Овация сенатору - Монтанари Данила Комастри

Куртизанка посмотрела на него так, будто совершенно не понимает, о чем он говорит.

Постарайся поскорее сообразить, дорогуша, что мне нужно, потому что за дверью полно стражей порядка, и если я отдам тебя им, выйдешь потом намного более растрёпанная, чем после объятий Остиллия! — припугнул её патриций, не привыкший проявлять терпение.

Ах да, эта коробочка, которую Антоний принёс мне, чтобы я сберегла лекарства.;.—куртизанка притворилась, будто что-то припоминает, и лоб её при этом покрылся испариной.

— Так не пойдёт, Глафира. Я не собираюсь терять время. Пара дней в подземной камере среди пьяниц, насильников и преступников освежат твою память! — припугнул её Аврелий, схватив за руку.

— Эй, потише! — остановила она его и вырвала руку. — Я думала, в этой коробке бог весть какие ценности, а там оказались только какие-то маленькие вонючие склянки… Они в той комнате, сейчас принесу.

— Я с тобой, — сказал патриций, следуя за ней в голубую комнату. — А золотая пчёлка, которую ты носила на шее… тоже подарок Антония?

— Он сходил с ума по мне, я же тебе говорила! — подтвердила Глафира, доставая из-под кровати футляр.

— Такой мужчина, как Феликс, который даже взглядом не удостаивал многих прекрасных матрон, потерял голову из-за куртизанки? — с сомнением спросил сенатор, беря футляр в руки.

— Не веришь, что это возможно? — возразила она, поднимая на гостя свои серые колдовские глаза.

Под взглядом Аврелия куртизанка удивительно женственным жестом откинула назад прядь волос, и тот почувствовал, что, пожалуй, готов с ней согласиться.

— А Метроний? А Валерий?

— Консул бывает у меня для того, чтобы отомстить Кореллии. Что же касается Валерия, то он остаётся ровно столько времени…

— Сколько времени? — переспросил Аврелий.

— Сколько нужно, чтобы сделать то, что хочешь сделать сейчас ты, сенатор! — насмешливо улыбаясь, произнесла женщина и приблизилась к нему с распущенными по плечам волосами и вздымающейся грудью, бесстыдно выставляя напоказ беспорядок в своей одежде, словно легионер, с гордостью, поднимающий знамя перед началом сражения, уверенный, что победит.

Бедный Феликс, там, в Эребе, не пережил бы этого, подумал патриций, опуская футляр. Но ведь это же его долг — узнать все, даже самые интимные стороны жизни своего покойного друга, чтобы довести расследование до конца…

В серых глазах Глафиры вспыхнул восторг, когда Аврелий привлёк её к себе, собираясь повалить на разобранную постель.

И тут в дверь постучали.

— Что там у вас происходит? Подмога не нужна, сенатор? — прогремел из-за неё голос Леонция.

Тихо выругавшись, Публий Аврелий разжал объятия и пошёл открыть дверь.

Час спустя сенатор вместе с драгоценной коробочкой прибыл на ужин в дом Помпонии.

— Домитилла говорит, что вторая двоюродная сестра зятя её деверя… — рассказывала матрона, накладывая себе третью порцию жаркого.

— Ближе к делу, Помпония, — взмолился Сер-вилий, её муж.

Никто, в самом деле, никогда не мог предвидеть, когда и как закончит разговор многоречивая матрона, начав однажды разбираться в нагромождении родственных связей.

— Все свидетельства, какие я собрала, похоже, вполне согласуются друг с другом. Хотя Антония видели со многими женщинами, он никогда не доводил отношений до главного. Помните Курцию, дочь сестры моего племянника? Так вот, застав мужа с молоденьким сирийским рабом, она захотела отомстить изменщику и затащила нашего Антония к себе на ложе.

— Ну и что? — в один голос спросили Аврелий и Сервилий.

— Ничего. Он притворился, будто у него колики в животе.

— Такое может случиться со всяким, — возразил Сервилий в благородной попытке спасти мужскую честь.

— Ах, вот как! Тогда послушайте это! С Вибони-ей у него разболелась голова, а с Джулилой настало внезапное недомогание!

