Узник зеркала (СИ) - Delicious

— Ты не веришь мне, — граф был как всегда проницателен.

— Это имеет значение?

— Да.

Поднявшись на ноги, граф сделал шаг назад и остановился точно в центре комнаты.

— Постарайся держать себя в руках.

— Обещаю не падать в обморок.

Колдблад чуть-чуть ударил концом трости об пол, и в разные стороны от места удара по полу поползли голубоватые трещины. Достигнув плинтуса, они перекинулись на стены и там встретились на потолке, образуя причудливую паутину. Оливия перестала дышать. Колдблад стукнул тростью второй раз, и пол на глазах начал превращаться в ледяные плиты. Теперь не только из окна, но отовсюду веяло морозом, от которого не мог спасти ни огонь, ни плед. Вопреки обещанию, Оливия потеряла сознание.

========== Глава 12 ==========

Вечером, когда Ката по привычке срезала путь через фамильную галерею Колдбладов, она услышала то, чего ожидаешь услышать в Колдфилде меньше всего: звонкий детский смех. И замерла на месте. Нет, этот захлебывающийся хохот не мог принадлежать Себастьяну: тот всегда смеялся робко и хрипловато из-за хронически воспаленного горла — но, хотя Ката сразу это поняла, она все же машинально окликнула своего воспитанника.

— Себастьян!

— Тьян… Ян… — толстые стены ответили ей протяжным эхом. Портреты поколений Колдбладов на стенах не сводили с нее пристальных глаз. Ката нахмурилась.

— Себастьян… это ты?

И снова коридор подхватил дрожание ее голоса и унес вдаль, разбивая его на отдельные созвучия о каменные стены. За окнами заливалась заря, и в закатном отблеске багряный ковер походил на застывшее море крови. Ката ускорила шаг. В ушах стучало, но даже этот стук не заглушил повторного взрыва хохота. Так дети хохочут из-за щекотки: истошно громко, со вскрикиваниями и повизгиваниями и с короткими паузами, необходимыми, чтобы набрать воздуха в легкие.

— Где ты? — громко спросила няня.

— Где ты… э-ты… э-ты… — точно с издевкой передразнила ее галерея. Лица на портретах ухмылялись в лучах заходящего солнца. Ветер дул и свистел из всех щелей.

Ката сама не знала, кому адресовала свой вопрос: все еще Себастьяну или невидимому ребенку, прячущемуся в одной из ближайших комнат. Внезапно она поймала себя на том, что ей совсем не страшно: наоборот, по позвоночнику ползут мурашки предвкушения, а сердце сжимается подобно сердцу именинника, ожидающего сюрприз. С ней ведь никогда ничего не происходило. Ее жизнь текла как по накатанной, оставляя ей роль наблюдателя, которому никто не даст пера, чтобы вписать свою строку в книгу судеб. И теперь Ката почувствовала себя так, словно ее позвали на сцену из зрительного зала. И поскольку она жила по совести и доверяла провидению, она откликнулась на этот зов. В ней зародилась надежда.

Словно в ответ на ее решимость из-за угла шагнул незнакомый кудрявый мальчик в светло-коричневом костюме. Он остановился посреди прохода, сложив руки на груди, и, беззубо улыбаясь, смотрел, как она подходит ближе, подбадривая ее нетерпеливыми жестами. При свете солнца его волосы горели золотом.

— М-малыш… — Ката облизнула пересохшие губы. Ей захотелось взяться за стену. — Откуда ты тут взялся?

Он чуть склонил голову набок, словно ему был известен какой-то секрет, и властно протянул ей ладошку:

— Идем со мной.

Глядя на протянутую ладонь, Ката на миг заколебалась. Наивная улыбка могла обмануть кого угодно, но не ее: в широко-распахнутых янтарных глазах явственно читались прожитые годы. С лица мальчика смотрели глаза старика. «Что-то здесь не так» — зашептал внутренний голос, но Ката не стала его слушать. Не теперь. После той ночи в оранжерее, что-то в ней надломилось. Собственное плотное, неуклюжее тело стало стеснять ее, как вещь, севшая после стирки. Вдобавок она никак не могла уложить волосы. Прежде ей хватало минуты, чтобы ловко собрать их на затылке, теперь сколько она ни старалась, получалось нелепо. Она начала проводить у зеркала вдвое больше времени, и чем больше она вглядывалась в свое отражение, тем более отталкивающей находила свою наружность. Ах, если бы можно было как-то исправить этот нос-картошкой, сделать его тонким и изящным, как у Оливии… Что, как не нос — фундамент красоты лица? Но это пустые мечты. Как говорила покойная матушка, горбатого могила исправит.

Не только ненависть к своему телу теперь отравляла ей существование, но еще и стыд, ставший ее незримым попутчиком. Что же ей сделать, как забыть взгляд графа, которым он наградил ее, когда она поцеловала его руки… ну почему она вообще это сделала?! Почему решила, что имеет право? Каждый раз, стоило вспомнить эту сцену, она кривилась, судорожно вдыхая воздух через сомкнутые зубы, и ей хотелось сделать себе больно: ущипнуть, поцарапать, уколоть иголкой палец. Она боялась лишний раз посмотреть в сторону хозяина дома, как будто только сейчас, спустя годы, он мог взглянуть ей в глаза и впервые заметить, насколько она дурна собой. Ее лихорадило. Она потеряла сон и аппетит, стала рассеянна и раздражительна. Вчера, когда Себастьян в четвертый раз подряд взял си вместо си-бемоль, она со злостью захлопнула крышку фортепиано, чуть не прищемив ему пальцы. Себастьян, не привыкший к такому обращению, устроил сцену: заперся в комнате и, рыдая, клялся, что больше никогда не захочет ее видеть. Обычно гибкая и чуткая, Ката разрыдалась вместе с ним, стоя под дверью. Она чувствовала себя жестокой и недостойной любви — даже любви этого ребенка, без которого давно не представляла своей жизни. Своим злосчастным поцелуем ничего не подозревающий граф отравил ее, и теперь яд медленно приближался к самому сердцу.

— Ты ангел? — тихо спросила Ката, разглядывая безмятежную детскую улыбку.

— Вот и нет.

— Дьявол? — она почувствовала, как холодеют ее ладони.

— Снова мимо. Люди зовут меня Дитя Цветов, но у меня есть свое имя: Лео.

— Ага, ты Хранитель юга и покровитель детей, — задумчиво кивнула Ката, успокаиваясь. Она наконец дала мальчику свою руку, позволив ему вести ее за собой.

Как и всякая деревенская девушка, жизнь которой пронизывают суеверия, о четырех Хранителях она знала с детства, и ее вера в них была незыблема. Из-за малообразованности ли, а может, из-за глубокой инстинктивной связи с природой, Ката не ставила под сомнение существование духов и призраков, ее чистый разум не ведал скепсиса. Поэтому, увидев воочию персонажа местных легенд, Ката почти не удивилась.

Мальчик остановился у первой двери сразу за фамильной галереей. Узнав тайную комнату графа, Ката попыталась протестовать:

— Сюда нельзя! Да и здесь всегда заперто…

Почувствовав сопротивление, Лео обернулся. В уголках его глаз появились смешинки, а улыбка стала почти ехидной. Не говоря ни слова, он коснулся пальцем замочной скважины, раздался