Вечность мига: роман двухсот авторов - Иван Зорин

Был серый, унылый день, кропил дождь. Растянувшись на кровати, Мирон вспоминал, как в детстве боялся смерти, о которой в последние годы не задумался ни разу. Он гнал эту мысль, вытесняя чередой повседневных забот. По воскресеньям он ходил в церковь, сжимая свечу, молился, исповедовался, каялся, но всё — механически.

— Ты верил детским сказкам, — рассмеялось пятно на обоях, — а попал во взрослую!

Мирон узнал Демида Пустобега.

— Надеюсь, ты понял, почему «деньги» существуют во множественном числе, а «горе» — в единственном?

Мирон кивнул.

— Вот-вот, каждый за своё цепляется, тяжело прожить и не рехнуться…

А перед Мироном проплыли бывшие знакомые, с холёными лицами и потухшим взглядом. «Подтухшим! — оскалился Демид. — Чтобы узнать себе цену, не нужно карабкаться на Эверест, достаточно отключить «мобильный», отрезав себя от прошлого…

И Мирон понял, что раньше у него было всё, но своего — ничего. А теперь обнажилась его душа, а там — пустота, в которую он страшился заглянуть.

«Ну что, Мирон, понял теперь, чего ты стóишь?»

Мирон задрожал и с головой накрылся одеялом.

Шло время, Мирона по-прежнему душила тоска, от которой он забывался теперь за бутылкой. Он опустился, оброс щетиной и пил с окрестными бомжами. Мучаясь похмельем, он чувствовал себя на тысячу лет и относился к жизни, как к громоздкому чемодану, нести который тяжело, а бросить жалко.

— И главное, ничего не изменить, — каждый вечер долбил Демид. — Кто как жил, так и помирать будет…

Он издевательски кривился.

— А знаешь, какая у тебя будет эпитафия?

И выждав, хохотал:

«Ай, да Мирон, подвинься хоть здесь на микрон!»

Светила луна, и её отражение в лужах дробилось под каплями дождя. Мирон лежал с открытыми глазами и думал, что провёл жизнь, как заводная кукла. «А теперь завод кончился», — прошептал он и истерично расплакался. В шею ему упиралось что-то твёрдое. Под подушкой Мирон нащупал пистолет. Решительно, как делал всё в жизни, прислонил его к виску и, зажмурившись, спустил курок. Раздался сухой щелчок. Мирон распахнул ресницы — он стоял у церковной ограды, протягивая нищему мятую купюру.

Воскресенье кончилось — начиналась трудовая неделя.

Джафар Афаров. «Сказки для офисных работников» (2009)

ТАЛАНТ НЕ ВЫБИРАЕТ

Одно время у Трибунского в Одессе было столько подражателей, что начинающим поэтам давали советы, как стать вторым Трибунским. Или как им не стать. Удивительно легко его стихи находили дорогу и к сердцу юной девушки, и её бабушки, покоряли и утончённого художника, и портового грузчика. Без преувеличения, половина города были его поклонниками, другая — поклонницами. И вот меня, молодого сотрудника «Литературной Одессы», отправили брать у него интервью! «Баловень судьбы», — перечитывал я ночью строки, за которыми вставал образ Печорина и Чайльда Гарольда. А утром, разыскав нужный дом на Молдаванке, долго топтался перед массивной, дубовой дверью. «Из газеты, — торопливо пробормотал я вышедшей в грязном халате женщине, по-видимому, домработнице. — Можно видеть Трибунского?» «Трибунка?» — хихикнула она. И проводила на пропахшую рыбой коммунальную кухню, где костлявый, бойкий старичок в цветастых трусах чесал языком с красномордыми толстухами-соседками.

Аркадий Южный. «По ту сторону поэзии» (1926)

ГРАНИЦЫ СОСТРАДАНИЯ

Я стою в церкви, где отпевают моего приятеля. Он был большим ребёнком: добрым, капризным, невыносимым в быту. Не выдержало сердце. Ещё бы — ни кола, ни двора, в последние годы мыкался по чужим углам. «Безумно жалко!» — всхлипывают рядом в платок. Плачут женщины, даже у священника слёзы, когда он читает молитвы, его голос срывается. Как часто мы были жестоки, равнодушны! А теперь его не вернуть! Господи, неужели я больше не увижу его кротких, с прищуром глаз! Казалось, ещё вчера он приходил в нашу маленькую квартиру, принося запах улицы, громко смеясь, пока жена на кухне готовила чай. И меня не покидает ощущение нереальности. А вдруг он сейчас воскреснет, встанет из гроба и превратит собственные поминки в шумную пирушку? А вдруг, хлопнув по плечу, потом придёт ко мне жить? Ведь идти ему больше некуда. Я представил, как он разбрасывает мои вещи, внося смуту в привычный распорядок… Нет, это совершенно невозможно, совершенно!

