативе[943] убрал из картины сцену убийства лошади в эпизоде «Набег». Также была вырезана смерть собаки, о которой в статье речи не шло, и сокращены показы гибели людей. Ломающая ноги лошадь осталась, но ведь для съёмок её взяли со скотобойни и тем самым продлили ей жизнь.

В СССР цензуру беспокоила не смерть животных, а показ этого на экране. В Швеции же, наоборот, можно было сколько угодно изображать подобные вещи с помощью специальных средств, но только не нанося вреда здоровью зверей. При этом ни тех, ни других не занимала та масса драматических ситуаций с угрозой для людей и произведений искусства, которая имела место на «Андрее Рублёве». Например, в руках пиротехника взорвалась дымовая шашка, тот был госпитализирован. Другой раз заполыхала крыша Успенского собора[944]. Позже загорелись перекрытия и при тушении пожарные чуть не залили фрески.

7 октября режиссёр писал, что ему срочно нужно готовить опровержение, но ничего такого опубликовано не будет. Съёмки в Нерсхольмене удастся отстоять силами киноинститута. Пусть опосредованно, но существенную роль здесь сыграет Бергман и его авторитет.

Ещё одна проблема — выдающаяся шведская актриса Пернилла Аугуст, работавшая в театре и кино, в частности, с Ингмаром и выбранная Тарковским на роль служанки Юлии, оказалась на сносях. Роды выпадали как раз на съёмочный период. Нужно искать замену.

Андрей не сомневался, что его будущая картина, о содержании которой в Москве могли пока лишь догадываться, изрядно беспокоила Госкино. В Стокгольм приезжал директор «Ленфильма» Виталий Аксёнов и, как записал режиссёр со слов Вибум, интересовался у неё, над чем работает опальный соотечественник. Сам же Аксёнов вспоминает, что это была едва ли не туристическая, неофициальная поездка международной дружбы. Из Ленинграда прилетел не только он, но и, например, артист БДТ Кирилл Лавров. Тем не менее в столице Швеции проводились мероприятия с приехавшими представителями советского театра, литературы и кино. В частности, Аксёнов, действительно, встречался с сотрудниками киноинститута, где, по его словам, сама Анна-Лена упомянула о «притеснениях» Тарковского в СССР.

Режиссёр всерьёз размышлял над тем, чтобы пригласить Олега Янковского, который, по всей видимости, на тот момент уже принадлежал к числу «его» актёров. Андрей представлял Олега в роли доктора. Действительно, чрезвычайно подходящий для Янковского образ, ведь одним из ключевых качеств этого героя, по задумке автора, должна была являться мужская красота. Так же Тарковский рассматривал британского артиста Роджера Риса, подлинного разнопланового мастера классического театра, сыгравшего множество фундаментальных ролей от Гамлета до Владимира из «В ожидании Годо». Самого Риса режиссёр впервые увидел 4 февраля 1981 года в упоминавшемся выше спектакле «Самоубийца» по пьесе Эрдмана. В тот день, согласно русскоязычному изданию «Мартиролога», он записал в дневнике: «Замечательный актёр — Роджер Финс». На самом деле, составители не разобрали почерк, это был Рис. Удивительно, но, например, в англоязычном издании такой ошибки нет.

Следует сказать, что, работая над новым фильмом, когда позволяло время, Тарковский возвращался к «Гамлету». Если бы ему довелось работать над этой лентой, Эдваль почти наверняка сыграл бы в ней тень отца. Да и приглашение Риса на заметную, но всё же второстепенную роль в «Жертвоприношение» связано с тем, что режиссёр хотел понять, можно ли его будет задействовать в образе датского принца. В ходе предстоящей поездки в Великобританию, Тарковский побывает в Стратфорде-на-Эйвоне, родине Шекспира, чтобы посмотреть на Роджера в роли Гамлета. Кстати, по воспоминаниям Фридриха Горенштейна, он должен был выступать соавтором этого сценария. Режиссёр об этом не упоминал.

12 октября — весьма примечательная запись, в которой Тарковский приводит ответ отечественных дипломатов итальянцам: дескать, вопрос о воссоединении его семьи — «внутренние дела советского государства». Послу Италии в Москве, вообще, сообщили, будто сын и тёща не хотят уезжать. Все эти сведения стали известны режиссёру со слов супруги. Насколько это правда, судить трудно. Отметим лишь, что через две недели[945] жена скажет мужу, что ей обещали «вытащить» их домочадцев из Москвы до Нового года.

Так или иначе, но последний итальянский политик, на которого режиссёр всё ещё рассчитывал — это Джулио Андреотти, как и многие другие, тоже собиравшийся поднять вопрос о судьбе семьи Тарковских в парламенте.

13 октября Андрей полетел в Лондон на уминавшиеся репетиции. Однако его сопровождали Фараго и Александер-Гарретт, поскольку в столице Великобритании имелись и дела, касающиеся «Жертвоприношения». Во-первых, из-за нерешительных японцев нужно было попытаться привлечь английских партнёров. А во-вторых, режиссёр собирался посмотреть местных артистов для