СССР-2061. Том 9 - СССР 2061

Домик, обещанный Виталием из споспотреба, оказался двухэтажным коттеджиком-развалюшкой. Выстроили его ещё в начале века, когда тут как грибы плодились частные дома, большинство которых сдавались туристам в наём. Вот и этот был такой – бревенчатый, с красной черепичной крышей, но за ним не очень-то хорошо смотрели, а капитальный ремонт и вовсе не делали лет двадцать. Я поднялся по скрипучим ступенькам, придерживая перекинутую через плечо сумку. Постучал.

— Открыто! — крикнул изнутри женский голос. Не женский даже. Девичий.

На первый взгляд ей было лет двадцать, хотя потом, разглядев морщинки в уголках глаз, я дал бы ей больше. Светловолосая, худенькая, грустная немного, но улыбается. Домашнее ситцевое платье, шлёпанцы, передник. В руках она держала миску, протирая её на ходу.

— Ой, вы уже приехали. А я думала, только к вечеру. Да вы проходите! Я быстренько сейчас что-нибудь… Я Лена, — она протянула мне грубоватую от мозолей ладошку, и я осторожно пожал её.

— Александр. Не надо, я сам, — торопливо добавил я, когда она наклонилась, чтобы подхватить мою сумку, которую я от неожиданности сбросил на пол.

Лена почему-то покраснела и выпрямилась, отдёргивая руку, как будто обожглась.

— Простите… мне сказали…

— Я на самообслуживании, — отшутился я. Запугали девчонку, мол, повесят на шею инвалида. Хорошенькое дельце. Будь сейчас поблизости приветливый Виталька Аксенов. сказал бы я ему пару ласковых. Лена просияла и сразу стала очень хорошенькой.

— Ваша комната на втором этаже. Я там прибрала, сейчас постельное бельё принесу.

— Не торопитесь, — попросил я, и она побежала назад на кухню.

Я услышал, как она тараторит, обращаясь к кому-то, но преодолел любопытство и пошёл наверх. Поднялся по крутой деревянной лестнице, такой же скрипучей, как ступеньки у крыльца. На втором этаже был санузел и небольшая комнатка-мансарда со старой, но добротной мебелью. Ни пыли, ни грязи, светло, уютно. И море за окном, внизу, далеко, в мутной белёсой дымке.

— Саша, обедать будете? — крикнула Лена.

Я как раз успел переодеться – не сказать, будто на что-то рассчитывал, куда мне, развалине, но рядом с такой милой девушкой не хотелось выглядеть совсем уж рохлей. Белая рубашка с коротким рукавом и серые брюки хорошо подошли. Только туфли на море одевать казалось глупым, но не сандалии же под рубашку, в самом деле.

— Вы пельмени любите? — Лена энергично вылила в раковину воду из большой кастрюли. Я впервые видел женщину, предпочитавшую кастрюли пароваркам, и остановился от удивления. Лена заметила это и засмеялась. — Лю-юбите. А когда в последний раз ели? Садитесь! Мама их тоже любит.

Мама, да. В споспотребе меня предупредили о соседях: пожилая женщина с дочерью. Женщина тяжело болеет, дочь за ней ухаживает. Против соседа они не возражают, даже наоборот. И если при взгляде на Лену я готов был в это поверить, то женщина… она, наверное, ни против чего уже не смогла бы возразить. В кресле-каталке, придвинутой к столу, сидела ещё не старуха, но уже и не просто пожилой человек: волосы с проседью, морщин на лице и шее не так чтобы очень много, а взгляд – пустой. И руки безжизненно лежат на подлокотниках. И губы белые.

— Знакомьтесь, это мама, — сказала Лена. Она уже вывалила пельмени, они теперь остывали на блюде и одуряюще вкусно пахли. — Конкордия Кирилловна. А это Саша. Мам, это Саша. Я тебе говорила, что он приедет.

Женщина не шевельнулась. Взять её неподвижную руку и пожать было бы, наверное, грубостью, так что я просто поздоровался, пробормотав под нос: «Очень приятно». Выражение лица у женщины не изменилось, ни один мускул не дрогнул, хотя она не казалась парализованной, просто глубоко ушедшей в себя. И глаза у неё были странные, удивительные – хотя и пустые, но очень яркие, не выцветшие, с лиловой радужкой. Если сделать скидку на её болезнь, то она, по правде, красиво постарела – похожа на Марину Александрову, какой та стала в семьдесят, и ещё на…

Я замер, чувствуя, как сам собой раскрывается рот. Как Лена сказала? Как её имя? Конкордия… Кирилловна…

— Савельева?! — выдохнул я, таращась уже совершенно хамским образом.

Лена чуть улыбнулась. С гордостью, которой и не пыталась скрыть. Кивнула. С ума сойти!

