Победные трубы Майванда. Историческое повествование - Нафтула Халфин

— Не хотите ли порошок морфия? Это вас успокоит.

— Морфий? Ни в коем случае. Он сухое — горячее средство, а наш темперамент также сухой — горячий. Морфий для нас вреден!

Стоявшие у ложа придворные шумно одобрили эти слова. С ликующей улыбкой к правителю обратился ахун:

— Эмир-саиб, табибы-ференги не знают многого из того, что известно нам. Если будет угодно, я развею туман неведения нашего гостя и возведу его на скалу познания…

Восприняв легкое движение руки Шер Али-хана как согласие, ахун, качая котлообразной головой, прочел Яворскому лекцию о теории, которая существовала в медицине Востока. Ее суть сводилась к тому, что по своему темпераменту люди делятся на четыре категории: сухие, горячие, мокрые и холодные. Но, как правило, в человеке преобладают два элемента. Чаще всего — сухость и тепло (это, к примеру, афганцы, окруженные безводными, раскаленными пустынями), холод и влага (а это холодные — мокрые европейцы, их в Афганистане представляли преимущественно по облику и повадкам ненавистных инглизи).

Все лекарства, объяснял ахун, и его хитрые глазки торжествующе блестели, делятся на те же категории, а морфий принадлежит именно к сухим — горячим средствам.

— Как же можно предлагать его сухому — горячему больному, — вопрошал он, разведя в стороны руки и выражая всем видом глубокое недоумение. — Ведь в организме эмира-саиба и так преобладает сухое — горячее. Ему станет еще хуже. Нет, тут необходимо холодное — мокрое лекарство. Слабительное, например. Или холодные обливания. Так меня учили лучшие табибы Пешавара, — добавил ахун и вдруг осекся.

Снова зашумела толпа сановников, соглашаясь с убедительными доводами знатока медицины.

— Эта нога здорова. Нечего ее разглядывать, — с иронией говорили они Яворскому, когда он осматривал для сравнения правую ногу. Все его рекомендации и лекарства были отклонены.

Стало ясно, что местные табибы, опасаясь за свой авторитет, решили оттеснить русского врача от правителя.

Два дня спустя, однако, ахун пришел за Яворским:

— Эмир-саиб совсем не спит от боли. Она не унимается, хотя мы применили все средства — даже опиум и сок маковых семян!

Тот же зал, а в нем — страдающий человек с покрытым потом лицом и тусклыми глазами, с темными кругами под ними.

— Урус табиб, — эмир слабо, одними губами улыбнулся. — Нога болит, будто ее пилят. Уснуть невозможно. Ставили пиявки — крови не взяли. Нет ее: всю инглизи выпили. Они-то хорошо присосались! Кандагар… Джелалабад… Кабул совсем рядом.

«Какие пиявки? Да ведь он бредит. И в бреду этого несчастного не оставляют англичане, которые выгнали его из Кабула и довели до такого состояния», — в ужасе подумал врач. Он откинул одеяло: в верхней части голени слабо обозначилась темно-багровая зигзагообразная полоска. Ниже ее нога была ледяной и казалась омертвелой. Граница гангрены… Нужны экстренные меры, иначе заражение охватит весь организм и тогда — конец.

Вечером Яворский собрал у себя своеобразный консилиум с участием ахуна и некоторых придворных. Внимательно вглядываясь в русского доктора, будто желая выведать его сокровенные тайны, ахун сказал, что болезнь вызвана слишком горячей кровью эмира-саиба.

— Эта кровь спустилась в ногу и привела к ее охлаждению, — не очень логично резюмировал он свой диагноз. — Иншалла! Если Аллах захочет, я надеюсь в три-четыре дня вылечить нашего повелителя.

Чтобы не стать козлом отпущения при печальном исходе болезни, а он сомневался в нем все меньше, Яворский предостерег собравшихся:

— Я желал бы разделить эти светлые мысли, но боюсь, что больная нога потеряна для эмира, и страшная опасность угрожает даже его жизни…

— Предоставьте дело мне, — ахун не дал договорить, — и вы увидите эмира-саиба здоровым.

Снова Яворского отстранили от лечения. Да он и не смог бы в нем участвовать, ибо сразу после «консилиума» его свалил приступ лихорадки, усугубленный нервным напряжением. В бреду ему часто мерещилась котлообразная голова ахуна и в ушах звучали его слова: «Сухое — горячее… Мокрое — холодное… Пешаварские табибы…»

Очнувшись, Яворский вспомнил то, что мучало его в бреду. «Почему пешаварские табибы? Ведь этот город никогда не слыл центром медицинской науки. К тому же там давно хозяйничают англичане. Они могли бы научить более современным врачебным приемам, — размышлял он. — А может быть…»

Через несколько дней, когда доктор почувствовал себя лучше, его навестил ахун. Он сообщил с видимым удовольствие, что правителю полегчало в связи с новым методом врачевания: больную ногу смазали кровью только что убитого козла и обложили его внутренностями.

