Невольница: его добыча (СИ) - Семенова Лика

— Каким же образом?

Я смотрела все так же прямо и открыто:

— Сказала, что я  отнимаю у нее мужа. Что она найдет способ избавиться от меня, если он ко мне не охладеет.

Ларисс молчал, поджав красивые губы. На темном лице по-прежнему не было ни тени эмоций. Я ни на миг не надеялась, что он верит мне: гораздо проще заморочить голову его брату. Он больше ничего не спрашивал — просто разглядывал, и от этого скребущего взгляда хотелось бежать без оглядки, но я терпела. Это проверка на выдержку, на крепость нервов, которые уже были совсем ни к черту. Едва ли полукровка стал бы тратить столько времени на оппонента, которого считал недостойным себя. Спасибо, господин управляющий — бесконечно ценю и польщена. Но я предпочла бы иметь разум Маноры, чтобы он ничего не ждал от меня.

 Когда я вышла из кабинета, меня била дрожь: если осталась крохотная вероятность, что Ларисс не знает о предложении Виреи — это будет чудом. Но, что он сделает в этом случае? Что сделает, если поверил, будто Вирея решила убить меня? Запрет? Приставит охрану?

Какая же я дура!

Я вбежала в свою комнату, размазывая слезы по лицу. Закрыла дверь и прижалась спиной к стене, сползла на пол, не сдерживая беззвучные рыдания. Я на миг поверила в счастливый исход лишь за тем, чтобы теперь оплакать эту глупую веру. Он не позволит мне сбежать. Не позволит умереть. Запрет, посадит на цепь, но не даст сделать лишнего шага до тех пор, пока его проклятый брат не вернется. И вновь начнется этот ужас. При мысли о ребенке меня передернуло. Я гнала ее, как самый воспаленный кошмар. Я толком не понимала, что такое дети, дети всегда были чужими, но я точно знала, что ни за что не брошу свою плоть и кровь. Буду навечно привязанной к этому проклятому дому. Я буду готова на все ради возможности видеть его.

Я шагала туда-сюда вдоль окна, беспомощно обнимая себя, кутаясь в накидку. Меня колотил озноб, воображение порождало новые и новые страхи. Только бы не наделать очередных ошибок.

На следующее утро я пошла в сад намного раньше, чем было условлено. Я запретила себе даже думать о том, что Вирея хочет меня обмануть. О том, что Ларисс знает все. Пусть смотрит и радуется моей глупости. Я бродила по дорожкам, нарезала круги вокруг фонтана — Вирея не пришла. Не пришла и на следующий день. Предсказуемо, но я была благодарна хотя бы за глупую ничтожную надежду. За иллюзию надежды.

Остался один день — одно-единственное завтра. Я присела на бортик фонтана, погрузила в воду ладонь, наблюдая, как солнце отбрасывает сквозь воду радужные блики. Здесь, пожалуй, по колено… Я как-то слышала о том, что в воде можно утонуть, но никогда не верила в это, потому что не догадывалась, что бывает столько воды. Ее будет достаточно, если лечь на мозаичное дно. Толща укроет с головой, перекрывая доступ кислорода. Важно лишь не вставать…

Я не могла предположить, хватит ли у меня на это сил, но эта вода сейчас едва ли не единственный способ прервать жизнь, ставшую кошмаром.

— Тебе так полюбилось это место?

Я вздрогнула и отдернула руку, поднимая в воздух сноп ослепительных искр. Ларисс сидел на бортике рядом и не отрывал напряженных глаз от моего лица. Я так задумалась, что не увидела его отражение в чистой глади воды.

— Дома я никогда не видела столько воды, — голос предательски дрогнул. Это наверняка не укрылось от внимания полукровки.

Он внимательно посмотрел на воду, на меня. Готова поклясться, он знает, о чем я думала. Да он почти насмехался, всем своим видом заявляя, что мне не удастся даже это.

— Это не значит, что нужно часами просиживать на солнце — ты испортишь лицо.

Я опустила голову. Какая трогательная забота.

— Кажется, ты с Норбонна, не так ли?

Я кивнула, холодея от его вкрадчивого голоса:

— Мы привычны к солнцу.

— Они. Мне понадобилось много времени, чтобы свести желтизну с твоего лица. Ты высокородная имперка, не забывай об этом.

Я покачала головой:

— Я всего лишь рабыня…

— По собственной глупости.

