Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин

Государь нервно курил папиросу. Кирилл Александрович устало потирал веки. Генерал-губернатор барабанил пальцами по столу. Георгий Александрович неподвижным взглядом смотрел на пакет. Павел Георгиевич выглядел нездоровым — губы дрожат, в глазах слезы. Но больше всего напугала меня мадемуазель Деклик: она сидела, закрыв руками лицо, плечи её тряслись, и сквозь сжатые пальцы прорывались судорожные всхлипы. Никогда ещё я не видел её плачущей навзрыд и даже не мог представить, что такое возможно.

Обер-полицмейстер сидел поодаль от остальных, рядом с бесстрастным Карновичем, и беспрестанно вытирал платком лоб и залысины. Он вдруг икнул, залился багровой краской и пробормотал:

— Прошу извинить.

После чего немедленно икнул снова. В полной тишине неприличный звук был отчётливо слышен.

Мне сделалось очень страшно. Так страшно, что я покачнулся. Господи, неужели…?

— Можно взглянуть? — спросил Фандорин, нарушив молчание.

Эраст Петрович, очевидно, вошёл в гостиную одной или двумя минутами ранее меня. Он переоделся в строгий английский сюртук и даже успел повязать галстук.

На что он собрался взглянуть? На очередное письмо от Линда?

— Да, — угрюмо позволил Кирилл Александрович, видимо, по обыкновению взявший на себя роль председательствующего. — Полюбуйтесь.

Фандорин вынул из пакета маленький свёрточек, размером с леденец. Развернул, и я увидел внутри что-то маленькое, бело-розовое. Эраст Петрович быстро достал из внутреннего кармана лупу и склонился над столом. Выражение его лица стало таким, будто он надкусил лимон.

— Это т-точно палец его высочества?

Серебряный поднос выпал из моих рук, бокалы разлетелись вдребезги. Все, дёрнувшись, обернулись в мою сторону, а я даже не извинился — едва успел схватиться за край столика, чтобы не упасть.

— Что за дурацкий вопрос! — сердито буркнул Симеон Александрович. — Конечно, это мизинец Мики! Чей же ещё?

Ко мне, неслышно ступая, приблизился Фома Аникеевич, поддержал за локоть. Я благодарно кивнул ему — мол, сейчас пройдёт.

— Послушайте, что сказано в письме, — сказал Кирилл Александрович, и я только теперь разглядел, что перед ним лежит листок бумаги.

Великий князь надел пенсне и прочитал послание, как и предыдущие, написанное по-французски:

Господа, вы, кажется, до сих пор не поняли, что я не шучу.

Надеюсь, эта маленькая бандероль убедит вас в серьёзности моих намерений. Отрезанный палец — наказание за то, что ваши люди снова нарушили договорённость. В следующий раз, если повторится нечестная игра, мальчику отрежут ухо.

Теперь о нашем деле. В качестве очередного взноса приму от вас малый бриллиантовый букет с шпинелью из коллекции императрицы. Гувернантка должна быть на месте, в Храме Христа Спасителя, начиная с трех часов пополудни. Разумеется, одна.

Если будет слежка — пеняйте на себя.

Больше всего меня потрясла поразительная осведомлённость злодея о содержимом coffret её величества. Малый бриллиантовый букет с шпинелью являл собой истинное украшение императорской рентерии; в своё время он достался короне с приданым невесты Павла Петровича, будущего государя Павла I. Этот шедевр великого ювелирного искусства XVIII столетия ценится не столько за размер и чистоту составляющих его камней, сколько за красоту и изящество. На мой вкус, во всей Бриллиантовой комнате не было драгоценности прекрасней этой.

— Господи, бедная Алиса, — тоскливо произнёс император. — Она так страдает из-за пропажи склаважа…

Его величеству следовало бы посочувствовать, в особенности если учитывать нрав царицы, но в ту минуту я был не в состоянии испытывать жалость к кому-либо кроме бедного маленького Михаила Георгиевича.

— Мы все уже высказались, Фандорин, — довольно бесцеремонно перебил государя Кирилл Александрович. — Что думаете вы? Теперь видно, что вы были правы. Линд — истинное чудовище, он не остановится ни перед чем. Что нам делать?

— Ах, бедняжка Мика. — Царь сокрушённо поник головой.

— Мика, конечно, бедняжка, — ударил кулаком по столу Симеон Александрович, — но ты, Ники, лучше бы себя пожалел. Если мир узнает про то, что какой-то проходимец во время коронации русского царя похитил твоего кузена и режет его по кусочку, как колбасу…

— Сэм, опомнись! — громовым голосом взревел Георгий Александрович. — Ты говоришь о судьбе моего сына!

