Приговоренный к власти - Александр Горохов

«Дураки! — в душе своей засмеялся Лешка. — Бесшумно и результативно прочесать участок генерала с добрый гектар площади, нужно по меньше мере человек пятнадцать или десять, но при тренированной собаке».

И Лешкина тактика диктовалась просто — следует не уходить, не бежать, не оттягиваться от противника, а двигаться ему навстречу, действовать наоборот, супротив логики обезумевшего от страха беглеца.

Лешка отскочил за угол бани, обнаружил у стены несколько ящиков, быстро поставил их друг на друга и вскарабкался на крышу. Крыша была пологой, и он распластался на ней, ликуя, что с этой стороны крыши он оказался в тени.

Как и рассчитывал — облава обошла баню со всех сторон и углубилась в сад.

Лешка посмотрел им вслед, пытаясь как-нибудь определить, с кем он имеет дело, но ничего не определил. Хоть и темно было, но даже и в темноте он увидел, что все трое — в темных спортивных костюмах и кроссовках, а такой камуфляж — безлик.

Он соскользнул с крыши, упал на землю, выдержал паузу, поднялся и обежал баню уже с другой стороны.

Если теперь устремиться на противоположную сторону участка, безопасность была гарантирована. Если забежать в дом и задвинуть за собой засов… Нет, неизвестно почему, но Лешке казалось, что дом, этот теплый, так прекрасно принявший его дом — тоже опасен, смертельно опасен!

Пригибаясь, он добежал до забора, до того места, где его убивали. Калитка была открыта. За калиткой стоял «УАЗ» — темно-зеленого, армейского окраса.

Если бы хватило хладнокровия, если бы было мужество выскочить за калитку и взглянуть на номера машины, на опознавательные знаки на борту — быть может, что-то и прояснилось бы. Но на это у Лешки духа уже не хватило.

Он выбежал за калитку и по грунтовой дороге отбежал, не разгибаясь, метров на пятнадцать, подальше от «УАЗа». Сунулся в кусты и там опять залег.

Его убийцы быстро поняли, что сил на удачливые поиски у них недостаточно. Минут через пять они вышли из калитки, остановились возле машины и принялись переговариваться — но слов разобрать Лешка опять не смог. Самый маленький скинул с плеч простыню и раздраженно швырнул ее внутрь машины. Сказал громко и отчетливо:

— Хватит! Поехали! Я здесь целый день не жрамши, не пимши торчу, этого недоноска стерегу! Никуда он от нас не уйдет, не сегодня, так завтра.

— Он выиграет время, — пробасили ему в ответ.

— Ну, и хрен с ним! Ничего он не выиграет. Он теперь так напуган, что не пикнет, не вякнет по гроб жизни! Будет сидеть, как мышка, потому что задницей понял, каких дел коснулся. Едем. Плевать я хотел на всех этих Мослов, Ковригиных, Журавлевых. Едем!

В голосе его было что-то неестественное, надрывное, фальшивое, и вдруг Лешка понял, что эти слова он не для своих друзей кричал, а для него, Лешки! Вопил в расчете на то, что он его услышит, чтоб запугать Лешку окончательно, потому что для запугивания, глубокого запугивания — а вовсе не убийства ради они и приезжали! Да и то сказать — чтоб бугай-профессионал не сумел до конца удушить его, Лешку, раз уж накинул на голову колпак! Конечно, они лишь подали ему сигнал, страшный, но сигнал — сиди тихо и не рыпайся! И ты не рыпайся, твой дружок Журавлев!

А может быть, это и не так?! Может быть, ты, Ковригин, себя этим только успокаиваешь? Может быть, все-таки только что, впервые в твоей двадцатилетней жизни, столь близко пролетела мимо тебя твоя черная смерть? Поди определи!

Все трое залезли в машину и уехали.

Только через четверть часа Лешка сообразил, что по высокой степени малодушия даже не догадался взглянуть на номера вездехода.

Он еще немного полежал, потом встал и пошел к дому. И вдруг подумал, что, быть может, этот отъезд — тоже хитрая ловушка?! Быть может, эти слова и сказаны для того, чтобы заманить его к дверям дома и там снова схватить?!

Вариантов было бессчетное количество. И предположений — тоже. Ясно было одно — убийцы знали их по фамилиям: Мосол, Ковригин, Журавлев. Мосла уже нет. Ковригин от опасности ушел. Над Журавлевым нависла беда, и, что бы там ни было, его следовало предупредить.

Лешка прикинул, что ночью, пока Санька Журавлев мирно спит в расположении родной части он в безопасности. С ним ничего не случится. А вот днем его могут и выманить, и еще что-нибудь придумать, чтобы покончить с ним или искалечить.

Надо было во что бы то ни стало вернуться в полк до подъема.

Лешка подумал, что не будет для него воскресного дня, со всеми теми прекрасными планами, которые намечались. Да происшедшее уже и не настраивало Лешку на это воскресенье, на эти радости.

