Развод по-русски - Диана Машкова

А потом сквозь искусственную тишину в ее голове прорвались первые звуки – не веря своим ушам, она услышала веселый смех девочки и хвастливый голос парнишки. Через мгновение отовсюду понеслись детские переклички, задиристые голоса, нетерпеливые окрики. В коридоре появлялось все больше детей: кто с загипсованной рукой, кто с затянутой в корсет спиной, кто с шеей, замурованной в ортопедический воротник. Дети переговаривались, галдели, кричали, как во время школьной перемены, – так, словно в их жизни не было трагедий, изменивших судьбы раз и навсегда. Словно им удалось обмануть смерть и получить шанс на новую жизнь.

– Быстро по палатам! – звонкий голос дежурной медсестры перекрыл общий гомон. – Скоро обход!

– Какой обход? – загудел недовольный улей. – Еще завтрака даже не было!

– Как только разойдетесь, все вам дадут! Гуляют они по коридору, кухня не может проехать!

С улыбкой на губах, по которым бежали горячие слезы, Алла повернула направо и, прижимаясь к стенке, чтобы никого не задеть, отправилась искать уборную. Бережно держа в одной руке полное судно, другой она открыла дверь в «девчачий» туалет, опорожнила сосуд.

А перед тем, как выйти, замерла перед крошечным затуманенным зеркалом. Алла смотрела и не узнавала себя – словно с последней встречи с самой собой прошел не один день, а много лет. Другие черты лица, другое выражение глаз.

– Жизнь отвечает взаимностью только тем, кто любит ее, – прошептала она отражению.

Глава 5

Герой – это тот, кто творит жизнь вопреки смерти, кто побеждает смерть.

Алешу привезли в палату на каталке. Он спал. Лицо его было желтым и неподвижным, как воск, а губы и веки высвечивались на нем синими пятнами. Грязная пижама оставляла открытой тощую шею и грудь – была на несколько размеров больше положенного. Жалость пронзила Аллу, разливаясь по жилам кислотой.

С каталкой в палате появились двое: медсестра и миловидная девушка в модных брюках, блузке с глубоким вырезом и наброшенном на плечи белом халате. Она бросила на Аллу короткий неодобрительный взгляд, но тут же переключилась на пациентов.

– Доброе утро, ребята! – наиграно-весело поздоровалась она.

– О, Маргарита Петровна! – в голосе Максимки Алле послышалась насмешка.

– Максим, – красавица приторно улыбнулась, – можно я присяду к тебе?

– Валяйте, – он вздохнул и немного подвинулся.

Маргарита Петровна аккуратно расправила халатик, села и положила блокнот для записей себе на колени.

– Как самочувствие?

– Нормально.

– Голова больше не болит?

– Болит. Куда она денется…

Барышня что-то старательно записала в своем блокноте. Максимка с любопытством заглядывал в ее декольте, которое благодаря наклону девушки оказалось прямо напротив его глаз.

– С настроением, я смотрю, у тебя хорошо, – она перешла на шепот, словно не желала, чтобы их разговор слышали другие обитатели палаты.

– Нормально, – взгляд Максима намертво прилип к ее груди.

– Главное, не замыкайся в себе. Ты хорошо идешь на поправку.

– Маргарита Петровна, – Максим выглядел, как кот, перед которым поставили крынку сметаны, – я не замыкаюсь. У меня куча друзей. Вы не бойтесь, проживу я без ноги: Борис Кузьмич уже протез заказал. Я ведь не умер. Правильно? Остальное исправим…

Алла слушала Максимку и не понимала, кто кому здесь помогает с реабилитацией – казалось, это подросток после ампутации успокаивает молодого психолога, а не наоборот. Ее работе можно было отдать должное только в одном: правильно выбранном наряде на радость подрастающим пациентам.

– Хорошо, – Маргарита Петровна, выслушав Максима, смущенно поднялась с его кровати, – ты молодец!

