Шестой сон - Бернар Вербер

Жак Кляйн шел вперед. Нищие цеплялись за его брюки, и он знаком показывал им, что с него нечего взять. Какие-то мужчины и женщины трясли перед его носом медленно агонизировавшими рептилиями, протягивали клетки с птицами и стаканы с коричневой жидкостью – змеиной кровью, которую полагалось, за деньги конечно, разом выпить для восстановления сил. От всего этого у него кружилась голова.

Наконец, на улице Джалан-Петалинг, он отыскал «Рай».

Снаружи заведение напоминало ресторан. Вместо двери была красная занавеска с огромным драконом, держащим в когтях нефритовый шар. За занавеской скрывался просторный зал с рядами кроватей, похожих на больничные. Простыни гранатового цвета были грязными. Большинство клиентов сосали длинные курительные трубки, в чашках которых потрескивали сильно пахнущие шарики.

Опиумная курильня.

Худенькие девушки в хлопковых саронгах прохаживались между кроватями и заменяли коричневые шарики, когда те истлевали, на новые. При вдохе чашки трубок вспыхивали оранжевым светом, озаряя морщинистые лица с выцветшими, потухшими глазами.

Жак Кляйн видел в Интернете фотографию репортера, о котором ему рассказал атташе, но в дымном полумраке отыскать его было нереально.

Он обратился к одной из девушек:

– Я ищу мсье Шарраса, Фрэнки Шарраса.

Она пожала плечами.

Тогда он стал шепотом обращаться к тем, кто, как ему казалось, обладал европейской наружностью:

– Мсье Шаррас?

Открыть глаза давали себе труд немногие.

К Жаку подошла худая старуха, давая понять, что он мешает ее бизнесу. Но Жак продолжил искать Шарраса. Тогда хозяйка позвала вышибалу, который, встав перед Жаком, рявкнув универсальное слово:

– Out!

Но Жак не собирался отступать. Он обходил ряды, без устали повторяя: «Шаррас? Фрэнки Шаррас?» В конце концов вышибала-малаец решительно схватил его и вышвырнул на тротуар.

Ладно, можно и по-другому. Жак Кляйн решил караулить журналиста у входа в «Рай».

По прошествии часа он приметил клиента-европейца, покинувшего заведение нетвердой походкой. Шаррас? Очень может быть. Одутловатое лицо, всклокоченная борода и большие голубые глаза, как на фотографии, найденной в Интернете.

Жак не решился сразу же завязать разговор и двинулся за мужчиной. Тот шел медленно, с трудом передвигая ноги и время от времени останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Пересекая дорогу, он внезапно рухнул прямо посередине, едва не угодив под колеса автомобиля. Тут же подбежал какой-то юркий юноша и стал обчищать его карманы. Жак отогнал его и помог мужчине подняться. Они вернулись на тротуар, сопровождаемые автомобильными гудками.

Едва ступив на тротуар, мужчина сел, привалился к рекламному щиту и захрапел. Что это с ним, заснул? Жак не стал его будить, решив держаться поблизости, чтобы защитить спящего от возможных посягательств карманников. Теперь он не сомневался в том, что это Фрэнки Шаррас.

Через десять минут Шаррас внезапно проснулся.

– Какой-то тип попытался обчистить ваши карманы. Я отогнал его, – сказал Жак в качестве приветствия.

– Хм… спасибо. Вы турист из Франции?

– Я пришел в «Рай», чтобы найти вас. Мы можем поговорить? Вы, кажется, знакомы с сеноями.

Мужчина похлопал себя по бокам и, удостоверившись, что все его вещи, включая кошелек, на месте, расслабился:

– Кто вам это сказал?

– Атташе по культуре посольства Франции, Мишель де Виллабрез.

– Извините, но я так и не сделал тот репортаж о них, и я не смогу вам помочь.

– Я бы все-таки хотел поговорить с вами, это возможно?

– В таком случае для начала пригласите меня в ресторан. Я голоден. Еда ставит на место мысли в моей голове.

– С удовольствием, у вас есть предпочтения?

– «У Линга». Вполне приличное заведение. Если вам незнакома малайзийская кухня, то там вы сможете ее попробовать и оценить.

На фасаде ресторана была надпись на английском языке: «Здесь вы отведаете настоящие малайзийские блюда».

Они сели за столик неподалеку от аквариума.

– Доверите мне сделать заказ?

Фрэнки Шаррас подозвал официанта, что-то сказал ему по-малайски и, когда он отошел, начал рассказывать о себе:

– Я служил в Иностранном легионе. Во время выполнения задания в Африке нам сделали прививку против гриппа H1N1. Мой организм плохо на нее отреагировал.

