СССР-2061. Том 9 - СССР 2061

Алексей был единственным пилотом-вычислителем, который успешно прошел подготовку в воронинской лаборатории. Его психика оказалась на диво крепкой и устойчивой и, наверное, поэтому выдержала все нагрузки расщепленного сознания. «Парень здорово упрямый, — говорил коллегам Воронин, — это его и выручает» Но до окончания работы было еще далеко. Ученые очень бережно относились к своему единственному положительному результату. И Алексей пока летал как все пилоты, выполняя обычную будничную работу, перевозил грузы и людей.

Пора расщеплять сознание. Сначала надо представить, что ты здесь не один, что здесь еще два тебя: одного чуть спереди, другого сзади и дождаться полной синхронности действий всех трех. Алеша ощущал и видел себя, как вообще любой человек может посмотреть на себя. Вместе с тем он видел себя впереди себя стоящим и еще одного, который стоит с другой стороны от среднего и смотрит также на себя и на меня. Это тоже все я. И им тоже как-то не по себе от этого ощущения, а полная синхронность дыхания, сердцебиения и вообще всех ощущений очень неприятна. Это удивило. Он даже подумал, что в этом же нет ничего странного, так и должно быть, чего же тогда так неприятно это? Это состояние уходило, и он учился его удерживать и повторять. Так, чтобы дыхание у всех трех было одновременным, как будто дышит один. И сердцебиение и мысли. Почему-то это очень мучительно, поднимается какой-то животный, нутряной страх, хочется бежать, вырваться, вернуться в одно. Три – это не нормально, это плохо, это угроза, это надо прекратить любой ценой… Паника, с которой большинство кадетов просто не справлялись. Но у него получалось. Получится и сейчас! Нет! Я, главный! Я, делаю так, как я хочу! Тот, что спереди и тот, что сзади трансформируются и превращаются в вычислитель. Вот уже и панель, и экран, работаем. Соединяем вычислитель с локаторами. Выводим данные на экран и запускаем программу автоматической прокладки курса. Сам, я, считываю данные и веду корабль по проложенному курсу.

— Есть у нас хоть какие-нибудь шансы?

— Ну, чего спрашиваешь? Сам, что ли не знаешь? Корабль послали.

— Да, знаю, я все! Просто пытаюсь просчитать, можно ли вообще пройти сквозь эту пыль и обломки сейчас в максимум прилива?

— Для всего этого нашу станцию здесь и поставили…

— Обломок снес же и наш причал. Как он с нами состыкуется?

— Пусть сначала долетит.

— И то правда.

— Как там Галина?

— А, что Галина? Она не хуже нас с тобой все понимает. Просто ей тяжелее. У нее дети.

А ситуация хуже, чем предполагали. Как раз время прилива. Пояс астероидов жил своей жизнью, по нему проходили волны тяготения и отдельные участки, то становились весьма разряженными и вполне пригодными для навигации, то уплотнялись и тогда, можно было запросто перескочить с одного астероида на другой с элементарными реактивными пистолетами. Такие периоды и называли приливами. Прилив хорош для исследования, но кошмар для пилота. Обычно в это время просто не летают, но сейчас счет идет буквально на часы и деваться просто некуда. Особенно ему. Там Галка. Любимая Галка, Мать его детей. Придется создавать второй вычислитель. Хватит ли сил? Должно хватить! Деваться ему некуда. Никто еще этого не пробовал, тут и с одним-то пока сделал едва не свихнулся. Как там учил профессор: «Если это удается, то вы попадаете в этот мир между сном и явью. В котором присутствуют какие-то ваши отражения и сколько вы их насчитаете и отследите зависит только от вашей практики». Он то больше двух двойников никогда не создавал, да и остальные тоже. Старались отработать методику, найти приемы попроще и понадежнее. А здесь нужен двуядерный вычислитель. Чем хороши два вычислителя, а тем, что в паре они будут работать гораздо быстрее и значит, шансов на успех будет больше. Да, что же это такое? Что психика так бунтует? Не нравится! Защищается! Хочет сделать из него примерного обывателя. Не выйдет! Там Галка! Он не сможет без нее, поэтому остается только одно – добраться на ее станцию. Вот они двойники, им тоже не по себе. Ребята, у нас нет выхода, каждый делает сою работу. Только так мы спасем нашу Галку.

Слышишь? Загремели выстрелы! В дом родной пришла беда! Надо драться! Надо выстоять! И судьба ответит: «Да!»

Дед любил эту песню.

Вообще то, это его прадед. Дед его погиб в войне за Ближний Восток. Он успел вывести свой самолет на боевой разворот и сокрушить авианосец-убийцу двумя пущенными ракетами. Уйти ему не дали… Поэтому Леша всегда знал только прадеда, которого называл дедом.

