Встречный бой штрафников - Сергей Михеенков

Связные получили распоряжения и ушли. Воронцов окликнул Добрушина и приказал:

– Давайте связь со штабом батальона, Василий Фомич.

Солодовникова нужно было оповестить о том, что Восьмая вышла к дороге, что дорога под усиленной охраной, что данными о том, какие силы противник сосредоточил в глубине горловины, он не располагает и что, выходя на дорогу с целью перехватить ее и закрепиться, опасается удара именно оттуда, что бойцы боевого охранения докладывают о звуках танковых моторов примерно в полукилометре от первого озера.

– Вышел к дороге? Подтверди, Воронцов, что вышел к дороге в квадрате шестнадцать, – тотчас послышался в наушниках голос комбата.

– Докладывает Восьмой. Вышел передовым охранением к большаку Подолешье – Омельяновичи. Соседи справа и слева отстали. Кроме того, один взвод вынужден был оставить на проведение блокады населенного пункта Дебрики. Взвод из боя еще не вышел.

– Атакуй, Воронцов, дорогу! Атакуй, пока они там не опомнились и не расставили вдоль большака танки!

Что ожидал услышать Воронцов от капитана Солодовникова? Батальон в наступлении. Разведданных, похоже, нет. Артподготовка проведена вслепую. Воронок накопали по лесу порядочно. А вот Дебрики до сих пор берут, полторы роты там топчутся, и ДОТ ковыряли уже с ближней дистанции, когда положили перед ним часть взвода. Продвижение вперед других рот тоже идет вслепую. Где противник? Где его оборона? В какой он силе? Никакими данными об этом штабы не располагают. И вот наконец одна из рот вышла к дороге. Что прикажет комбат ее командиру? Конечно, атаковать участок дороги по своему фронту и овладеть им. При том, что других успехов, ни у батальона, ни, возможно, у полка пока нет, овладение участком дороги Подолешье – Омельяновичи можно расценивать как определенный успех.

Фузилерный полк, который уже третью зиму зимовал на Восточном фронте, принадлежал к числу лучших полков вермахта, воевавших в зоне ответственности группы армий «Центр». Один из старейших, полк имел свою историю. Был сформирован как мушкетерский еще при курфюрсте Карле-Теодоре Палатинате[5]. Участвовал во многих походах, в том числе в Тридцатилетней войне и в Великой войне, как немцы называли Первую мировую. Полк всегда пользовался расположением влиятельных особ, которые в разные времена являлись его попечителями. Курфюрсты, короли, президенты, фюреры, – все они, управлявшие германскими землями в разные периоды истории, благоволили этому полку и возлагали на него свои надежды, которые полк всегда старался ревностно и свято оправдать на поле боя. Но вряд ли полк когда-либо переживал времена более тяжелые, чем те, в которых оказался в середине двадцатого века в России. Вторую мировую войну он начинал блестяще. Победа за победой, дождь Железных крестов за личную храбрость, хорошее довольствие, отпуска домой и прочее. Все это осталось позади. Теперь, к декабрю 1943 года, он потерял девяносто процентов своего личного состава, с которым в июне 1941 года форсировал реку Буг, пересек границу СССР и ринулся к Минску, Вязьме и Москве. Девяносто из ста его храбрых солдат и опытных офицеров лежали теперь на воинских кладбищах у белорусских и русских дорог, в городских скверах, на живописных лужайках в оккупированных селах, возле школ и сельских клубов, в которых когда-то размещались госпитальные палаты и операционные. Пополнения, прибывающие из внутренней Германии, а также из дивизий, дислоцированных в Югославии, Франции и Норвегии, уже не могли покрыть убыль. Новички, которых раньше не призывали по различным причинам, в том числе и по причине слабого здоровья, не закрывали дыр, образовавшихся после гибели ветеранов и ранений, несовместимых с дальнейшим исполнением солдатского долга перед рейхом. И фузилерный полк, в который на чье-то место немногим больше полгода назад прибыл шютце Бальк, был уже не тем полком, но все же по-прежнему продолжал оставаться одним из лучших. Он прочно удерживал несколько десятков километров фронта. Правда, в основном благодаря резервному полку прорыва, который в виде трех мобильных групп числом до батальона располагался за спиной фузилеров и в любую минуту был готов броситься ему на помощь.

Вот и теперь, когда русские прорвали фронт на участке одного из батальонов полка, уничтожив опорный пункт и вторую линию траншей, батальоны второго эшелона, усиленные танками, бронетранспортерами с установками крупнокалиберных пулеметов, артиллерией, в том числе и самоходной, выстроились в боевой порядок в горловине между болотами и ждали появления противника.

