Встречный бой штрафников - Сергей Михеенков

– А кто ж ты?

– Петро.

– Здорово, Петро, – засмеялся Радовский. Он шел, не сбавляя шагу.

Часовой тоже продолжал сидеть. Он даже не взглянул на свой карабин, стоявший рядом.

– Что ж ты мени, як хриць называешь? Гэта тильки воны так бачуть: иван! иван! – И вдруг спросил: – Закурить не мае?

– Маю, маю, Петро, закурить. – И Радовский повернул к часовому, на ходу вытаскивая из-за пазухи кисет.

Он закурил с часовым. Заодно выпытал у того, что здесь, в Подолешье, да как.

– Что-то у вас больно тихо, – заметил он и кивнул самокруткой в сторону противоположного леса, откуда время от времени доносились глухие удары передовой.

– И слава богу, – сказал часовой. – А тебе в роту? В какую?

– В Шестую, – наугад ответил Радовский, понимая, что не назвать номер роты сейчас нельзя.

– А, в Шестую… – Петро затянулся, прищурился. – Гэта тоби еще километра два. В сторону Дебриков. Второй батальон тамо.

– Ротный-то мой жив?

– Анисимов-то?

– Ну да, он, лейтенант Анисимов.

– Он уже старшего лейтенанта получыв. Жив. Мы ж не наступаемо. Сидим в обороне.

Рискнул он на дороге, с водителем. Рискнул с часовым. Решил рискнуть и в третий раз. Три – его любимое число. Оно не могло его подвести. И не подвело.

– Пойду, пока не стемнело. – И, отсыпав часовому табачку из просторно кисета, спросил как бы между прочим:

– На той-то околице кто стоит?

– Дядько Охрем. Мы з ним земляки.

– Ну, бывай. Может, еще свидимся, табачку покурим.

– Может. Бувай здоров. А как тебя зовуть?

– Петром.

– Га! Так чого ж ты мовчав?

Радовский засмеялся, махнул рукой и пошел вдоль дворов. В центр деревни он не пошел. Штаб батальона наверняка там. А значит, там полно народу. Опять же посты, часовые. А что, если там не такой простоватый и болтливый хохол? И он свернул в проулок и вскоре вышел на северную окраину Подолешья.

Здесь часовой стоял на месте. Вытоптал себе лунку в снегу обочь дороги и стоял, кутался в немецкую шинель, накинутую поверх своей.

– Здоровенько, дядько Охрем! – окликнул он издали часового, по осанке и густым усам сразу определив его возраст.

– А кто ты такой будешь? Я вроде такого среди своих племяшей не припоминаю. – Голос часового был не очень дружелюбным.

– В хозяйство старшего лейтенанта Анисимова иду.

– А кто такой Анисимов? Не знаю я никакого Анисимова. – И часовой снял с плеча карабин. По его несуетным движениям и той ловкости, с которой он снял и перекинул на левую руку карабин с примкнутым штыком, Радовский понял, что перед ним солдат бывалый.

– Неужто мне документы и тебе показывать?

Часовой некоторое время недоверчиво осматривал Радовского. Потом опустил карабин и спросил:

– А какого хрена здесь оказался? Шестая вон где стоит! Под Дебриками!

– Я из госпиталя. На попутных добирался.

– А, ну тогда понятно. На раскурку-то не богат?

С этим Радовский решил разойтись поскорее. Черта с два у такого что выпытаешь. Скорее он у тебя какое неосторожное слово выловит.

Переходить лучше всего именно здесь, решил он, когда вошел в лес и прислушался. Левее, в ельнике, слышались голоса и ржание лошадей. Изредка там что-то гремело, как будто в мерзлую землю забивали железные пальцы. Возможно, там стояли замаскированные танки или артиллерия. Дальше дорога уходила в низину. Оттуда тянуло болотом. Болото! Вот где надо переходить линию фронта! Там наверняка нет окопов. В болото зимой солдата не загонишь. Ни окопа не отрыть, ни землянки.

С дороги он на всякий случай не сворачивал. Здесь, на дороге, он ефрейтор автобата Иванов. А если патруль его остановит в лесу, то его красноармейскую книжку рассматривать будут уже более тщательно.

Он уже спустился вниз, к болоту, когда из-за деревьев выскочил мотоцикл с коляской. Мотоциклом управлял танкист в телогрейке, надетой поверх комбинезона, в кожаном офицерском шлеме. На груди у него висел ППШ. Мотоцикл притормозил, и с заднего сиденья ловко спрыгнул лейтенант. Лейтенант передвинул из-за спины под мышку ППШ и, заступив Радовскому дорогу, скомандовал:

– Рядовой Фирсанов? – И, не дожидаясь ответа: – Руки за голову! Живо!

Мозг, натренированный на мгновенную реакцию в нештатной ситуации, подал сигнал тревоги: Смерш! Но тут же вторично проанализировал возникшие обстоятельства, подавил панику и частично отыграл ситуацию назад: спокойно, скорее всего, меня с кем-то путают. Хотя, возможно, Смерши, чтобы нейтрализовать ответную агрессию, просто искусно валяют дурака.

