Гром над городом - Ольга Владимировна Голотвина

когда полгода назад при нем обидели старого Раушарни, он вызвал обидчика (тоже Сына Клана) на поединок и вышиб у него из рук меч. Тут же, в зале, сидел и Райши-дэр – его притащили сюда «кузены-лебеди», которые успели привязаться к приезжему.

– Вам «хи-хи», а я серьезно! – топнула ножкой Барилла. – Последнюю строку я должна произнести уже в лапах стражников. Они мне руки крутят, а я кричу: «Чтоб мне не видеть черного злодейства!»

– Так давай помогу! – нарочито хрипло и грубовато продолжал Ларш веселить приятелей. – Я в «крабах» начинал, я и один управлюсь! Раушарни, только прикажи! Так Бариллу скручу, что и не пикнет!

Не обращая внимания на шутку знатного господина, Раушарни приподнялся с деревянного трона и гневно воскликнул:

– Эй, стража!

Из-за «мраморной» колонны высунулась растрепанная голова Мирвика:

– Королевская стража отошла пивка выпить. Жарко же!

– Жарко им! – разгневался Раушарни. – Вот я за них возьмусь, им не так будет жарко! Выгоню их ко всем демонам и найму других. Что, в Аршмире нет бродяг, которые пойдут в театр на роли без слов? Да с радостью и с песнями пойдут, пылая трепетом священного восторга!

– Давайте продолжим! – возмутилась Джалена, сидя на втором троне, рядом со своим «царственным супругом». – Из-за двух пьянчуг прервем репетицию, да? Барилла, не капризничай!

Хлопнула дверь. По проходу меж скамьями промчались незадачливые «стражники», на ходу восклицая:

– Раушарни, мы идем! Мы уже тут, король! Вот мы ее сейчас!..

Может быть, они и не «пылали трепетом священного восторга» (как гласили строки какой-то роли, процитированной Раушарни), но перепуганы были порядком.

Оба взлетели на сцену и вцепились в Бариллу.

– Не так, болваны! – взвизгнула актриса. – Ты мне на подол наступил, скотина! А ты заслоняешь меня от зрителей!

Тут снова хлопнула входная дверь.

– Кого несет? – грозно вопросил Раушарни. – Почему охранник пускает посторонних?

– Я не посторонняя! – прозвучал из полутьмы певучий голос. – Ты не узнал меня, почтенный повелитель сцены?

Зрительный зал был почти не освещен. В люстре, похожей на тележное колесо, не горела ни одна свеча. Светильники заливали скупым мерцанием только сцену и первые ряды скамей, а окон не было вообще. Поэтому понятно, что Раушарни увидел лишь женскую фигурку. Но голос признал – и просиял.

– Да это же певица, которая будет петь в нашем спектакле! Я представлю тебя труппе, красавица, только попозже. А пока садись на скамью. У нас тут драматический момент, его надо старательно проболтать. Усердие ведет нас к совершенству не только в ремесле, но и в искусстве!

При последней фразе Раушарни девушка удивленно приподняла брови. Видно, не привыкла к манере старого актера вставлять в речь стихотворные строки.

Ларш залюбовался незнакомкой. Она подошла к самой сцене, теперь можно было разглядеть и пышную грудь, которую не очень скрывал вырез платья, и тонкую талию, и длинные каштановые волосы, схваченные красной лентой и переброшенные через плечо на грудь.

Барилла явно тоже оценила стать певицы – и нахмурилась.

– Да пусти меня, идиот, я же сейчас не вырываюсь, – цыкнула она на стражника. – Раушарни, а нам обязательно нужны песни в спектакле?

– На пиру песня нужна, – твердо отозвался актер.

Певица оглянулась на полутемный зал, села на скамью рядом с Ларшем. Взглянула на соседа – и только сейчас разглядела на темном камзоле черно-синюю перевязь.

Встрепенулась. Шарахнулась в сторону.

– Ты арестована, – тихо и весело сказал Ларш и потянулся к изящной ручке певицы.

Та отдернула руку и зло прошипела:

– Что мне вменяется в вину?

– Красота, – объяснил Ларш. – И дивный голос.

Чуть успокоилась. Сказала свысока:

– Не люблю наглых шуток, «краб».

Женщина нравилась Ларшу всё больше и больше.

– Это не «краб», – перегнувшись через колени Ларша, сообщил певице Лейчар. – Это «лис». А еще Спрут, вот такой зверинец в черно-синей перевязи. И еще он племянник Хранителя города.

– А эта шутка еще глупее! – отрезала женщина.

Ларш был бы не прочь немного разыграть красавицу, но после слов Лейчара какой уж тут розыгрыш... Ларш вытащил из-за ворота рубахи цепочку с фигуркой спрута и покачал перед глазами незнакомки.

Как же они распахнулись, эти восхитительные темные глаза!

Впрочем, красотка быстро пришла в себя. И, к счастью, не стала лебезить.

– У вас удивительная стража, – сказала она ровно. – Сегодня ко мне приходила стражница – молодая женщина с прекрасными манерами и с правильной речью, достойной Дочери Рода.

– Авита и есть Дочь Рода, – уточнил Ларш, с удовольствием заметив, что женщине всё труднее скрывать изумление.

– Я знаю, что обедневшие женщины из Семейств порой идут в наемницы, – чуть помолчав, сказала певица. – Но что делает в страже знатная девушка?

– Рисует.

– Что-что?

– Авита – художница из моего десятка. Просто сегодня я случайно дал ей другое поручение.

Озадаченная женщина хотела что-то сказать, но тут Раушарни, приподнявшись на троне, грозно крикнул:

– Убрать ее!

Оба «стражника» поволокли Бариллу за кулисы. Актриса упиралась и кричала:

– Злодей! Злодей!

Такой надрыв, такое отчаяние были в этом голосе, что зрители на несколько мгновений забыли обо всем, кроме происходящего на сцене.

Но вот Барилла вернулась и принялась объяснять «чурбанам и недотепам», как надо правильно ее утаскивать. Чары рассеялись, и певица вернулась к беседе:

– Я давно не удивлялась так, как сегодня.

– А я могу назвать твое имя, красавица, – улыбнулся Ларш. – Нуроса Черная Лиса, так? Именно к тебе я сегодня посылал Авиту...

Он не договорил. Личико красавицы вдруг стало растерянным, рот некрасиво приоткрылся. Глядя мимо Ларша на сцену, она громко ойкнула.

Ларш тоже глянул на сцену – и обомлел.

Из-за кулис выглядывало нелепое существо. Большая голова, несуразно длинный нос, черная борода, похожая на крашеную мочалку...

Раушарни поднялся с трона.

Барилла оборвала выговор, который делала «страже», и взвизгнула так, что вздрогнули зрители. Один из «стражников» потрясенно ругнулся соленым морским словечком.

Существо убедилось, что привлекло общее внимание. Оно приосанилось и гордо продекламировало:

Я лекарь опытный, болезням грозный враг,

Но здесь, у этого одра, бессилен: