Приговоренный к власти - Александр Горохов

— Хорошо, сержант Ковригин, — строго сказал Топорков. — Если ты меня вчера правильно понял, то так и действуй. Отношения наши с тобой афишировать не будем, а уж какие тайные тропы вы там с Аленой найдете, меня не интересует. Дорогу и цели я тебе нарисовал. Ты мне понравился, скрывать не буду. Издалека за тобой следить буду — если хочешь. Не хочешь — не надо. С бухты-барахты сейчас не отвечай. Давай, юнкер. Желаю успешного прохождения службы. Бабам своим я скажу, что тебя призвала труба служебного долга. Они с кроватей раньше десяти не поднимутся.

— До свидания, товарищ генерал.

— Будь здоров.

Лешка вышел через парадное высокое крыльцо и прикрыл за собой дверь. Около ворот была калитка, и, уже миновав ее, Лешка понял, что радуется он рановато, а потому и глупо. С чего это он решил, что после всех событий ночи с эдакой легкостью и непринужденностью выскочит отсюда и доберется до своей части? Разумнее было бы предположить, что кто-то попытается перехватить его по дороге.

Это предположение его не испугало, а скорее даже развеселило. Но через центральный выход он не пошел. Мало ли что? Правильнее принять правила игры, навязанные ему минувшей ночью, и, едва он удалился от дома Топоркова, как тут же свернул в боковой проулок и принялся искать лаз наружу.

Весь поселок еще не проснулся, да и кому захочется просыпаться спозаранок в такое пасмурное, тяжелое утро?

Лаза Лешка не нашел, но в одном месте высокий забор оказался с изъяном, достаточным, чтобы им воспользоваться. На всякий случай Лешка присмотрелся, нет ли какой скрытой охраны, таковой не обнаружил, залез на дерево, с дерева — на край забора, а оттуда — пустяковый прыжок до земли.

Он оказался в небольшой и чистенькой рощице, набрел на тропинку, и вскоре она вывела его к грунтовой дороге.

По дороге добрался до шоссе. К этому времени с небес слегка покапало, но настоящего дождя так и не началось — погода что ни на есть самая футбольная.

Про футбольный матч Лешка Топоркову не соврал. Матч был принципиальным: к матчу замполит Диянов — лютый футболист и апологет футбола — готовил команду зенитчиков целый месяц. Уже несколько лет артиллеристы были зенитчикам основными соперниками. И Лешка даже рад был, что обстоятельства так сложились, что он не покинет своей команды в решающий час.

Город виднелся не так далеко, но все-таки изрядно.

Он прошагал по дороге километров шесть, пока позади не послышался гул мотора, и, оглянувшись, Лешка увидел старенький грузовик. Машина принялась тормозить, даже не дожидаясь Лешкиного сигнала — чего уж яснее, солдат возвращается из увольнения от своей девчонки, выпить ему там небось дали, еще чего-нибудь дали, устал, сердечный, надо подвезти.

К матчу Лешка успел в последние минуты. Диянов уже выводил команду и давал последние наставления. Судьи уже стояли по центру футбольного поля, построенного (инициатива Диянова.) за полосой препятствий.

Подполковник Диянов, широкоплечий, красивый, при элегантных усах, злобно ожидал позорного проигрыша и, когда увидел Лешку, аж застолбенел на месте.

— Ковригин?! Не забыл про матч?! Не бросил товарищей?! Убежал из гостей от генерала?! От его дочки-красавицы смылся?

— Так точно, товарищ подполковник! — вытянулся запыхавшийся Лешка.

— Ну, подлец! Не ожидал! Не ожидал такой доблести, прямо скажу! Даже если проиграем, ты все равно получишь благодарность! Это можно к подвигу приравнять! Хвалю! Команда, быстро меняем тактику! Раз Ковригин в воротах — только атака! Только вперед!

Судья уже дал свисток, вызывая команды на поле.

Лешка оглянулся и облегченно вздохнул — Санька Журавлев мешком сидел на низкой скамейке и равнодушно улыбался — он презирал все виды спорта, свято убежденный, что любое мощное физическое напряжение ослабляет умственную деятельность, приближает человека к первобытному, зверскому состоянию, а потому позорно и даже унизительно.

Через три минуты Лешка встал в ворота. Так, как он играл этот матч, он не играл ни разу в жизни. Он был просто непробиваем и вытягивал такие «глухие» мячи, что на стадиончике стон стоял. В конце первого тайма отбил пенальти. В середине второго тайма артиллеристы просто отчаялись забить хотя бы одну «штуку», а вошедший в азарт Лешка знал, что сегодня — его день, его игра, и делал невероятнейшие по риску выходы из ворот, прыгал за такими мячами, на которые не обратил бы внимания и Лев Яшин, и все вытягивал, все доставал!

