Свечная башня - Татьяна Владимировна Корсакова

Самсонов был благоразумно изолирован от остальных, слухи и страхи росли, как снежный ком. Мирослава приказала отменить все дополнительные занятия, тренировки и конные прогулки, наглухо запечатала все известные ей ходы и выходы с территории, переведя школу фактически на осадное положение. Детей, которые не оставались в Горисветово на ночь, передавали родителям под расписку, оставшихся пересчитывали по головам, как курят. Сначала пересчитала Лисапета, потом Мирослава лично. Все на месте, все в своих комнатах, скорее возбужденные, чем напуганные.

Вот так Мирослава провела этот бесконечный день, не обращая внимания на адскую головную боль и на все нарастающую тревогу, поэтому сначала согласилась на сердечный отвар Лисапеты, а потом решилась даже на рюмку коньяка. Не помогло ни то, ни другое. Неминуемость чего-то непоправимого не отпускала, сжимала горло стальными пальцами с такой силой, что к концу дня Мирослава уже сипела. Оставалось самое последнее средство.

Натянув джинсы и худи, Мирослава вышла в сгущающиеся осенние сумерки. Дяде Мите можно было бы и позвонить, хотя бы для того, чтобы убедиться, что он все еще в конюшне, а не ушел домой. Но она не стала звонить. Даже если его уже нет на работе, она пройдется, проветрит больную голову.

Из неплотно прикрытых ворот конюшни сочился уютный рыжий свет, слышалось тихое ржание. Велосипед тоже стоял на своем месте у стены. Мирослава облегченно вздохнула, толкнула ворота.

– Дядя Митя? – позвала она.

– Мира, я здесь! – послышалось из стойла Белоснежки. – Хорошо, что ты пришла, девочка!

– Да, хорошо. – Она погладила по морде высунувшегося из стойла Орлика, снова жалея о том, что не прихватила из столовой что-нибудь вкусненькое для лошадей. – Хорошо, что ты еще здесь.

– Я бы все равно не ушел, не поговорив с тобой. Ты же за этим пришла, поговорить?

Дядя Митя вышел из стойла. На Мирославу он смотрел внимательным и встревоженным взглядом.

– Ты уже знаешь? – спросила она, обнимая Орлика за шею.

– Без подробностей.

– А ее?.. Ты знаешь эту девочку? Она же деревенская.

– Я знаю ее отчима. – Дядя Митя поморщился. – Тот еще мерзавец. Кстати, ты тоже должна его помнить. Летом он подрабатывал в усадьбе чернорабочим, помогал приводить в порядок парк перед началом учебного года. Помнишь?

Мирослава помнила. Вернее, после слов дяди Мити вспомнила этого тщедушного, черного от загара и нескончаемых возлияний мужичка. Он забухал почти сразу, не проработав и нескольких дней. Наверное, она его уволила. Нет, наверняка она его уволила. Зачем нужен такой урод?!

– А мама девочки работала у нас посудомойкой. – Куском ветоши дядя Митя тщательно вытер руки.

Маму Мирослава тоже помнила. Невысокая, худая, с бегающим взглядом и синяками, безыскусно замазанными дешевым тональником. Эта продержалась подольше, почти месяц, а потом ушла в запой вслед за сожителем. Мирослава подождала три дня и подписала приказ об увольнении.

Девочку она тоже вспомнила… Вот прямо сейчас, обнимая за шею Орлика, вспомнила, что видела ее на кухне. Она тогда еще спросила, что на территории делают посторонние. Потому что девочка явно была посторонней. Худенькая, накрашенная не по возрасту, хитроглазая и нагловатая. Тогда она огрызнулась на Мирославино замечание и получила подзатыльник от маменьки. Тогда она была живая и злая, а сейчас она была мертва и похожа на куклу…

– Ты как? – Дядя Митя тронул ее за плечо.

– Я нормально. – Сказать не получилось, получилось просипеть.

– Опять? – Он погладил ее по голове, и Мирославе захотелось, чтобы он не убирал руку, чтобы гладил ее так же, как она сейчас гладила Орлика. – Может быть, надо показаться врачу?

– Не надо. – Она улыбнулась. – Это психосоматика, дядя Митя. Последствия пережитой психотравмирующей ситуации и реакция на существующий стресс. Мне уже давно все объяснили.

Он тоже знал, что это психосоматика, потому что сам несколько раз возил ее по врачам. Давно, когда бабушка еще была жива.

– Ее задушили. – Мирослава мягко оттолкнула морду Орлика и направилась к выходу из конюшни.

Снаружи было свежо, в траве бодро стрекотали цикады. Она села на лавочку, вытянула вперед скрещенные ноги. Дядя Митя сел рядом, накинул на ее плечи свою ветровку, вложил в ладонь леденец.

– На-ка.

Это была его специальная терапия. Он всегда носил с собой леденцы для Мирославы. Она любила «Дюшес». Иногда леденцы помогали лучше прописанных таблеток. Но это было так давно, а конфетки все еще при нем. На всякий случай.

Мирослава сунула леденец в рот, закрыла глаза.

– Я почти уверена, что ее задушили, – сказала, не открывая глаз. – Там не было видимых травм. Понимаешь? Травм не было, а девочка умерла. И лицо… Дядя Митя, он залил ее лицо свечным воском!

Неожиданно для самой себя Мирослава расплакалась. Последний раз она плакала на похоронах бабушки, а с тех пор никогда. Как-то обходилась дыхательными практиками, а теперь вот сдалась.

Он не утешал ее, даже больше не гладил по голове. Он просто ждал, когда она наревется и успокоится. Он тоже знал толк в психотерапии.

– Его же тогда не нашли, – заговорила Мирослава, вытирая лицо рукавом его ветровки. – Его искали, но так и не нашли. Решили, что он уехал или сдох. Дядя Митя, я так хотела, чтобы он сдох! И что теперь? Он вернулся?

– Мира… – Все-таки он погладил ее по голове. – Еще ничего не известно. Нельзя верить слухам.

– Я верю не слухам, а своим собственным глазам. Я видела эту девочку. И я помню, на что способен этот гад…

– Мира, тогда все было не так.

– А как? Как тогда все было? – Она заглянула ему в глаза, попыталась пробиться сквозь бликующие стекла очков. – Я тогда была еще ребенком. Я почти ничего не помню. А то, что помнила, меня заставили забыть.

– Для твоего же блага, Мира. – Дядя Митя покачал головой. – Ты не спала по ночам, кричала так, что будила соседей. И все время боялась.

– Я боялась, что он снова за мной придет, – сказала она шепотом.

– Он не придет. Никто тебя больше не обидит.

– Тогда ты тоже так говорил.

– А ты продолжала бояться и практически перестала спать. Не вини нас, Мира. Мы с твоей бабушкой хотели сделать как лучше. Мы переживали за тебя.

– Я и не виню. – Мирослава разгрызла леденец, вздохнула. – Просто мне иногда кажется, что я могла что-то вспомнить, что-то важное, что помогло бы его найти.

– Ты была ребенком, тебе нужно было забыть весь этот кошмар, а не вспоминать.

– А теперь? – Мирослава шмыгнула носом. – Я уже взрослая, дядя Митя. Что мешает мне вспомнить