– Знаю, – он усмехнулся.

Одного за другим она обошла остальных ребят: Степка при виде «тети Риты» оживился, начал что-то торопливо рассказывать. Мальчишка на вытяжке, имени которого Алла до сих пор не знала, отвечал недовольно и односложно. Его мать, вошедшая в палату с огромными пакетами, смотрела на психолога с недоверием и, казалось, едва сдерживалась, чтобы не отогнать от сына юную врачевательницу детских душ.

Наконец Маргарита Петровна закончила свой обход и подошла к Алле, которая уже помогла медсестре переложить Алешу на кровать и теперь сидела с ним рядом.

– Вы мать ребенка?

– Нет. Я тетя.

– Пройдемте.

Алла, предвидя тему разговора, нехотя поднялась и вышла из палаты вслед за барышней. Стараясь не потерять из виду величественно-прямую спину, она торопливо, но осторожно обходила маленьких пациентов, снова гулявших по коридору, несмотря на запреты. Через несколько мгновений они вошли в крошечный кабинет, едва вместивший письменный стол, один-единственный стул и кожаную кушетку. Детский психолог недовольно протиснулась за стол: было видно, что ее раздражает и неподобающая обстановка, и неуважение со стороны обитателей клиники. Алла осталась стоять у двери.

– Маргарита Петровна, детский психолог, – отрывисто представилась она.

– Алла Георгиевна.

– Вы в курсе, – девушка подняла на Аллу злые глаза, – что у вашего мальчика тяжелая психологическая травма?

– Догадываюсь.

– Это синдром опасного обращения с детьми! Мы должны сообщить в полицию.

– Полиция уже занимается, – Алла вспомнила о вчерашнем сержанте: странно, что их с Алешей до сих пор не навестили, – думаю, сегодня придут в больницу…

– Вы! – Маргарита Петровна в отчаянии стукнула ладонью по столу. – Вы, родной человек. Как могли допустить такое?! Неужели нельзя было вмешаться? Сообщить куда следует!

– Мы редко виделись.

– Отлично! Превосходно! Вот ключ ко всему. Безразличие!

– Простите…

– Что у ребенка в семье?

Алла была бы рада раскрыть для Маргариты Петровны все тайны о родителях Алешеньки, если хотя бы знала, где их искать. Она подпирала спиной косяк и мечтала прекратить этот неприятный разговор: от разозлившейся девушки исходила осязаемая угроза. Казалось, стоило дать повод, и психолог разберется с ситуацией по-своему – во всем обвинит Аллу.

– Не знаю. Нужно обследовать родителей, – она, как за спасительный круг, схватилась за ручку двери. – Простите, мне пора!

– Я еще не прощаюсь!

– Хорошо! Увидимся.

Алла вышла за дверь и поспешила к Алешеньке. Ей и самой важно было знать ответы на множество вопросов. Но – увы!

За короткое время, проведенное в палате, Алла привыкла к тому, что жизнь в больнице подчиняется другим законам. Наверняка что-то подобное происходит с людьми на войне или во время катастрофы. Самыми важными здесь были вещи, о которых обычно не приходится даже задумываться – они происходят сами собой. Но в клинике великое множество ритуалов было посвящено именно им. Особой виртуозности требовал утренний туалет: не вставая с постели, умыться, почистить зубы и обтереться влажным полотенцем вместо того, чтобы принять душ. Умудриться опорожнить капризный после травмы и операции кишечник в присутствии посторонних людей. Постараться впихнуть в себя немного каши на завтрак, хотя и без того утром мутило. Выпить горсть прилипающих к небу горьких лекарств. Каждый обряд требовал огромных усилий, каждой победе, даже самой крошечной, здесь были рады. Только работа разладившегося организма имела значение. Все остальное – то, чем жили люди, спешившие за окном на работу, – не содержало ни малейшего смысла.