– Моя фамилия Иванов. Ефрейтор Иванов, Шестая стрелковая рота, Второй батальон.

– Кто командир роты?

– Старший лейтенант Анисимов, – вытягиваясь по стойке «смирно», ответил Радовский. Он смотрел на рябое лицо лейтенанта, на край его погона с красным кантом и эмблемой бронетанковых частей. Погон помятый, рабочий, потертый на уголках. Чекистам нет надобности лазать по тесным танковым отсекам. У них и форма, и погоны с иголочки. Нет, нет, пронеслось в голове, это просто совпадение, они действительно ищут какого-то Фирсанова, быть может, дезертира. Что-нибудь натворил парень в своей части и исчез из расположения. Вон как им найти его не терпится. Найти да морду набить. Чтобы не доводить дело до огласки и штрафной роты.

Из-за деревьев, вихляя в снежной колее, выскочил другой мотоцикл. Сидевший в коляске старший лейтенант привстал и крикнул:

– Тимашук, отставить! Это не он!

– А что с этим делать?

– Документы проверил?

– Нет.

– Проверь. Проверь документы и отвези его в штаб, до окончательного выяснения. – Лейтенант, не вылезая из коляски, окинул Радовского взглядом, в котором не было ничего обнадеживающего, и кивнул мотоциклисту: – Давай в деревню. Там посмотрим. Далеко он уйти не мог. Не полез же он в болото.

Черт возьми, подумал Радовский, только этого мне не хватало. Ищут какого-то дезертира Фирсанова, а схватили его. До выяснения… Интересно, кто же будет выяснять? На этих погоны танковой части, которая, видимо, занимает здесь оборону. Но выяснять, там, в штабе, наверняка будут не они, а офицер НКВД. Натасканный, недоверчивый, хитрый. Сидит в теплой землянке, с нетерпением ждет, когда приведут к нему Фирсанова, а тут приволокут задержанного, случайно попавшего под руку в расположении…

– Садись-ка, парень. Поехали. Документы твои пока я забираю. – И лейтенант с глубокими оспинами на скулах откинул брезентовый полог мотоциклетной коляски. Радовский увидел его руки. Они были в таких же оспинах, только немного другой формы. Это были следы ожогов. Лейтенант горел в танке. Танкист. Такие с особыми отделами дружбу не водят. Но это было слабым утешением. Потому что такие могли шлепнуть, не очень разбираясь, не вдаваясь в тонкости. Вот так. А ты, Петр Иванов, еще надеялся начать в Красной Армии новую карьеру. Даже в качестве ефрейтора ты здесь лишний, чужой, не нужный никому. Кроме пули.

– Что, товарищ лейтенант, личный состав растеряли? – устраиваясь в коляске и лихорадочно намечая план действий, сказал Радовский.

Тот неприязненно посмотрел на него и сказал:

– Ты, ефрейтор, лучше о себе подумай. Еще неизвестно, что за фрукт ты в нашем ельнике. Пехота у нас тут не бродит. – И кивнул мотоциклисту: – Жарко, обыщи-ка его.

Начался обыск. Ничего, кроме самых необходимых вещей, которые могут быть в вещмешке у солдата, возвращающегося из госпиталя в часть, у Радовского не было. Оружие, компас, карту, нож и пистолет с запасными обоймами, – все это он зарыл в землянке под нарами, где отдыхал в последний раз и переодевался. Зарыл вместе с одеждой и записной книжкой. В вещмешке котелок, начатая пачка горохового концентрата и кусок мыла, пара портянок и сменные кальсоны. Все это хозяйство он нашел, обшаривая убитых. Но в голенище сапога лежала опасная бритва. Немецкая. Ее, при необходимости конечно же можно выдать за трофей. Бритву он с собой носил всегда. Совсем оставаться без оружия было еще опаснее.

Мотоциклист похлопал по карманам, пошарил за пазухой, заставил расстегнуть шинель. Потом вытряхнул содержимое вещмешка. Взгляд его на какое-то мгновение остановился на куске мыла, и Радовский понял, что у них здесь в танковой части, по всей вероятности, проблема с помывочными средствами. Хотел было предложить ему этот кусок. Но решил, что это только сильнее насторожит лейтенанта. Он и так не снимает руки со своего автомата.

Второй мотоцикл уже исчез в ельнике. Радовский посмотрел на дорогу, на болото, начинавшееся в тридцати метрах от них, прислушался. На дороге тихо. Никого. Только дальше, правее, слышалось урчание танковых моторов да за болотом стучал короткими беспокойными очередями немецкий «МГ». Там, за болотом, передовая. Если уходить, то только сейчас. И Радовский потянулся к голенищу сапога.

– Ты что? – окликнул его лейтенант.

– Нога ноет. Я ведь после госпиталя. Прошелся с непривычки. Видать, к метели. – Он потер голенище сапога и, почувствовав под рукой металлический хвостик бритвы, усмехнулся: – Погода-то, ребята, меняется.