Категории
Самые читаемые
Лучшие книги » Проза » Русская современная проза » Тридевять земель - Антон Уткин

Тридевять земель - Антон Уткин

Читать онлайн Тридевять земель - Антон Уткин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 25 26 27 28 29 30 31 32 33 ... 48
Перейти на страницу:

Токио округляло количество пленных до четырёх тысяч, при этом число офицеров доходило до ста. Говорилось, что офицеры будут размещены в Мацуяме, раненые матросы в Кукуоки, здоровые в Куамото и Куруке. Судя по предварительному исчислению, русские потеряли в морском бою от семи до девяти тысяч человек, не считая пленных. Писали также, что много трупов пригоняет течением к островам и соседнему побережью.

В "Times" телеграфировали из Токио, что повелением микадо адмирал Того уполномочен разрешить адмиралу Небогатову послать царю рапорт о сражении со списком убитых, раненых и взятых в плен.

Первое извещение о том, что Павлуша жив и в японском порту Сасебо, было получено Александрой Николаевной от начальника Морского Инженерного училища генерала Пароменского. Пароменского известил об этом Главный Морской штаб, получив телеграмму французского консула о всех спасенных с эскадры и взятых в плен японцами. Всем офицерам, находившимся в Сасебо, было разрешено послать через французское посольство телеграммы и короткие письма в Россию своим родным. Позже пришла телеграмма из Японии, а затем и письмо с сообщением о том, что Павлуша переведён в глубь страны, подальше от моря…

Когда стало известно об уничтожении русского флота при Цусиме, Организационное бюро земских съездов созвало на 24 мая общее собрание в Москве. Ремизов вернулся оттуда поникший, и Александра Николаевна не могла даже припомнить, чтобы ей доводилось видеть его в таком состоянии.

– Ещё в ноябре мы были единым русским земством, – рассказывал он, но речь его, обычно плавная и величавая, едва не скатывалась в причитания. – Теперь мы так разошлись, что съезд назвали коалицией. Боже мой! Какие безумцы. Никто не задумывается, каким русским институтам предстоит переродиться в европейские учреждения. Об этом предпочитают молчать даже историки! О прошлом стараются забыть, как о дурной наследственности. Об исторической преемственности никто больше и слушать не желает. Петрункевич так прямо и сказал: "Если мы вздумаем рассуждать о внутренней политике, тотчас расколемся. Поэтому лучше и не начинать". Смотрят на Россию как на какую-то tabula rasa, на которой в известный момент собираются строить новый строй по последним рецептам теории. Вообразите, всерьёз собирались всем гуртом ехать к царю в Петергоф. Ведь еле отговорили. Но что бы сделало это народное представительство в настоящих условиях? Экспроприировало бы яхту "Штандарт" и на ней отправилось бы восстанавливать честь Рожественского?

Отчаяние этого человека, обладающего недюжинным самообладанием, привело Александру Николаевну в такую растерянность, что она на некоторое время затмила её собственное горе. Покойный супруг встал перед ней как живой и молвил своим барственно-беспечным тоном: "Ах, всё это пустое. Чего же ещё мы могли ожидать?" В те далекие годы, когда Леонид Воинович действительно мог произнести подобные слова, это несколько раздражало её, но теперь эта нелепая химера на какое-то время действительно облегчила все эти разнородные, хотя и связанные между собой события.

Проводив Ремизова, Александра Николаевна долго и бесцельно бродила по дому, бездумно разглядывая убранство комнат, а потом, обессилев, присела на канапе и долго и бурно рыдала от тоски по мужу, которого она и сама до сей поры не знала, любила или нет. Непреложно было только то, что любила она его в своих детях, и слезы её перемежались отрывочными полуфразами: "Съезд… Петрункевич… безумцы… наследственность… Сасебо… к берегу прибивает трупы… Петергоф… опять Сасебо, трупы… Лёня, за что всё это? Сделай что-нибудь…"

* * *

Открытие своё Михаил сделал во время того полустихийного митинга, который заварился на Чистых прудах назавтра после дня голосования в Государственную Думу. Фальсификации на выборах случались и прежде, но эта была настолько вопиюща, что общество, дотоле пребывавшее в сомнамбулическом состоянии, всколыхнулось. Многих это просто задело, но были и такие, которые восприняли произошедшее как личное оскорбление.