Из Кабула между тем доносились самые разноречивые слухи: о стычках британских войск с отрядами афганцев, о людях инглизи с мешками денег, навещающих старшин племен, и даже о том, что Якуб-хан велел властям Чар-Вилоята не допускать отъезда отца в Россию…

11 февраля, во время очередного визита, ахун заверил Яворского, что во дворце дело идет на поправку:

— Слава Аллаху, эмир-саиб теперь не чувствует никакой боли. Неприятно лишь, что от ноги идет дурной запах. Наш повелитель ждет вас!

Шер Али-хан лежал уже на специально сделанной для него кровати, тяжело и прерывисто дыша. Он пожаловался на полный упадок сил, отсутствие сна и аппетита.

«Все это поправимо, — подумал Яворский, — но вот нога… Здесь уже ничего не исправить!»

От колена до стопы левая нога была темно-зеленого цвета. В нос бил гнилостный запах разложения. Багрово-красный пояс омертвения проходил под коленом. Следовало ждать дальнейшего распространения гангрены. Видимо, печальные мысли отразились на лице доктора, ибо наблюдавший за ним правитель тут же спросил:

— Урус табиб, можно меня вылечить или нет?

«Что ему ответить?» — с тоской подумал Яворский.

— Болезнь очень развилась, — произнес он. — Пока нельзя сказать ничего определенного. А что думают врачи вашего высочества?

— Не будем о них говорить. Я достаточно наказан за то, что слушал их советы. Отныне я беспрекословно подчиняюсь лишь вашим указаниям. Распоряжайтесь всем!

«Бедный эмир… Слишком поздно пришел ты к этому решению. Человечество еще не овладело искусством оживлять уже отмершее… Но что делать? Прежде всего следовало бы ампутировать ногу. У самого эмира?! Ну и положение…» — эти мысли беспорядочной вереницей промелькнули в голове Яворского. Наложив повязку, теперь уже, по-видимому, бессмысленную, он дал больному успокаивающие лекарства, а дома опять немедленно созвал «консилиум». Не вдаваясь в детали — для этого не было времени, — доктор заявил:

— Жизни правителя угрожает смертельная опасность. Единственное, что может дать надежду на спасение, — ампутация.

— У эмира-саиба?! — вырвался единодушный возглас из уст собравшихся.

Ахун разъяснил:

— Мы иногда тоже отрезаем больные места. Но тут этого сделать никак нельзя: перед нами не простой смертный, а государь. Его невозможно подвергать подобной операции. Да будет воля Аллаха! Если он захочет, эмир-саиб исцелится и без нее. Если же Аллах решит в уме своем, чтобы эмир перешел в его небесные владения, пусть свершится его воля. Иншалла!

…И Аллаху угодно было взять эмира в свои небесные владения. 20 февраля 1879 года правитель Афганистана Мухаммад Шер Али-хан умер от гангрены и общего заражения крови. Пешаварские табибы добились своего…

Глава 9 НА ПЕРЕВАЛЕ

Старая, кратчайшая дорога от Кабула до селения Торхам на границе с Британской Индией составляла 173 мили. После некоторых спрямлений она сократилась до 165 миль. Как раз посреди этого пути, в 82 милях от столицы и в 83 милях от пограничного рубежа, находится городок Гандамак. Он лежит у подножия покрытого мощными лесами массивного хребта Спингар. Море гранатовых рощ окружает его. Особенно славится здешний сорт граната без косточек, «бедана», хотя он несколько и уступает по вкусу знаменитым кандагарским гранатам. К западу от Гандамака, в бесплодной и пустынной местности, извивается горная трона, которая, то расширяясь, то сужаясь, вползает в ущелья и теснины. Она ведет к афганской столице.

24 апреля 1879 года майор Каваньяри находился в Гайдамаке, занятом авангардом Пешаварской группы войск. Чувствовалось, что надвигается жара. Майор с жадностью поглощал охлажденный гранатовый сок, когда ему доложили о гонце от Мухаммада Якуб-хана. Сын и преемник покойного эмира извещал англичан о намерении прибыть в начале мая в их лагерь для переговоров о мире.

Каваньяри пришел в восторг. Ведь новый правитель Афганистана вполне мог направиться и в штаб Робертса и в штаб Стюарта. И у этих командующих есть политические офицеры, которые могли бы заняться мирными переговорами. Разумеется, он опытнее и местные проблемы знает несравненно глубже… Да и авторитет его у вице-короля повыше.