— Я говорю о судьбе нашей династии! — в тон ему ответил генерал-губернатор.

— Дядя Сэм, дядя Джорджи! — примирительно воздел руки его величество. — Давайте послушаем господина Фандорина.

Эраст Петрович взял со стола пакет, повертел его и так, и этак.

— Как д-доставлен?

— Как и прежние, — сказал Кирилл Александрович. — Обычной почтой.

— И снова нет штемпеля, — задумчиво произнёс Фандорин. — Допрошен ли почтальон?

Полковник Карнович ответил:

— Не только допрошен, но за всеми тремя почтальонами, поочерёдно доставляющими городскую корреспонденцию в Эрмитаж, установлена слежка, ещё со вчерашнего дня. Ни в чем подозрительном не замечены. Более того, сумки с почтовыми отправлениями, посылаемые с городского почтамта в здешнюю почтовую часть, всё время находятся под наблюдением переодетых агентов. Никто из посторонних к сумке не приближался ни на отрезке пути от Мясницкой до Калужской, ни позднее, когда почтальон отправился по адресам. Откуда появляются послания Линда — непонятно. Истинная загадка.

— Что ж, пока мы её не разрешили, действовать нужно так, — мрачно сказал Эраст Петрович. — Букет отдать. Это раз. Никакой слежки за людьми Линда. Это два. Вся надежда на наблюдательность мадемуазель Деклик — к счастью, весьма острую. Это три. Ничего больше п-порекомендовать не могу. Теперь малейшая неосторожность со стороны полиции, и вы получите не ухо, а труп мальчика вкупе с мировым скандалом. Линд взбешён, это очевидно.

Все, как сговорившись, взглянули на гувернантку. Она уже не плакала и лицо ладонями не закрывала. Её черты показались мне застывшими, будто бы высеченными из белого мрамора.

— Je ferai tout mon possible,[20] — тихо сказала она.

— Да-да, — просительно молвил государь. — Вы уж постарайтесь. А мы с Алисой будем молиться Всевышнему. И немедленно начнём поститься. Так и по древнему обычаю перед коронацией положено…

— Вот и отлично, каждый внесёт посильный вклад, — угрюмо усмехнулся Кирилл Александрович. — Полковника Ласовского от руководства розыском следует отстранить. (При этих словах обер-полицмейстер икнул ещё громче прежнего, но уже больше не извинялся.) Ответственность будет снова возложена на вас, Карнович, но только уж теперь никакой опрометчивости. Пусть будет так, как сказал Фандорин. Вы, Карнович, временно переселитесь в Эрмитаж и будете вести розыск отсюда. В Александрийском дворце слишком много визитёров. Зюкин, найди полковнику какую-нибудь комнату и проведи туда телефон. И всё, давайте разъезжаться. Завтра у всех нас трудный день, а тебе, Ники, нужно принимать послов. Ты должен держаться безупречно.

После убытия высоких гостей, я ещё долго отпаивал чаем их высочеств, причём было пролито немало слез — в основном Павлом Георгиевичем, но и Георгий Александрович не раз утирал обшлагом мясистые щеки, что же до меня, то я совершенно расклеился. Дважды был вынужден поспешно покинуть гостиную, чтобы не расстраивать великих князей ещё больше своей перекошенной от рыданий физиономией.

В четвёртом часу ночи, когда я, едва живой от усталости и переживаний, брёл по коридору, направляясь к себе, у фандоринской двери мне попался господин Маса в весьма странной позе. Он сидел на полу, сложив ноги калачиком, и сонно клевал носом.

Я удивлённо остановился и тут вдруг услышал, что из комнаты доносятся приглушённые всхлипы.

— Почему вы не внутри, а здесь? — спросил я. — Кто там, у господина Фандорина?

Страшное подозрение заставило меня забыть обо всех прочих потрясениях.

— Позвольте, мне нужно кое-что сообщить господину Фандорину, — решительно объявил я и взялся за дверную ручку, однако японец, проворно поднявшись, преградил мне путь.

— Нерьзя, — заявил он, уставившись на меня своими чёрными глазками. — Господзин прачет. Отень из-за парьтика передзивает. Смотречь нерьзя. Стыдно.

Лжёт, я сразу понял, что он лжёт!

Ничего более не говоря, я взбежал в бельэтаж и постучал в дверь Ксении Георгиевны. Никакого ответа. Осторожно открыл замок мастер-ключом. Пусто. И постель не тронута.

У меня все так и поплыло перед глазами. Она там, наедине с этим покорителем сердец!

Господи, научи и вразуми. Что за испытания обрушил Ты на дом Романовых!

Я поспешил в привратницкую, куда часом ранее разместил полковника Карновича, перетянув туда же телефон из прихожей.