Шаманы крови и костей - Айя Субботина

  - Арэн, Арэн! - Миэ высунулась из-за полога крытого обоза. Глаза ее блестели так, будто таремка успела влить в себя крепкого хмеля. - Книги.

  - Книги? - переспросил дасириец.

  - Те книги, которые я нашла в пещерах под Хеттскими горами, - торопливо пояснила волшебница. - Я все никак не могла понять, кем бы они могли быть написаны. Словосложение старое, каким написаны древние шаймерские письмена, но с некоторыми оговорками. И хронология теперешняя. А тут у меня в голове все эта история верится, с румийцами, вот я и подумала...

  - Говори уже, - поторопил дасириец.

  - Думаю, что так хорошо шаймерскую речь знать могут только шаймерцы. Те, кто ею говорил с давних времени, и у кого она не стала собирать всякие соседние диалекты. Я знаю только одних чистых потомков шаймерцев.

  Она выразительно посмотрела на едущего рядом торговца, которые, став невольным свидетелем их разговору, округлил глаза и слушал. Потом перевела взгляд на Арэна, словно говоря: "Не скажу при нем, но ты сам догадаться должен, я и так достаточно сказала".

  Арэн догадался.

  У давно сгинувших шаймерских магов остались одни только чистокровные потомки. Те, кто теперь назывались румийцами.

  Хани

  Погода баловала их. В лесах и меж деревьями солнце еще не успело как следует просушить землю, но небольшая тропка, которая буквально сама бросилась им в ноги, оказалась достаточно вытоптанной, чтобы лошади шли в галоп и не вязли копытами в грязи. С того дня, как они с Рашем разделили ложе - Хани улыбнулась, вспомнив прохудившийся сенник - минуло два дня. В первый день именно по настоянию Раша они делали привал несколько раз. В ту ночь он не прикасался к ней, но лег рядом и обнял, будто хотел загородить от всего мира. И никогда еще ей не было так спокойно.

  Румиец. Скажи кто несколько месяцев назад, что она разделит постель с румийцем, да еще и совершит это по доброй воле, без принуждения - Хани прокляла бы клеветника. Теперь же все изменилось. Изменился ее мир, и она вместе с ним. Когда дасириец приволок Раша в комнату, Хани сразу почувствовала неладное. И почти не удивилась, когда Арэн сказал, какого тот рождения. С самого знакомства с Рашем девушка никогда не сомневалась, что он не зря так старательно обходит молчанием свое рождение. Разве не она сама так же старательно не отводила разговоры в сторону, когда ее спрашивали об отметинах? Тот, кто глазом не моргнув врет, будто в пене морской родился, точно прячет что-то большее, чем раждение за глаза богов.