— Помпония, ты великолепна! — порадовался Аврелий. — Выходит, бедный Феликс вовсе не был таким уж необычайным покорителем женских сердец. Но как же в таком случае он мог покушаться на жену брата в его же доме? Кстати, я послал Кастора поискать служанку Авзонии. Эта знаменитая история супружеской неверности очень даже меня интересует…

— Антоний Феликс был убеждён, что всё принадлежит ему лишь потому, что он происходит из рода Корнеллиев и Метеллов, — рассудила Помпония. — И подумать только, все его предки — воины, а он труслив, как кролик! Я сама видела, как он бросился к врачевателю из-за боли в животе, испугавшись, что его отравили!

— Жена Токула тоже умерла от несварения желудка… — вспомнил Аврелий, внимательно прислушиваясь к разговору. — Помпония, а когда это случилось?

— За несколько месяцев до убийства, если не ошибаюсь.

— Может быть, это было покушение…

— Но в таком случае кто-то должен был подать Антонию отравленную еду или вино, — предположил Сервилий.

— Токул. Брат! — решила матрона.

— Бальбина. Жена! — возразил её муж.

— А почему не Глафира, в таком случае? — предположил патриций. — Антоний часто обедал у неё, и футляр, который она только что дала мне, выглядит довольно подозрительно. Завтра утром покажу его врачевателю Иппаркию. Что касается тебя, Помпония, то ты вполне заслуживаешь звания префекта стражей порядка!

Матрона вытянулась по стойке смирно, словно легионер, слушающий похвалу своего центуриона, и при этом так разволновалась, что даже большая порция жареной дорады и две тарелки раков не смогли успокоить её.

XXII

ЗА ЧЕТЫРЕ ДНЯ ДО ИЮЛЬСКИХ НОН

Иппаркий сидел за длинным мраморным столом в таблинуме и рассматривал содержимое аптекарского футляра.

— Какие замечательные пузырьки! И как красиво они расставлены от большого к малому! t — Согласен, но только что в них? — спросил Публий Аврелий, решив подарить их врачевателю, как только закончит расследование.

— Не торопись! Спешка — враг наблюдения! Изучим сначала вот этот… — сказал Иппаркий, высыпая содержимое пузырька на белую льняную тряпочку, потом с необычайно осторожностью взял щепотку и, понюхав, хорошенько растёр её между пальцами. — Кедровая смола, смешанная с оливковым маслом, — сказал он. — Эту смесь женщины используют, когда не хотят забеременеть.

— Ничего странного, это ведь принадлежало куртизанке.

— Три пузырька заполнены лекарственными веществами, которые изготовили совсем недавно. В остальных — пусто, но остались следы каких-то снадобий, которые нелегко удалить, — определил Иппаркий, сунул в пузырёк тонкую палочку и тут же извлёк её с какой-то зелёной пастой на кончике.

— Это яд? — испугался Аврелий.

— Ну что ты! — возразил Иппаркий. — Готов поклясться, что это перетёртая сальвия… Но, видимо, очень старая, потому что запаха почти нет».

— И какой ты делаешь вывод из всего этого? — в растерянности спросил патриций.

— Твоя гетера, должно быть, опустошила эти пузырьки для того, чтобы поместить в них какие-то свои средства, но поскольку отмыть их довольно трудно, использовала только три пузырька. Что же касается футляра, то он, конечно, аптекарский, о чем говорит вот эта вещь, — Иппаркий указал на палочку, которой уже воспользовался. — Видишь, она заканчивается крохотной ложечкой, чтобы легче было доставать самое малое количество препарата.

— И это тоже инструмент врача? — спросил Аврелий, взяв другую палочку, лежавшую на дне футляра.

— Нет, это простая костяная палочка. Наверно, владелец пузырьков смешивал ею порошки, хотя мне кажется, что для этого она слишком толстая, — ответил Иппаркий и собрался откланяться, спрятав причитающийся ему гонорар.

Твои расценки становятся все выше, — отметил патриций.

— В счёт вписана и укрепляющая микстура, которую управляющий попросил для беременной служанки.

— Ты серьёзно? — переспросил потрясённый сенатор и удивился: возможно ли, чтобы он, хозяин, всегда последним узнавал о том, что творится в его доме?

— Значит, ты здесь ни при чём? А ведь очень красивая девушка. С великолепной чёрной косой, томными глазами и длинными-длинными ногами… — лукаво подмигнул врачеватель, чей преклонный возраст не мешал ему оценивать женские прелести. Патриций кивнул: Астерия молода, привлекательна и достаточно беспечна. Если только…