Строго говоря, футбольная команда артиллерийского полка была на голову выше зенитчиков и била их, как детей, года два подряд, из поколения в поколение. Но сегодня — вот так: король матча — Лешка Ковригин, и бить по его воротам не имело никакого смысла, потому, считай, ворота были замурованы сплошной кирпичной стенкой. Почти все артиллеристы знали Лешку в лицо, но минут за пятнадцать до конца игры начали вопить, что в воротах зенитчиков стоит «покупной» вратарь из другой части, а может быть, и из гражданской команды мастеров. Но все эти вопли ничего, кроме торжествующе-издевательского хохота зенитчиков не вызывали.

Диянов полыхал и почти плакал от счастья. Забыв про всякие субординации, он скакал на скамейке, махал руками, выкрикивал какие-то татарские слова — быть может, боевой клич, а может — ужасные ругательства. Его, Диянова, юность тоже прошла на футбольных полях, пока он не пошел по военно-политической линии, и трудно оценить, каким он стал замполитом, но игроком, тренером и болельщиком он оставался беспредельно азартным и яростным.

По окончании матча (6:0) Диянов широко обнял Лешку, потом построил команду и громко сказал:

— Команда играла — дрянь! Как Бог, как десять олимпийских богов, играл сержант Ковригин! Мы думали, что он предатель и дезертир, что будет пить водку на даче у генерала, а он вернулся вовремя и отважно, как лев, как сорок тысяч львов, сражался, да, сражался в воротах. Этот день покроет бессмертной славой всю команду, хотя основная заслуга в этом Ковригина! И никогда не верьте, что один в поле не воин! Сегодня вы видели, что один в поле воин! А одиннадцать шакалов из команды артиллеристов ничего поделать с ним не могли! Ковригин! Сколько суток увольнения хочешь?

— У меня есть увольнительная до вечера, товарищ подполковник. С меня хватит, — ответил Лешка и почувствовал, как безмерная усталость обрушилась на его плечи.

— Хорошо, я с тобой рассчитаюсь. Остальным — получить увольнения до вечера, потому что мы победили!

Кроме того, в честь победителей открыли полковую баню, и Лешка долго стоял под горячим душем, потом сменил его на ледяной, но усталость не оставляла его.

После душа он зашел в спортзал, улегся в углу на гору спортивных матов и проснулся к обеду — вернее, его разбудил Журавлев.

— После генеральского ужина вы, Алексей Дмитриевич, на солдатский обед, очевидно, идти не соизволите?

— Соизволю, Александр Степанович, — ответил Лешка. — А после обеда у нас с вами будет весьма приватная и весьма серьезная беседа. С вами тут ничего экстраординарного не произошло за время моего отсутствия?

— Со мной, сударь, ровно ничего. Однако новость, для вас удивительная, найдется.

— Что такое?

— Писарь Твердохлебов нашел какую-то сумочку покойного сержанта Мосла, в ней разного рода письма и что-то еще, из чего явствует, что означенный Мосол был религиозным сектантом, ненавидел оружие, страдал, когда заставляли брать его в руки, и по этой причине накинул себе на шею проволочную петлю.

— Значит, так?

— Значит, так. Номер в армии не новый, но армия, друг мой, всегда была консервативна и не любила новых маневров, когда есть апробированные старые.

— Мы эту тему разовьем после обеда, — сказал Лешка.

Но после обеда жгучей темы обсудить не удалось. Едва батарея вернулась из столовой в казарму, как дневальный крикнул, что рядового Ковригина требуют на контрольно-пропускной пункт его кто-то спрашивает.

Не очень волнуясь, Лешка пошел на контрольно-пропускной — удивительного ничего не было: по воскресеньям часто приезжали к солдатам знакомые, и те, кто дежурил на КПП, всю дорогу бегали по таким вызовам-призывам. Девчонок по воскресеньям около КПП порой стояла чертова туча.

Знакомый Лешке ефрейтор Попков сказал хитро и многозначительно:

— Какая-то родственница к тебе приехала. У ворот можешь постоять, далеко не ходи.

— Не волнуйся, если и пойду. У меня увольнительная есть.

— Диянов сегодня за футбол дал? Ты, говорят, как зверь, стоял?

— Да, — не стал пускаться в объяснения Лешка, миновал турникет, козырнул дежурному, показал увольнительную, еще раз козырнул и вышел на улицу.

В основном на улице Артиллерийской в городе Калининграде были одни казармы, и потому народу на ней, как правило, гуляло мало. Она и сегодня оказалась пустой, так что, оглянувшись, поначалу Лешка и не понял, что еще за родственница приехала его навещать.