Бежать в полк? Но бежать просто так — опять же нельзя. Ни Топорков, ни его семья ему ничего плохого не сделали, и его исчезновение будет просто непонятно…

Бдительно прислушиваясь к каждому шороху, он вернулся на участок и осторожно подошел к дому. Вдруг вспомнил, что в окошке у Алены горел свет! Что, ориентируясь сердцем на этот свет, он и решил — девчонка не спит, а ждет его.

Он посмотрел на второй этаж. Все окна были темны.

Балда ты балда, укорил себя Лешка, а с чего, собственно, ты решил, что светящееся окно было в спальне Алены? Ты что, у нее ночевал или знаешь расположение комнат. Может быть, там генерал Топорков продолжал в одиночку пить водку?

Он поднялся на крыльцо, потихоньку открыл дверь и вошел в коридор.

Все спокойно. Никаких звуков, никакого движения.

Он добрался до своей комнаты-библиотеки, присел в кресло и постарался обдумать случившееся. Из раздумий рождался сплошной сумбур, все было неясным — точнее сказать, основная истина не вырисовывалась.

Он взглянул на часы — 5.08.

Правильно. Утро. Было бы светло, если бы не тяжелые тучи закрывшие небо.

Он снова вышел из комнаты, бесшумно двигаясь, нашел ванну, включил свет, разделся по пояс и вымылся. Там же нашел щетку и почистил свое изрядно замызганное обмундирование.

Неожиданно обнаружил на подзеркальной полочке станок для бритья со свежим лезвием и решил побриться, а когда глянул в зеркало, то сам себя не узнал. Глаза ввалились, взгляд казался затравленным и шальным, на шее явственно виднелись красные полосы. И все-таки смерть была рядом, убежденно решил Лешка. И сейчас она сторожит Саньку Журавлева, единственного человека, которому можно верить до конца.

Начал бриться — оказалось, что руки трясутся так, что хоть обеими лапами бритву удерживай. И вряд ли это последствия похмелья.

Но — побрился. И освежился ароматной кельнской водой.

Теперь зеркало отражало лицо молодого военнослужащего — молодцеватого и решительного, как положено по Уставу. Еще б сто грамм на опохмелку, и можно в бой!

Эта озорная мысль настолько развеселила Лешку, что он решил ее реализовать! А что, в конце концов, уже 6.11 утра! А он по биологическим часам — «жаворонок», встает с рассветом, и раз приглашен в гости и упоен вдрызг, то имеет право на опохмелку, лишь бы не будил хозяев.

С этой дурацкой мыслью он уверенно (но беззвучно) добрался до гостиной, обнаружил, что пиршественный стол никто не разорил, нашел недопитую бутылку коньяка, налил себе добрый стопарик, приподнял его и задумался, под какой бы тост принять зелье, потому что, как говаривал старлей Джапаридзе: «Без тоста только свинья лакает, а не военнослужащий Советской Армии!»

Тост Лешки был прост: «За твое здоровье, Ковригин!»

Лешка уже чувствовал, как огненная жидкость коснулась глотки, когда услышал, что за спиной открылась дверь.

Но допил — терять уже нечего.

Генерал Топорков — не брит, не помыт, но подтянут и достаточно свеж, покосился на Лешку и сказал коротко.

— Молодец. Как положено солдату российскому — вид строевой, для бодрости стопашку принял и готов служить Отечеству. Сейчас я тебя догоню.

Он налил себе такой же стопарик и выпил неторопливо, со смаком, крякнул, спросил тихо и весело:

— Ты тоже ранняя пташка?

— Так точно. Но у меня сегодня еще и служба, Дмитрий Дмитриевич.

— Какая служба? Я тебя к себе в гости заказал.

— Вот я и хотел вас просить, Дмитрий Дмитриевич. Сегодня в десять ноль-ноль наш полк играет матч в футбол с артиллерийским полком. Я в воротах стою. Проиграем — мне товарищи не простят. Я уже целый год — вратарь номер один. Не могу я друзей бросить, Дмитрий Дмитриевич. Разрешите убыть по месту службы?

— Еще раз молодец, — хмуро улыбнулся Топорков. — Такой вещью, как «дружба и товарищество», манкировать нельзя. А как доберешься до части? Машину я тебе, сам понимаешь, не подам. Это для тебя еще рановато.

— Солдат доберется, — улыбнулся Лешка. — Увольнительные документы у меня до вечера в порядке, дорогу я знаю. Попутку найду.

— Хорошо, сержант Ковригин, — строго сказал Топорков. — Если ты меня вчера правильно понял, то так и действуй. Отношения наши с тобой афишировать не будем, а уж какие тайные тропы вы там с Аленой найдете, меня не интересует. Дорогу и цели я тебе нарисовал. Ты мне понравился, скрывать не буду. Издалека за тобой следить буду — если хочешь. Не хочешь — не надо. С бухты-барахты сейчас не отвечай. Давай, юнкер. Желаю успешного прохождения службы. Бабам своим я скажу, что тебя призвала труба служебного долга. Они с кроватей раньше десяти не поднимутся.