Корабли уходят к планетам - Юрий Маркович Зарецкий

водоросли хлореллы. Бурно размножаясь в благоприятной для себя среде, хлорелла довольно быстро разложит имеющиеся там в большом изобилии молекулы углекислого газа. В результате жизнедеятельности этих водорослей атмосфера планеты начнет обогащаться кислородом. Изменение химического состава атмосферы повлечет за собой значительное уменьшение парникового эффекта, отчего температура поверхности понизится. В конце концов, негостеприимная планета станет пригодной для обитания. Житницей Земли? Венера ближе к Солнцу, чем Земля, климат там будет теплее, воду люди добудут — и поплывут по маршруту Венера — Земля космические баржи, груженные хлебом, овощами, фруктами… Да, может, будет так. А может, будет все иначе. «Космонавтика имеет великое будущее, и ее возможности беспредельны, как сама Вселенная». Это сказал Сергей Павлович Королев.

* * *

Пройдут годы… Большие сложные автоматы исследуют досконально некогда загадочную планету. Исколесят ее поверхность венероходы, проекты которых присылали в «Комсомольскую правду» юные читатели…

Но люди всегда будут помнить время, когда «Венеры» уходили в неизведанное.

«Подари мне лунный камень»

— Нет, не будет такого! Чтоб Луну забурить да назад прилететь? Ты посмотри: с Земли стартуем — ракету точнехонько выставляем. Да все равно мимо Луны мажем. Орбитку-то корректируем. А на Луне, кто выставлять будет? А назад, значит, без коррекции? И в какой лихой голове такие мысли появились?

Так выговаривал мне, советуя перейти на другую тематику, Виктор Петрович Доронин, старейший и уважаемый наш мастер, отдавший летательным аппаратам — сначала авиационным, потом космическим — без малого пятьдесят лет жизни.

Петрович среди летчиков и «технарей» слыл пророком. Когда в ангаре появлялся новый, опытный самолет, Доронин первым обследовал его, ощупывал, простукивал. Другие стояли поодаль, молча наблюдали и только после того как Доронин неторопливо отходил от машины, задумчиво вытирая ветошью руки, бросались к нему: «Ну как, Петрович?» Тот ронял:

— Полетит.

Или не менее категорично:

— Не полетит, шаланда…

И редко ошибался.

…Тогда я отшутился: «Петрович, сейчас же не время фанерных самолетов, а век ЭВМ и точных расчетов»… Но, когда с проектом автоматической доставки грунта с Луны ознакомились наши оппоненты — представители другой головной организации, имевшей немалый опыт в космических делах, и когда многие из них высказали аргументированное мнение, что проект значительно опережает время, а возможности современной техники не позволяют его осуществить и, значит, он обречен на неудачу, я не на шутку расстроился. Но отступать было поздно, да и, по правде говоря, не хотелось.

* * *

О том, как мы работали над «Луной-16», писать труднее всего. Потому что все долгие месяцы слились в один непрерывный, раскаленный добела день, когда для нас не существовало праздников, выходных, когда за огромными окнами цеха или монтажно-испытательного корпуса незаметно темнело, потом рассветало и вновь темнело…

Выделить что-то нелегко. Но вот смежаю веки, переношу себя в те дни. Из памяти высвечиваются люди, машины, сплетения труб, жгутов, и вот зазвучали голоса…

* * *

Мы стоим с Николаем Александровичем у новой автоматической станции, которую через несколько дней отправляем на космодром. У нее пока обычный заводской номер. И долгий путь, прежде чем она станет «Луной-16». Николай Александрович — бывший военный летчик, ныне активный пропагандист советской космонавтики. Мы беседуем с ним об аппарате, о его системах и о том, какие новые задачи предстоит решить во время его почти двухнедельного космического рейса.

— Да, сложно все это, очень сложно, — вздыхает Николай Александрович. — Одних только систем не один десяток. Но скажи, что самое важное в этой машине?

Я вначале полушутя-полусерьезно говорю ему, что его столь трудный вопрос задан, пожалуй, не по адресу: если бы он обратился к инженеру-управленцу Рубцову или его начальнику Владимиру Павловичу, то те сходу бы ему ответили, что в этой машине если и есть что-нибудь достойное внимания, так это, конечно, система управления, а остальное… Но я комплексник и ответить так не могу.

— И все же: что самое важное в этом аппарате?

* * *

Когда я подхожу к аппарату, только что поступившему к нам на испытания из сборочного цеха, и он стоит, сверкающий полированными поверхностями, отливающий белизной, я воспринимаю его не как диковинную металлическую конструкцию, а как живое, мыслящее существо. Я подолгу стою около него, осматриваю со всех сторон, и мне хочется угадать, какой у него будет характер, каким он окажется в отработке.

Что такое отработка нового космического аппарата?

В некоторых кинофильмах нашу работу обычно изображают так: в белых накрахмаленных халатах сидят испытатели за пультами, выполненными по всем правилам технической эстетики, включают разные тумблеры, кнопки, клавиши, а на пультах переливаются транспаранты, вспыхивают разноцветные лампочки, высвечиваются всевозможные табло, мигают электрические цифры, колышутся стрелки индикаторов.

Да, все это есть — и халаты, и кнопки, и разноцветные лампочки. Сидим мы и за пультами, но больше — ломаем голову над составлением программ управления и контроля, ползаем по схемам, осциллографируем переходные процессы, расшифровываем и анализируем телеметрические записи, ищем проклятый «корпус»[6], устраняем завязки, развязываем узелки, ликвидируем дефекты, решаем большие и малые задачи, которые ежечасно преподносит нам хитроумная машина. Одним словом, учим ее работать так, как задумано. Это коротко и называется отработкой. Машины в отработке, как люди в жизни, бывают разными: у каждой свой нрав, свой характер. Встречаются, к сожалению, машины упрямые, неподатливые, строптивые. Только отшлифуешь одну систему, глядишь — разладилась другая. Настроил ее — третья забарахлила. Но на машину не махнешь рукой (как, бывает порой, махнут рукой на нерадивое дитя), ее надо воспитать и заставить работать честно. Но, если заставил и научил, такие машины служат хорошо. Такой упрямой и строптивой была «Венера-5», но зато не подвела своих создателей. Бывают машины легкие от рождения. Работа с ними идет споро, ладно. Ведут себя дружелюбно и на испытаниях, и в полете. Такой была «Венера-6».

Но самые дорогие — это те, что даются долгим и упорным трудом: измучают тебя, ты измучаешь их. Но все испытатели знают, что «мученые» машины летают лучше всех. Такой стала будущая «Луна-16».

Но не только «характером» космический аппарат напоминает человека. Посылая в неизведанные дали свое творение, человек хочет, чтобы космический автомат много знал и много умел. И аппарат действительно многое знает, многое умеет делать, «стремится» быть похожим на своего создателя, а кое в чем превосходить его.

«Глаза» станции — ее система астроориентации. С помощью оптических приборов автомат «видит» Солнце, Землю, Луну, «свою» звезду. С их помощью станция ориентируется в полете, находит путь к планетам.