Бог умер, похоронив с собой любовь к ближнему, осталось одно лицемерие.

Владимир Мурыгин. «Наблюдения над собой» (2008)

ОТЦЫ И ДЕТИ

В токийской многоэтажке живут две семьи. У четы на седьмом этаже трое детей — старшая девочка и мальчики-близнецы, супруги на шестом растят дочь. Обе пары приблизительно одного возраста. Однажды на седьмом этаже жена жарила рыбу и вдруг обнаружила, что кончилась соль. Это имело важные последствия. Она спустилась за солью к соседям, муж в это время там был один, и в результате рыба сгорела, а она забеременела. Когда дело вскрылось, женщина заявила, что не может жить без своего любовника, и переехала в его квартиру. Своего мужа она не спрашивала, а любовник не возражал. Однако возмутилась жена любовника. «Убирайся! — закричала она изменившему ей мужу. — И забирай дочь, я теперь её видеть не могу!» Любовники переехали на окраину, и, пока оформлялись разводы, женщина родила. Таким образом, дети перераспределились: теперь на седьмом этаже мужчина один воспитывал троих, а этажом ниже женщина коротала дни в одиночестве. Как-то она предложила соседу жениться на ней.

— Трудно без хозяйки, — сказала она, заглядывая в глаза.

— Мне помогает дочь, — отказал он, умолчав, что повзрослевший ребёнок перестал улыбаться, несмотря на все его старания.

С тех пор бывшие супруги жили врозь, но через несколько лет все четверо снова породнились — дочь, которую мать выгнала вместе с мужем, вышла замуж за одного из близнецов с седьмого этажа…

Кэндзабуро Баяши. «Дневники повешенного» (1970)

ГОЛОД И СУБОРДИНАЦИЯ

Когда в крепости съели всех кошек и мышек, сгрызли кожу с поясов и подпруг, то принялись за мертвечину. А однажды к начальнику осаждённого гарнизона подступила толпа: сослуживцы умершего солдата заявляли на него своё право, а родственники — своё. «Как и во всём на войне, при поедании должен соблюдаться строевой порядок!» — кричали первые. «Он наша кровиночка, — жалобили вторые, — кто был ему ближе?» Начальник не знал, как рассудить, и, опасаясь, что процесс обернётся против него самого, бросился за крепостные ворота. Этим воспользовались враги, которые ворвались внутрь и взяли крепость.

Гурам Ругали. «Дисциплина превыше всего!» (1775)

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ БАРЬЕРЫ

— Он барражировал вдоль берега, демонстрируя разнообразные стили. «Прекрасный пловец», — подумал я. И предложил вместе переплыть речку. «Увы, — вздохнул он, — я тонул и теперь должен чувствовать под ногами дно». Другой пример. На серебряной свадьбе все поняли, какой муж подкаблучник. Жена его откровенно третировала, а он только улыбался. «Почему он терпит? — удивлялись гости. — Почему не разведётся?» Но я-то знал, что старому рабу не нужны оковы! Да, миром правит привычка, а человеком — инерция мышления. Когда одному палачу предложили выйти на пенсию, он отказался: «Без работы, какая жизнь?!» Сходные чувства, вероятно, испытал и король, которому предложили отречься. «И чем же прикажете заняться?» — недоумённо вскинул он бровь.

Голос из зала:

— Это тот, который сказал: «Государство — это я!»?

— Нет, другой. А тот, кстати, явно поскромничал, для здорового индивида весь мир — это я! Но вернёмся к нашей теме. Недавно в суде серийный убийца назвал себя жертвой психической травмы. «Значит, и убитые — её жертвы? — заметил прокурор. — Но травмы, как собаки, — их выгуливают на коротком поводке и за них отвечают».

Из лекции профессора Круглянского. «Виктимология на каждом углу» (1898)

ДНИ РОЖДЕНИЯ

Один миланец, опоздав на самолёт, избежал авиакатастрофы. Этот случай он стал отмечать, как второе рождение. А через год ему сделали операцию, вытащив с того света. И в этот день он также стал праздновать своё рождение. Со временем таких дней накопилась неделя. И тут во сне ему явился ангел. «Понимание всё отравляет, — сказал он. — Осознание, что навеки исчезнешь, заставляет умирать до срока. Болезни, обстоятельства, враги — всё норовит сжить со света. Стоит лопнуть кровеносному сосуду, который тебе не подвластен! А знаешь, сколько тёмных, гибельных мгновений, собиравшихся, как тучи, над головой, ты пережил? Даже не подозреваешь! Вручи же себя Господу и считай чудом, что проснёшься!»

С тех пор миланец справлял день рождения каждые сутки.