Голоса ораторов, усиленные мегафоном, долетали до окон его квартиры. Захватив фотоаппарат, Михаил выскочил из дома. Сеял мелкий дождь, город поддерживал свою жизнь разноцветными огнями. Толпа, теснившаяся у сцены сбоку от мокрого Грибоедова, прирастала и прирастала, выход из метро был свободный. Омоновцы, как персонажи какого-то фантастического фильма, то ли лобстеры, то ли гигантские насекомые, на блестящие шлемы которых сыпались блики уличных фонарей и фотографических вспышек, теснили толпу и время от времени выдергивали из неё очередную жертву. "Позор, позор!", – хором выкрикивали протестующие, но здесь, в отличие от Триумфальной площади, в последние годы снискавшей себе славу Гревской, никто не делал попыток помешать милиционерам и не отдавать задержанных. Люди, собравшиеся здесь, по-видимому, никогда не имели серьёзных дел с правоохранительными органами и не вступали в схватку скорее не по недостатку смелости, а в силу воспитания.

В последнее время Михаил снимал одной из последних моделей Canon-а, и работа этой камеры его не вполне удовлетворяла. Сейчас он с тоской поминал свой Nicon F-2, моторность которого немногим уступала швейной машинке. В кармане отчаянно гудел телефон, и наскоро вытащив его, он увидел, что звонит сестра. Как правило, Таня звонила тогда, когда было что-то нужно: отвезти Мишу на каток, забрать из детского сада или просто напомнить, что Ирине Александровне надо бы завезти продукты. Но на этот раз сестра удивила его не меньше, чем то, что разворачивалось перед его глазами. Разглядывая фотографии, сделанные Михаилом летом в Черногории, между видами и рожицами маленьких племянников, Таня обратила внимание, что герб одного из домов похож на тот рисунок, который, как она помнила, имелся на ручке серебряной ложки, найденной ими в развалинах соловьёвской усадьбы.

– В самом деле? – удивился Михаил, потому что он и сам, хотя и являлся обладателем ложки, в точности не помнил украшавших её деталей.

В гвалте и криках, висевших над бульваром, продолжать разговор было трудно, и он обещал перезвонить.

* * *

Михаил вернулся домой, когда часть протестантов, увлечённых некоторыми вожаками, попыталась прорваться к Кремлю. Зачинщики попали в руки полиции, и им предстоял суд. Михаил совершенно не понимал, для чего нужно было прорываться к Кремлю, но удивительное открытие сестры отвлекало его от этих рассуждений. Ложка не попадалась ему на глаза уже несколько лет, и он, после недолгих поисков, припомнил, что она хранилась в квартире матери, в одном из ящиков его старого письменного стола вместе со всяческими осколками жизни, которые ни к чему уже не служили, но расстаться с которыми казалось невозможным. Некоторое время он добросовестно размышлял, что бы могло значить Танино наблюдение, однако стремительно развивающиеся московские события на время отвлекли его от этой неожиданности.

На другой день Триумфальная площадь собрала около пятисот человек. Всё повторилось: автозаки развезли задержанных по отделам внутренних дел. Прогрессивная часть города ответила через день уже семьюстами. Наступило тревожное затишье. Стороны как бы присматривались друг к другу. Общество пребывало в шоке от такого неожиданного с собой обращения, власть боролась с растерянностью, вызванной энергией протестующих и их давно невиданным числом. В Facebook был брошен клич, и уже к пятнице о своём намерении выйти на митинг протеста заявили уже около десяти тысяч человек. Для такого количества людей нужна была площадка, а согласовывать ее было уже поздно. И такая площадка нашлась.

Дело в том, что еще за несколько дней до описываемых событий один из руководителей карликовой организации "Левый фронт" Сергей Удальцов сумел согласовать заявку на митинг, местом которого должна была послужить Болотная набережная, которую в народе именовали площадью. Сам Удальцов был задержан накануне и по приговору суда отбывал пятнадцатидневный срок, но заявка его, утвержденная чиновниками мэрии, никуда не делась, и, естественно, все взгляды обратились на Болотную.

Некоторые лица связались с его женой и соратницей Анастасией и договорились использовать Болотную в общих целях. Раздавались, правда, голоса, что надо бы идти прямо к избиркому, требовать перевыборов и не расходиться, пока требования эти не будут выполнены, но предложения такого рода были редки и тонули в общем хоре рокового благоразумия. Беспорядков никто не хотел, и многим казалось, что достаточно выразить своё несогласие добросовестным стоянием на площади, чтобы власть устыдилась и засела за работу над ошибками.

* * *

На Троицу Александра Николаевна положила себе съездить в Николо-Бавыкинский монастырь, помолиться у чудотворного образа Николая Угодника, обретённого здесь, у родника на Бавыкиной горе в стародавние времена. Бавыкинская гора, на которой расположились монастырские постройки, считалась живописнейшим местом во всей Сапожковской округе. Река Пара огибает здесь высокую песчаную гору, поросшую могучими соснами, а между ними вздымается колокольня с часами.

1 ... 25 26 27 28 29 30 31 32 33 ... 48
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать Тридевять земель - Антон Уткин торрент бесплатно.
Комментарии