Когда русские «сорокапятки» начали долбить их последний ДОТ, Бальк сразу понял, что им тут не удержаться. Один из снарядов влетел в амбразуру, разбил опорные бревна и с воем исчез в противоположной стене. ДОТ сразу наполнился пылью и запахом каленого металла. Третий номер, стоявший с запасным стволом в руках, рухнул на земляной пол, не издав ни звука. В его добротной стеганой куртке на спине зияла дыра, как будто парня проткнули колом. Из раны торчали осколки костей и багровая слизь, совсем не похожая на кровь. Первый раз на войне Бальк видел убитого орудийным снарядом. Не осколком, а именно снарядом, бронебойной болванкой калибра 45 мм, которыми иваны стреляют по танкам и бронетранспортерам. Теперь они стреляли из пушек в людей. Видимо, у них было достаточно снарядов, чтобы перебить их здесь, укрепившихся в этой деревне, из своих длинноствольных противотанковых орудий калибра 45 мм. Перебить по одному, как отстреливает снайпер пулеметный расчет.

– Уходим! Быстро снять со станков пулеметы и отходить к крайним домам! – скомандовал Бальк пулеметным расчетам.

Фельдфебеля Гейнце нигде не было видно. И командование арьергардом он принял на себя. Солдаты подчинялись беспрекословно. Все понимали, что кто-то должен отдавать распоряжения. Потому что исполнять их было куда легче, чем думать за всех.

Свой Schpandeu Бальк нес сам. Короткими перебежками, под пулями, оба расчета миновали расстояние в тридцать-сорок метров, отделявшее ДОТ от первых домов деревни. Через несколько минут к ним присоединилось и прикрытие, двое солдат, вооруженных карабинами. Все это время, пока они перебегали по тропе к крайнему дому, стрелки прикрытия вели огонь по русским, лежа у входа в покинутый ДОТ. Весь огонь иванов, в том числе и двух «сорокапяток», которые русские выкатили на прямую наводку, в эти минуты был сосредоточен на бегущих. Их счастье, что русские стреляли в это время по ним бронебойными болванками. Болванки с воем пролетали мимо, проламывали бревна домов, вспарывали снег под ногами. Но в бегущих не попала ни одна. Видимо, к такому повороту событий русские артиллеристы оказались попросту не готовы. Подносчики снарядов либо перепутали, либо просто не успели поднести к орудиям нужные заряды. Пара-тройка осколочных, и все они, покинувшие ДОТ, лежали бы сейчас в снегу с перебитыми ребрами и оторванными конечностями.

Им навстречу из-за дома выскочил фельдфебель Гейнце. Бальк вздохнул с облегчением. Когда командир рядом, любое положение, даже самое скверное, кажется не таким страшным, командир сейчас примет правильное решение и все поправит.

– Веди своих ребят туда! – И Гейнце указал на каменный сарай, стоявший в глубине деревни среди старых сосен.

Бальк вбежал в просторное здание сарая. Внутри пахло мукой. Здесь до недавнего времени работала мельница. Когда деревня оказалась на линии фронта, оборудование демонтировали и вывезли в тыл.

Конечно, за то, что они бросили ДОТ, не проявили должного упорства при защите его, Бальку, еще предстоит отвечать перед командованием. Фельдфебель Гейнце ни словом не обмолвился о брошенном ими ДОТе. Взводному все было ясно. Хорошо, если отвечать придется гауптману Фитцу. Тот опросит очевидцев и сделает свои выводы. Но не дай бог попасться кому-нибудь из штаба полка, кто носит партийный значок. Начальство, которое само не лежало под пулями иванов, любой отход с занимаемых позиций склонно расценивать как уклонение от боя. Неудачи теперь все чаще начали списывать на солдат, на усталость армии. Как будто они, солдаты, виноваты в том, что рейх уже не может восполнить потери в ротах и батальонах до требуемого штата.

Впрочем, сейчас ему и всем, кто рядом с ним, в этом выстуженном каменном сарае, стены которого изнутри, словно известкой, обметаны тонким слоем муки, наплевать на то, что будет после боя.

– Пауль! Туда! – крикнул он Брокельту, и тот побежал к узкому окну-бойнице в торцевой стене. Следом за ним двое солдат потащили коробки с лентами, запасные стволы и станок для «МГ-42».

Вдвоем с Буллертом они установили свой пулемет прямо в дверном проеме. Буллерт трясущимися пальцами запихивал в приемник конец металлической ленты. Бальк тем временем заваливал свободное пространство входа разным подручным хламом.

Здание сарая, по всей вероятности, было выстроено еще в прошлом веке. Советская власть так не строила. Полуарочные окна. Почти идеальная кладка фасада, усиленные углы, соразмерно утяжеленные небольшими выступами. На окнах решетки – замысловатая узорная ковка. На дверях ручки, замки и петли, в которых повторяется все тот же рисунок и мотив, что и на решетках, и в очертаниях всего здания. Такой сарай мог бы стоять и в городе. Обходя деревню, Бальк всякий раз останавливался перед этим строением. Он с восхищением осматривал его и не мог понять, каким образом такое чудо появилось здесь, в глухомани, среди болот и нищеты. И это тоже была – Россия.