Гораций - Михаил Евгеньевич Бондаренко

почти не находили и, поневоле пробуя незнакомые, натолкнулись на какую-то травку, вызывающую сперва безумие, а затем и смерть. Всякий, кто ел её, забывал обо всем на свете, терял рассудок и только переворачивал каждый камень, который попадался ему на глаза, словно бы исполняя задачу величайшей важности. Равнина чернела людьми, которые, склонясь к земле, выкапывали камни и перетаскивали их с места на место. Потом их начинало рвать желчью, и они умирали, потому что единственного противоядия — вина — не осталось ни капли. Римляне погибали без числа, а парфяне всё шли за ними следом…»[258]. Тем не менее Антонию удалось избежать полного уничтожения армии и добраться до дружественной Армении, хотя множество его легионеров погибло во время отступления[259].

Зная о браке мужа с Клеопатрой, несчастная Октавия всё же отправилась в начале 35 года до н. э. к опечаленному неудачной войной Антонию, взяв с собой в качестве помощи армейское снаряжение и две тысячи легионеров. Но когда она достигла Афин, то получила от Антония письмо, в котором тот велел ей возвращаться обратно в Рим[260].

Дабы сохранить авторитет в глазах Клеопатры и восточных союзников, Антоний решил наказать предавшего его в парфянском походе армянского царя Артавазда II и в 34 году до н. э. вторгся в Армению. Несчастная страна была почти полностью разграблена, а Артавазд пленен и в серебряных цепях отправлен в Египет[261]. Осенью того же года Антоний отпраздновал в Александрии роскошный триумф. После шествия, как пишет Плутарх, «наполнивши толпою гимнасий и водрузив на серебряном возвышении два золотых трона, для себя и для Клеопатры, и другие, попроще и пониже, для сыновей, он прежде всего объявил Клеопатру царицею Египта, Кипра, Африки и Келесирии при соправительстве Цезариона, считавшегося сыном старшего Цезаря, который, как говорили, оставил Клеопатру беременной; затем сыновей, которых Клеопатра родила от него, он провозгласил царями царей и Александру назначил Армению, Мидию и Парфию (как только эта страна будет завоевана), а Птолемею — Финикию, Сирию и Киликию. Александра Антоний вывел в полном мидийском уборе, с тиарою и прямою китарой, Птолемея — в сапогах, македонском плаще и украшенной диадемою кавсии. Это был наряд преемников Александра, а тот, первый, — царей Мидии и Армении. Мальчики приветствовали родителей, и одного окружили телохранители-армяне, другого — македоняне. Клеопатра в тот день, как всегда, когда появлялась на людях, была в священном одеянии Исиды; она и звала себя новою Исидой»[262]. При этом Цезариона Антоний и Клеопатра объявили единственным законным наследником Цезаря, что было серьезным ударом по авторитету Октавиана.

Когда весной 33 года до н. э. об этом узнали в Риме, все были до крайности возмущены поступком Антония, свободно раздававшего римские провинции своим детям. Этим не преминул воспользоваться Октавиан, давно желавший избавиться от Антония. Он тут же обвинил его в государственной измене и начал целую пропагандистскую кампанию против него и Клеопатры. Антоний принял вызов, и в многочисленных письмах триумвиры стали обвинять друг друга во всех смертных грехах[263]. Отвечая на претензии Октавиана по поводу его связи с Клеопатрой, Антоний писал: «С чего ты озлобился? Оттого, что я живу с царицей? Но она моя жена, и не со вчерашнего дня, а уже девять лет. А ты как будто живешь с одной Друзиллой? Будь мне неладно, если ты, пока читаешь это письмо, не переспал со своей Тертуллой, или Терентиллой, или Руфиллой, или Сальвией Титизенией, или со всеми сразу, да и не всё ли равно, в конце концов, где и с кем ты путаешься?»[264]

Желая переломить ситуацию в свою пользу, Антоний в январе 32 года до н. э. попытался через своих сторонников в сенате — консулов Гнея Домиция Агенобарба и Гая Сосия — добиться утверждения всех своих распоряжений на Востоке, а также взаимного сложения полномочий. Узнав об этом, Октавиан явился в сенат и произнес разгромную речь против Антония и поддерживавших его сенаторов. Испугавшись репрессий, 300 сенаторов и оба консула бежали к Антонию[265].

Конфликт между Октавианом и Антонием продолжал разгораться. По настоянию Клеопатры Антоний в начале лета 32 года до н. э. отправил Октавии бракоразводное письмо и приказал ей покинуть его дом в Риме[266]. Взбешенный оскорблением, нанесенным сестре, Октавиан в ответ изъял у весталок завещание Антония и огласил его в сенате в качестве явного доказательства измены. Дело в том, что Антоний в своем завещании не только признавал Цезариона единственным законным наследником Юлия Цезаря, но, что более всего возмутило римлян, оставлял Клеопатре и ее детям всё свое огромное состояние и все свои владения, в том числе римские, а также просил похоронить его не в Риме, а в Александрии, что было вопиющим нарушением традиций. Всё это было настолько оскорбительно, что в июле 32 года до н. э. сенат объявил войну — правда, не Антонию, а Клеопатре, якобы посягнувшей на римские провинции. Объявлять войну непосредственно Антонию было опасно, поскольку у народа новая гражданская война вызвала бы только озлобление и недовольство. В будущей войне против Египта Октавиану были необходимы чрезвычайные полномочия, и он заставил всю Италию и западные провинции принести ему особую присягу в верности. Аналогичную присягу восточные провинции принесли Антонию[267].

Октавиан имел в своем распоряжении примерно 400 кораблей, 80 тысяч пехоты и 12 тысяч конницы. При этом сам он благоразумно решил не руководить будущей войной непосредственно и передал армию в руки Статилия Тавра, а флот — под командование Агриппы. Управление Римом и Италией вновь было возложено на Мецената. Антоний со своей стороны выставил 500 кораблей, не считая транспортных, 100 тысяч пехоты и 12 тысяч конницы. При этом, поскольку он отправился на войну вместе с Клеопатрой, часть вооруженных сил оставалась под её руководством, что, безусловно, приводило к неразберихе[268].

Несколько месяцев противники провели в бесплодном маневрировании и мелких морских стычках. Лишь 2 сентября 31 года до н. э. они, наконец, вступили в бой у мыса Акций в Северо-Западной Греции[269]. Завязалось морское сражение, долгое время шедшее с переменным успехом. По словам Плутарха, «ни ударов тараном, ни пробоин не было, потому что грузные корабли Антония не могли набрать разгон, от которого главным образом и зависит сила тарана, а суда Цезаря не только избегали лобовых столкновений, страшась непробиваемой медной обшивки носа, но не решались бить и в борта, ибо таран разламывался в куски, натыкаясь на толстые, четырехгранные балки кузова, связанные железными скобами. Борьба походила на сухопутный бой или, говоря точнее, на бой у крепостных стен. Три, а не то и четыре судна разом налетали на один неприятельский корабль, и в дело шли осадные навесы, метательные копья, рогатины и огнеметы, а с кораблей Антония даже