– Понимаю. Я врач и помню, что у двадцати процентов привитых впоследствии случались приступы нарколепсии – внезапного сна.

– Я не мог предъявить претензий фармацевтической компании в судебном порядке, поскольку риск осложнений оговаривался в аннотации. И я не мог возроптать против армейских медиков, навязавших нам эту вакцину.

– Эта болезнь не считается опасной, всего лишь дискомфортной…

– А армия не захотела оставить в своих рядах типа, способного заснуть в разгар операции.

Официант принес им пальмовое вино, и они стали пить его мелкими глотками.

– Одна из проблем, связанная с этой болезнью, состоит в том, что это смешно выглядит. Нас считают либо бездельниками, либо наркоманами. Нарколептикам сложно вызвать к себе сочувствие. Когда вы говорите, что можете заснуть в любое время и в любом месте, люди сначала находят это интригующим, затем комичным и, наконец, досадным.

– Сочувствую. Когда я увидел, как вы упали посреди улицы, да еще на глазах у карманников, мне стало страшно за вас.

– О, вам не понять, что значит быть нарколептиком… Вы больше не можете водить автомобиль… знаете, до того как у меня отобрали права, я успел попасть в несколько аварий, вы можете заснуть, разговаривая по телефону, и просыпаетесь, не зная, с кем только что говорили. Мне пришлось искать работу, при которой внезапное наступление сна не было бы большой проблемой, и в конце концов я ее нашел.

– Стали репортером?

– Да. Это чем-то похоже на жизнь военных, только ты целишься не из ружья, а объективом фотоаппарата. Ну и пером, разумеется. Армия научила меня бесстрашно идти вперед под пулями, и я быстро сделал себе имя в профессии. Нужно признать, что журналистика – опасная профессия, и вакантные места быстро появляются. – Шаррас покачал головой. – Я был одним из немногих, кто не боялся ехать в места, где полным ходом шла заварушка. Газетные писаки часто довольствуются версиями, собранными в барах отелей. Они надеются на то, что, угостив выпивкой военных, смогут заполучить сенсации… О боже, как же здесь медленно обслуживают… Почему не несут наше блюдо?

Шаррас заказал еще одну бутылку пальмового вина и продолжил свою историю:

– Я специализировался на исчезающих народах. Я ездил в бразильскую Амазонию к последним дожившим до наших дней племенам яномами, в Ливан, к христианским отрядам маронитов, которые пытались противостоять подъему организации «Хезболла», к папуасам в Новую-Гвинею, воюющим против индонезийцев, в Бирму – к угнетаемому народу каренов. Именно там я заснул, занимаясь любовью с девушкой… Представьте, я провалился в сон, еще находясь в ней, но вместо того, чтобы рассердиться, она рассказала мне о сеноях. Она считала, что только они могут исцелить меня от нарколепсии. Поэтому я приехал в Малайзию, чтобы сделать репортаж, и, конечно, надеясь, что это странное племя найдет решение для моей неординарной болезни. Я связался с одной парижской газетой, которая на словах была готова заплатить мне за статью, и приступил к поискам. В конечном счете я определил, что сенои находятся в лесах центральной части Малайзии. Но перед самым моим отъездом газета пошла на попятную, а другие издания и телевизионные каналы не захотели со мной связываться. Они предлагали мне сначала поработать, а уж потом они, дескать, прикинут по деньгам. Но я уже не в том возрасте, чтобы вкалывать бесплатно. У меня было несколько устных договоренностей, но, как гласит пословица: «Устные обещания – анальные страдания». – Он засмеялся собственной шутке. – Чтобы разогнать тоску, я стал пользоваться местным лечебным средством.

– Опиумом?

– Опиум не лечит нарколепсию, но заставляет забыть о ней. И по крайней мере, когда ты засыпаешь в «Раю», это не влечет за собой никаких последствий и никто тебя не осуждает.

– Опиум разрушает мозг.

– Да, но свихнувшийся мозг разве заслуживает иной участи? Я бы скорее сказал, что это энтеогенное вещество.

– Что это значит?

– «Которое соединяет тебя с твоей божественной частью» – цитата. Откуда, не помню.

В ресторане послышались звуки, напоминающие крики младенцев.

– Что-то я не вижу здесь детей, – удивился Жак.

– Это вовсе не дети.

Репортер отвел его в соседнее помещение. Там повара суетились над детенышами макак, головы которых были зажаты в деревянных тисках. Сняв верхушку черепа, они подавали макак толстым малайцам, которых, казалось, забавляли крики, издаваемые живым блюдом. Розовые мозги ели маленькой ложечкой, будто яйца всмятку.