Узник зеркала (СИ) - Delicious

мысли. Ката лечила чужие раны, убаюкивала чужие сердца, сопереживала чужому горю. Она страдала за других, но никогда — за себя. Теперь она столкнулась с собственной душевной мукой, к которой оказалась не готова. Как будто ее эго очнулось от зимней спячки, заставив ее почувствовать себя использованной, подарив ощущение неполноценности, наполнив сердце негодованием и ропотом на судьбу. Как и многие доктора, когда дело доходило до самолечения, Ката была совершенно беспомощна.

— Пожалуй, мне придется объяснить вам, что сейчас произошло, и попросить у вас прощения, — сказал граф.

Вовсе он не раскаивается, с горечью поняла Ката, — он лишь пытается заставить ее думать, будто сожалеет, чтобы сорвать с языка слова прощения и положить их отношения на прежнюю полку, как надоевшую книжку. Только она уже не сможет вернуться к исходной точке — граф затронул что-то, к чему не следовало прикасаться.

— Не утруждайте себя, милорд. Вы меня не обидели. Я не прошу объяснений.

Граф удивленно приподнял брови.

— Прежде я не замечал в вас гордыни, — с легкой укоризной в голосе заметил он.

Ката сложила руки на груди, чтобы граф не увидел, как сжались ее кулаки. Что же он замечал в ней прежде? Раболепие? Услужливость? Видел ли он прежде в ней человека или лишь средство, которое может облегчить ему жизнь?

— Простите, милорд, — подозревая, что взгляд может ее выдать, она опустила голову. — Но я чувствую легкое недомогание и хотела бы пораньше лечь спать, если позволите…

— Конечно, Ката, я не держу вас здесь против воли, вы можете идти. Но помните, этот разговор отложен, но не окончен — мы к нему еще вернемся.

Он солгал, и Ката сразу это поняла — слишком уж хорошо его изучила. Если граф и вернется к этому разговору, то только с ее подачи, сам же сделает вид, что ничего не было и будет исподтишка за ней наблюдать. Но Ката ничем себя не выдаст: рот на замок, взгляд в пол — потому что поклялась уважать его секреты, потому что не может предать свои чувства, пренебрегая желаниями графа. Она всегда ставила его интересы впереди своих и также поступит и в этот раз. Чем лучше для него — тем лучше для нее. Пусть злоба и жалость к себе одержат победу в битве за ее покой, любовь к нему должна остаться чистой и незапятнанной хотя бы ради того, чтобы был смысл просыпаться по утрам. Хотя бы ради счастья, которое еще может к ней вернуться.

Оставшись в одиночестве, граф опустился на скамейку у фонтана и по привычке упер трость в землю, положив подбородок на набалдашник в форме грифона. Он чувствовал, что где-то в глубине души был бы рад исповедаться Кате во всем, но не мог позволить ей узнать о ее предназначении. Когда он поцеловал ее, его сердце чуть было не начало биться. Если Ката поймет, какой сокрушительной властью она над ним обладает, если узнает о том, что лишь она помогает ему оставаться в мире живых, кто может поручиться, что она не воспользуется своим знанием? Конечно, Колдблад давно знал ее и доверял ей — она любила его в конце концов! — но он так сроднился с чувством превосходства, что теперь перспектива попасть в зависимость к этой девчонке пугала его и раздражала своей нелепостью. Его враг был смешон, но непобедим.

Выпрямившись, граф вытянул вперед руку и повернул ее ладонью вверх. В дюйме от его ладони появилась нежно-голубая сфера размером с теннисный мяч. Где-то внутри нее трепетал крошечный огонек. Граф придирчиво разглядел его со всех сторон.

— Неплохо, мистер Динки. Для насильника и пьяницы совсем неплохо. Ненадолго это сбережет мальчику жизнь.

Когда он поднялся на ноги, то был уже в комнате Себастьяна. Свернувшись калачиком, мальчик громко сопел: он был простужен. Край сбившегося одеяла свисал до пола.

Осторожно ступая между разбросанных игрушек, граф подошел к кровати. Будто почуяв его присутствие, Себастьян беспокойно заворочался, простонав сквозь сон что-то невнятное.

— Ш-ш-ш, — граф коснулся рукой сначала его лба, потом — груди. На короткое мгновение тело мальчика озарилось голубоватым сиянием. Успокоившись, Себастьян сладко причмокнул во сне. — Завтра утром ты проснешься совсем здоровым. А скоро, обещаю, я найду способ все исправить.

Колдблад наклонился, чтобы поправить одеяло, как внезапно замер над кроватью, сраженный странной мыслью. Мыслью, показавшейся ему абсурдной, нелепой, которую он немедленно бы отмел, приди она ему в дневное время суток, но сейчас эта мысль незамедлительно отозвалась желанием действия, и если бы он ее теперь отпустил, то ушел бы с чувством незавершенности. Склонившись над постелью ребенка, граф коснулся губами его лба. И тотчас же его мертвое сердце отозвалось такой болью, так закололо, что побледнев и схватившись за грудь, Колдблад в ужасе отшатнулся. Выходит, он и в самом деле привязался к этому мальчику? Второй раз за сегодня его сердце чуть не ожило и не начало биться. Это было недопустимо. Этого граф позволить не мог.

========== Глава 11 ==========

Воздух в комнате был затхлый, так что, едва перешагнув порог, граф почувствовал себя замурованным в одном гробу вместе с мертвецом. Закрытые ставни и плотно задернутые шторы только усиливали первоначальное впечатление, наполняя помещение тусклым, красноватым светом.

Граф поискал глазами Оливию. В силу своего положения он отлично видел в темноте, так что это не составило ему труда. Леди Колдблад сидела в кресле, повернутом ко входу, сидела так неподвижно, что казалось, слилась с ним воедино. Ее колени укрывал плед, расшитый традиционными узорами северных народов, темные спутанные локоны змеями спускались с плеч. Прищурившись, она мельком кивнула ему и тотчас же отвернулась, показывая, что не желает, чтобы ее беспокоили. Подойдя ближе, Колдблад опустился перед ней на корточки — Оливия окинула его потухшим, остекленевшим взглядом.

— Мне сказали, за три недели моего отсутствия ты ни разу не спустилась в столовую.

— Все приносили сюда, — она ответила так спокойно и отстраненно, что графу захотелось посильнее встряхнуть ее за плечи. Но он лишь коснулся ладонью деревянного подлокотника и сразу же убрал руку.

— И уносили обратно почти нетронутым.

Колдблад знал, что прежняя Оливия возмутилась бы тем фактом, что ему докладывают даже такие мелочи, но эта только вяло пожала плечами:

— У меня всегда был плохой аппетит.

— Если такое повторится, я отдам распоряжение, чтобы тебя насильно кормили с ложки.

Граф рывком поднялся на ноги, подошел к окну и одним резким движением отдернул шторы. Миллион пылинок заплясали вокруг него в ярких солнечных лучах. Оливия сделала слабые попытки протестовать, сославшись на головную