  Раш выглядел таким спокойным, словно это не его жизнь решали таремскя волшебница и дасириец. Молчал да хмурился, а рот открывал только когда спрашивали. Хани не верила, что он не скажет про нее, но чужестранец в который раз удивил. Она знала, что поможет ему, даже если придется отбивать поклоны его богине Шараяне. Стоило больших усилий заставить себя выглядеть каменной, когда каждый кусок кожи буквально зудел от страха. Хани сомневалась, поверят ли ей, но никто не сомневался в ее слвоах. Он напустила на себя задумчивость, отгораживаясь от возможных расспросов. Уверившись, что осталась одна, достала все мешочки и травами и склянки с порошками: дожидаясь Арэна и таремку, они с Рашем основательно запаслись всем необходимым. Когда она выбирала травы, чужестранец ворчал, что с таким же успехом он и сам мог накосить весеннего первотравья, высушить его и продавать по крату за щепотку. Но за ценные ингредиенты платил он, и Хани молча терпела его недовольство. Теперь она похвалила себя за предусмотрительность. Убедившись, что никто не следит за ней, девушка выбрала нужные травы, поставила на огонь в жаровне посудину с водой, и взялась варить зелье. Хвала Снежному, таремка хоть и была волшебницей, ничего не смыслила в отварах, а, значит, никто не мог воспрепятствовать замыслу. Но и без помощника было не обойтись. Сама мысль о том, что придется просить ту пилигримку, жалила разозленной осой. Ей вторил страх. Станет ли румийка разговаривать с ней? Ведь если Раш не врал, - Хани безоговорочно верила его словам - стоит только заикнуться о том, что она знает об их истинной крови, пилигримка захочет убить ее. Но захочет ли она спасти прежде своего брата? Девушка собиралась проверить, как будет на деле, а не гадать, дожидаясь, пока Арэн передумает. Она никогда бы не подумала про дасирийца худого, но нынче он показал ту свою сторону, о существовании которой Хани не догадывалась. Он говорил, что воин и что побывал во многих битвах; должно быть, истинное рождение Раша заставило дасирийца чувствовать себя облапошенным. Хани и сама не понимала, отчего чужестранец не сказал ей всей правды. Узнав про ее отметины, и что светлая Вира отобрала свою магию - почему и тогда не сознался? Они вместе стали отмеченными темной богиней, но Раш свою тайну оберегал до последнего. И пусть Хани понимала, где кроется причина недомолвок, она не могла простить. Ведь когда она сотворила зло, умертвила невинных сельчан - скажи чужестранец о своем рождении, она бы вполовину не чувствовала себя такой одинокой. Но он малодушно смолчал.

  Когда вода вскипела, Хани положила в нее травы, по одному пучку за раз, выжидая, пока вода сменит цвет. "Хорошее дурманное зелье должно трижды сменить лик", - наставляла когда-то фергайра. Хани поймала себя на том, что почти не помнит ее лица, и имя колдуньи Севера затерялось в памяти, а ведь прошло совсем немного времени. Что-то теперь твориться в родном Артуме? В Северные земли пришла весна, и пусть тепла там было вполовину меньше, чем в Рагойре, девушка скучала по стуже и колючему снегу.

  Когда зелье в котле сделалось алым, Хани дала ему остыть. Аккуратно собрав остатки трав, добавила щепотку белого порошка из узкой склянки, и бережно спрятала все ингредиенты обратно в дорожную суму. Теперь отвару оставалось только выстоять положенное время, и Хани, воспользовавшись передышкой, решила переговорить с сестрой Раша. Если, конечно, пилигримка не сбежала, почуяв неладное. Кроме того, Арэн и Миэ наверняка станут присматривать за ней тоже.

  Выйдя из комнаты, Хани с облегчением выдохнула: никто не стерег ее. В далеком уголке души поселилась укоризна: только что пеняла чужестранку за обман, а теперь сама с головой в него окунается. Осмотрев коридор в обе стороны, девушка закусила губу. И что теперь? За которой из дверей искать румийку? Хани отмахнулась от паники. "Направо иди", - зашептал знакомый голос в голове. В последнее время та, кто назвалась госпожой Хелдой, зачастила. Ее голос приходил внезапно, то посреди ночи, заставляя Хани просыпаться, то с рассветом, а то и вовсе, когда девушка занималась обыденными делами. Девушка не особо волновалась ее голосу: с детства они привыкла слышать голоса ушедших предков, и они часто становились ей помощниками. После того, как голос красивой госпожи из Белого шпиля впервые "ожил" в ее голове, девушка решила, что та умерла, и теперь является к ней невидимым предвестником. В башне фергайр, когда яд проникал в тело Хани, она будто бы видела подол платья той госпожи, следом за которым шла, словно за путеводной нитью, но госпожа так и не показалась. Вспоминая события того дня, девушка решила, что не было ни платья, ни Хелды, а все образы подсовывала отравленная кровь. Но после, когда госпожа заговаривала с ней, ее наставления сбывались. Хани доверилась ей, перестав подвергать сомнению слова и указания.