А еще дед часто пел.

Выпьем за тех, кто командовал ротами, Кто умирал на снегу. Кто в Ленинград пробирался болотами В горло, вгрызаясь врагу.

А ведь помогло! Ритм старой песни выстроил психику как надо. Возможно здесь и родовая память работает, но это пусть ученые разбираются. Главное, у него теперь такой вычислитель, какого, ни у кого нет. Супер! Теперь он справится с любой задачей.

А парень-то, прорвался! Слушай, он заходит на посадку. Швартуется! Как это? Это же невозможно! Неужели у нас есть такие пилоты?

Я, знала, что это будешь ты! Только ты мог пробить своим упрямством, своим бараньим лбом все эти астероиды и обломки. Лешка!

«Я, понимаю, что желание спасти жену, может творить чудеса и именно это и произошло, — сказал Воронин, — именно эта сверхзадача позволила вам преодолеть все те бездны высвобожденного страдания, которые всегда продуцирует психика, как только кто-то покушается на ее целостность. Но этого было мало. Наверное было еще что-то? Было, — ответил Леша, — две песни, которые мне в детстве пел дед.»

Первомай

262: Оригами

Я сидел на скамейке, вертя бумажку в руках, и рассматривал очередь. Две спортивного вида девушки играли в бадминтон на лужайке прямо передо мной. По аллее молодая мать толкала коляску с хнычущим младенцем. Из-за угла, со стороны бассейна, доносился смех, плеск и счастливые вопли, и в той же стороне кто-то неумело, но задорно наяривал на гитаре.

— Никитин Александр Степанович, — сказал громкоговоритель на всей территории сразу – на лужайке, у бассейна и в путанице аллеек. — Вас ожидают в отделе реадаптации.

Я поднялся. Прождал недолго, всего минут сорок, а ноги успели затечь, и я крякнул, притопывая по усыпанной гравием дорожке. Поставил бумажного лягушонка на край скамейки – пусть посидит, место кому-нибудь подержит. И пошёл к невысокому, выкрашенному зеленой краской зданию, на стене которого, выведенное крупными буквами в стиле граффити, красовалось слово СПОСПОТРЕБ. И ниже буквы помельче: «От каждого – всё, каждому – всё». У входа висела, конечно, табличка, но граффити смотрелось эффектно. И почему-то внушало надежду.

Внутри оказалось сумрачно и прохладно, ровно жужжали кондиционеры, на подоконниках и вдоль стен вольготно раскинули листья комнатные деревца. Я шёл, выискивая взглядом нужную мне дверь. А, вот оно: отдел реадаптации. Здесь было всего три этажа, прямые светлые коридоры, заблудиться невозможно.

У двери никого не оказалось, и всё же я замялся, прежде чем постучать. Никогда не думал, что окажусь здесь. Да и никто никогда о таком не думает.

— Можно? — я просунул голову в дверь, не зная, чего ожидать. В споспотребе я в последний раз был лет семнадцать назад, сразу после окончания учебки, со свеженьким дипломом в нагрудном кармане пиджака, купленного специально по такому случаю. Тогда они всё сделали как надо. Теперь…

— Александр Степанович? Можно, конечно, — расцвел в улыбке вихрастый парень, сидящий за столом в центре комнаты. Вернее, даже комнатки – минимум мебели, стол, пара этажерок, заставленных какими-то безделушками, планшетная компьютерная панель. Парень поднялся мне навстречу, протянул руку. Я пожал её, мимоходом прочтя имя на его бейдже: Аксенов Виталий, замначальника отдела реадаптации. Надо же, такой молодой, а уже зам. Но имя его мне понравилось. Тоже внушало надежду.

Он предложил присаживаться, спросил, что я буду – чай или кофе. Отказываться было неудобно, хотя в очереди я выхлестал литра два минералки. Пока Виталий заваривал чай, я украдкой выглянул в окно. Оно выходило на бассейн, и там творилась такая кутерьма, что я усомнился, не пропустят ли эти ребята свой вызов.

— Вы не волнуйтесь, — Виталий улыбнулся, ставя передо мной чашку с сиротливо свисающим из неё хвостиком ярлычка. — Мы вам что-нибудь обязательно подберём.

Что у меня, на лбу всё, что ли, написано? Хотя чего уж, это его работа. Реадаптация на то и реадаптация, что довольных жизнью, радостных, беспроблемных здесь не бывает. И мне неловко было сознавать, что я теперь тоже такой. Обуза. Гиря на ноге общества. И куда меня девать такого, непонятно.

Виталий повернул панель планшета, чтобы я видел экран. Парой прикосновений к сенсорам вызвал моё досье.