Савельева, Конкордия Кирилловна! Первая женщина – капитан межпланетного корабля. Командир знаменитой экспедиции на Марс, той самой, в которой заложили базу первой колонии. Мать межпланетной колонизации, как её называли масс-медиа. Как же дьявольски красива она была! Высокая, волосы чёрные до плеч, и глазищи эти – да разве можно забыть такие глазищи! А как парадная форма космолётчика обтягивала её фигуру, достойную топ-модели, как ясно и твёрдо смотрели эти глаза, какой недостижимой, прекрасной и великой она тогда казалась. Не было ни одного мальчишки, у кого над кроватью не висел бы её постер в тогда ещё только входившем в обиход голографическом формате. А запуск батискафа «Смоленск», которым она командовала, стал первой программой, транслировавшейся по телевидению в полном 3D. Это случилось тридцать пять лет назад, и я не отлипал от экрана, снова и снова просматривал запись, а родители ругали меня и гнали делать уроки.

Ей было тогда тридцать два, а мне – восемь. Она была моей первой любовью. Конкордия Савельева, герой СССР и Марса.

— Это… это такая честь, — просипел я, и Лена сказала:

— Не надо. Мама никогда этого не любила. Даже до болезни. У неё Альцгеймер, — добавила она, и я тупо кивнул, понемногу приходя в себя. — Давно уже. Мы сюда шесть лет назад переехали, когда она ещё что-то понимала. Это её выбор – она хотела, чтобы подальше от людей. И чтобы море.

— Я тоже, — вырвалось у меня. — Тоже так и хотел.

— Но дом для нас двоих слишком большой, — продолжала Лена. — И когда у мамы в последний раз случилось прояснение, она обмолвилась, что хорошо бы нам завести соседа. Думаю, она для меня просила, — Лена застенчиво улыбнулась, и я почувствовал, что сам краснею, как школьник. Она же знает про меня? Про то, что у меня половины мозга нет? Конечно, знает, в споспотребе всё должны были с ними согласовать. Мне расхотелось улыбаться.

— Так что, — спросил я, — у вас тоже никого больше не осталось? Лена пожала плечами.

— Мама всегда хотела, чтобы я пошла в институт космонавтики, по её стопам. А я слишком глупая для этого. Вот брат мой, Вадик – он умный, он ещё на первом курсе с мамой летал, потом остался стажироваться на Марсе. — Она вдруг умолкла, словно сболтнула лишнего. И решительно сказала: – Давайте пельмени есть.

И мы съели. Конкордия Кирилловна тоже, Лена скормила ей с ложки четыре штуки. Было вкусно.

Мы быстро привыкли друг к другу. Лена оказалась болтушкой, а мне нравилось её слушать, и то, как она по вечерам читала своей матери вслух романы Агаты Кристи. Сам-то я читать не мог, и мне в такие минуты даже казалось, что Лену приставили ухаживать и за мной. От этой мысли я злился – просил же, чтобы не быть никому обузой, только не обузой, вот моя главная потребность. Но Лена обо мне и не заботилась, разве что готовила и простыни меняла, а я помогал ей тяжёлое поднести или сдвинуть мебель, когда она перестановку затеяла. В доме было мало техники – планшет для кино и связи, стиралка, бойлер. Ни посудомойкой, ни смарт-печью Лена не пользовалась, не говоря уж о всяких новомодных штучках типа холодильника на искине, который сам продукты по сети заказывает. Лена за продуктами ходила на рынок, местные продавали со своих огородов дешёвые и качественные овощи и фрукты, на которые щедра крымская земля. Я впервые встретил женщину, которая предпочитала сама готовить, убирать, ходить по магазинам и делала всё это потому, что ей просто нравилось. Споспотреб должен был распределить её куда-то шеф-поваром или старшей горничной в элитном отеле, но она решила остаться с матерью, болезнь которой стала давать знать себя гораздо раньше, чем поползли первые слухи.

Конкордия Кирилловна большую часть дня проводила на террасе. Лена укрывала ей колени пледом, и женщина, проложившая трассу Земля-Марс, часами сидела, глядя на белёсое осеннее море. Море казалось таким далёким, а звёзды когда-то были такими близкими. Я иногда смотрел на неё и думал, как это хорошо, что она уже ничего не понимает. Хотя, как знать, может, именно этого она и хотела. Именно такого конца для себя, в тишине, покое, в запахе соли и криках чаек, доносимых от побережья. Наверное, да, иначе споспотреб не направил бы её именно в это место.

И я здесь тоже оказался не просто так. Где-то тут, в Крыму, была для меня работа – какое-то дело, в котором я мог ещё принести пользу. Так всё это работает. Для западных СМИ, насквозь испорченных капиталистическим стилем мышления, споспотреб никогда не был понятен до конца. Они считают, это что-то вроде такой благотворительности – приди, скажи, какой жизни тебе хочется, и получишь её, как по волшебству. Только никакого волшебства здесь нет. Потому что получая всё, что тебе нужно, ты отдаёшь всё, на что способен. И не важно, как много тебе надо, и как мало ты дашь. Потому что всегда найдутся те, кто может дать миру намного больше, чем берет от него сам. Такие, как Конкордия Савельева. На них мы и держимся, и растём.