Ну да, сейчас он опять разольется благодушной тирадой о том, что я могу быть хозяйкой этого дома и единственной любовью его проклятого брата. Что б он провалился вместе с домом и братом!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Пусть так. Глупость хотя бы принадлежит мне. И только мне. Надеюсь, уж хотя бы глупость вы мне оставите, господин управляющий?

— Ты знаешь мой ответ. Одно лишь согласие — и я вознесу тебя.

Я покачала головой:

— Мне надоело слышать одно и то же.

Ларисс повел бровями, будто размышлял:

— А отвечать одно и то же? Кто знает… Может, однажды ты все же одумаешься, или смиришься, но будет слишком поздно.

— Даже если одумаюсь, вы об этом не узнаете, господин управляющий.

Он поднялся и поправил складки желтой накидки, на которую попали водяные брызги:

— Не бросайся громкими фразами, прелесть моя. Скучный у нас получился разговор. И слишком короткий. Как и твоя прогулка.

Я вздрогнула, как от удара током, подняла глаза, умоляюще глядя на полукровку:

— Я посижу в тени. Обещаю. Здесь так хорошо.

— Возвращайся к себе, Эмма. Я запрещаю тебе выходить, как минимум, до возвращения господина.

Дыхание сбилось, пальцы мелко затряслись и похолодели. Меня будто лихорадило, самообладание утекало, как вода.

— Что с тобой? Ты дрожишь?

— Я…

— Ты перегрелась на солнце. Иди в дом.

— Господин управляющий, позвольте мне еще немножко…

— Ты кого-то ждешь?

Вопрос свистнул, как удар бича. Эта гадина все знает. Я порывисто встала, выпрямилась и постаралась изобразить самую презрительную гримасу:

— Любовника.

Он все знает. Проклятый демон все знает. Он схватил меня под локоть и потащил в аллею, по направлению к дому.

Противиться было бесполезно. Вирея не пришла, а если и придет — уже не найдет меня здесь. Остался лишь один день, и он меня уже не спасет.

37

Я беспомощно лежала на кровати, устав от бесполезных слез. К счастью, Ола куда-то запропала, и я могла вволю насладиться одиночеством. Ничто в этом проклятом доме не укроется от полукровки. При воспоминании о де Во меня охватывало отчаяние. Я видела перед собой его точеное лицо, бешеные от желания глаза, ощущала грубые болезненные прикосновения, оставляющие на теле следы. Чувствовала его запах и беспощадные горячие толчки внутри меня. Но это было в мороке зелья. Меня бросило в жар, и я сжалась на своем ложе, будто хотела стать меньше, незаметнее. Исчезнуть. В моем узилище не было часов. Мое время отсчитывалось похотью господина — больше ничто не имело значения.  Я вещь, которую вольны купить, продать, сломать и уничтожить. Я — больше не я. Я — воспоминание обо мне.

Я почувствовала легкое прикосновение к своему плечу, вздрогнула, открыла глаза, и увидела невольницу Виреи, смеску, которая прижала тонкий палец к полным розовым губам.

— Шшш, — тихо прошелестела она, требуя молчания.

Я села на кровати, боясь услышать, с чем она пришла.

Рабыня положила мне на колени желтый сверток и многозначительно кивнула:

— Одевайся быстрее. Госпожа послала за тобой.

— Госпожа? — я не верила своим ушам.

Она кивнула.

— Так она…

Рабыня не дала мне договорить. Вновь прижала палец к губам и прошипела:

— Шшш.

Я нервно закивала, пытаясь развернуть сверток непослушными пальцами. От страха все валилось из рук. Я кое-как разложила на кровати желтое платье с поясом, какие носят свободные имперки, и коричневую накидку с капюшоном. Сбросила серую рабскую тунику, оделась и замерла, вытирая об платье вспотевшие ладони.

Рабыня кивнула, нажала на полочку ключа и осторожно выглянула в коридор. Потом выскользнула за дверь и махнула тонкой рукой. Я судорожно выдохнула и, не помня себя от страха, вышла следом. Здесь было совершенно пусто. Я хотела спросить, который сейчас час, но побоялась — каждый шорох может оказаться моим врагом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я вдруг остолбенела от чудовищной мысли и встала, как вкопанная: рабыню подослал Ларисс. Иначе все слишком просто. Вдруг проклятый полукровка решил преподать мне изощренный урок, как и обещал? Вдруг он подстроил этот побег, чтобы наказать меня, как беглую, и окончательно сломать? Подать своему обожаемому брату сломленную покорную рабыню? Кажется, он об этом мечтает. Не уговорами — так хитростью. Он мне угрожал, и у меня нет никаких оснований сомневаться, что он сдержит слово.