Фиалковое зелье - Валерия Вербинина

– Владимир Гиацинтов, атташе русского посольства. – Слово «атташе» звучало очень солидно, лаская слух, не то что «шпион при исполнении служебных обязанностей». – А вы? Как зовут вас?

– Меня зовут Антуанетта, – ответила девушка.

Он подумал, что это романтическое, редкое имя чрезвычайно ей идет, и вообще было бы странно, если бы такую прелестную особу звали бы Мари или Юлией, как тысячи других, ничем не выдающихся девушек. Она улыбнулась, и Гиацинтова поразило странное и приятное ощущение – словно мышь под ложечкой сидит и казенные сухари грызет (как выразился более талантливый писатель, чем я).

– Кажется, начинается кадриль, – заметила Антуанетта, захлопывая книжечку, и Владимир поспешно предложил ей руку, боясь, как бы она не передумала.

Они вошли в зал, полный огней, музыкантов, блеска, цветов, мундиров, орденов, лент и платьев; но все это были лишь пятна, нелепые, неумелые и докучные мазки на картине его внезапно вспыхнувшей любви. Пятнами были лица женщин, увядшие и молодые, пятнами были лысины и тупеи мужчин, и сам хозяин, представительный саксонец фон Гринвальд, превратился в бело-серое пятно, – но Владимиру все это было совершенно безразлично. Душа Гиацинтова парила на волнах музыки, и блаженству ее не было предела.

– Что-то вы очень молчаливы, – поддразнила своего кавалера Антуанетта. – Что такое, неужели вы меня боитесь?

– Нет, – серьезно ответил Владимир, – просто я вспомнил, как видел вас прежде… Во сне.

Должно быть, тон его вышел даже чересчур серьезным, потому что Антуанетта сбилась с такта и недоверчиво взглянула на него. Тогда Владимир, смущаясь, рассказал ей про происшествие в замке. Сам он, как и остальные, склонен был считать, что все это ему приснилось.

– Ах, – воскликнула Антуанетта, – та женщина, которую вы видели, – это моя прабабушка! Я знаю, что про ее замок ходят разные странные слухи. Во всяком случае, никто никогда не отваживался заглянуть туда после заката.

– Значит, вы верите в привидения? – спросил Владимир, в котором взыграл практический дух.

– Конечно, – убежденно сказала его собеседница. – Про них столько говорят и пишут – было бы очень досадно, если бы на самом деле ничего такого не оказалось!

Танец закончился. Владимир предложил Антуанетте руку, чтобы проводить ее до места.

– А с кем вы пришли на бал? – спросил он.

– С моей тетушкой Евлалией, – ответила Антуанетта, обмахиваясь веером. – Правда, она почувствовала себя неважно и должна была уехать домой.

К ним подошел Балабуха. Владимир обратил внимание на то, что гигант отчего-то залился румянцем. Артиллерист выразительно кашлянул и отвесил красавице поклон. Пришлось Владимиру представить свою новую знакомую.

– Мадемуазель танцует? – спросил Балабуха, подкрутив ус.

И, не успела Антуанетта ответить, пригласил ее на следующий танец. Улыбнувшись, она дала согласие.

Кипя от возмущения, Владимир пристроился в углу залы и мрачно наблюдал за танцующими. Утешало его лишь одно – что огромный артиллерист двигался как медведь и вообще ему было далеко до него, Гиацинтова. Однако, несмотря на это, Антуанетте, по-видимому, было весело с Балабухой. По крайней мере, она несколько раз засмеялась в ответ на его слова, и этот смех как ножом резанул по сердцу бедного Владимира. Он то краснел, то бледнел и никак не мог дождаться окончания этого невыносимого танца.

– Что такое, что такое? – просипел над его ухом (а вернее было бы сказать, под ухом) чей-то знакомый голос. Повернувшись, офицер увидел возле себя маленького Добраницкого. – Однако, – не унимался Август, – какая красавица! Ты случайно не знаешь, с кем это наш Балабуха танцует? Я бы тоже был не прочь пригласить ее на танец!

– Оставь, – сердито сказал Владимир. – Следующий танец – мой!

Однако на следующий танец Антуанетту увлек сам хозяин бала, седовласый, изысканный и подагрический фон Гринвальд. Трое друзей стояли у стены и вполголоса обсуждали вслух каждое его па. Странным образом все сошлись на том, что саксонцу, очевидно, нравится выставлять себя на посмешище, танцуя с такой молоденькой девушкой; что он не знает ни единого танцевального движения, что у него не сгибаются ноги, и вообще по всем законам природы он должен был преставиться уже лет десять назад. Порядка ради отметим, что «Всеобщая венская газета», которая на следующий день поместила отчет об этом бале, сообщала, что фон Гринвальд танцевал «безупречно, как всегда» и что на таких людей, как он, возраст ничуть не оказывает влияния.

После этого танца Гиацинтова некстати подозвал граф Адлерберг, чтобы представить ему французского посланника. Пока Владимир расшаркивался и бормотал дежурные любезности, прыткий Добраницкий утащил Антуанетту на очередную кадриль и ухитрился протанцевать с ней три танца подряд. Если бы все это происходило в дебрях Северной Америки, офицеры с удовольствием сняли бы со своего польского друга скальп, а не то сварили бы из него хороший суп. Но, так как они находились в Вене, приходилось все-таки соблюдать приличия.

Наконец Владимиру удалось перехватить чернокудрую красавицу и увести ее на мазурку. Когда он касался ее тонких пальчиков, по его телу словно пробегали электрические искры, а Антуанетта заливисто смеялась и словно ничего не замечала.

Бал кончился, и Гиацинтов, узнав у Антуанетты, где он встретит ее в следующий раз, вернулся в посольство. И только там, раздеваясь перед сном, он вспомнил, что ничего не узнал ни о таинственной графине Рихтер, ни о ее делах… но странным образом это его ни капли не волновало.

Глава 18

«Его превосходительству

военному министру графу Чернышёву.

От особого агента Сотникова.

Совершенно секретно.

Честь имею довести до сведения вашего сиятельства, что господа офицеры Г. и Б. в который раз показали себя как люди никчемные, жалкие и ни к чему не пригодные. Вместо того чтобы довести расследование до конца и выяснить, кто и за что именно убил агента Жаровкина, они увлеклись местной юной вертихвосткой и теперь сломя голову наперегонки бегают за нею по балам и раутам. Из надежных источников мне также доподлинно стало известно, что соперничество из-за этой вертихвостки дошло до такой степени, что дело будто бы близится к ссоре, так что не сегодня завтра можно ожидать дуэли не на жизнь, а на смерть между нашими хвалеными агентами».

Увы! На этот раз особый агент Сотников был как никогда близок к истине. Гиацинтов увлекся очаровательной Антуанеттой до того, что совершенно потерял голову, Балабуха влюбился в нее и уже подумывал просить у тетушки красавицы ее руки, хотя до того зарекся даже мечтать о женитьбе, а Добраницкий… Добраницкий пока ограничивался в разговорах с прелестницей туманными намеками на свое состояние и благородное происхождение, которое в один прекрасный день всем откроется и всех удивит. Антуанетта слушала пылкого Августа и смеялась, поддразнивала огромного Балабуху и смеялась, флиртовала с красивым Гиацинтовым и смеялась… Она вообще была ужасная кокетка, и чувствовалось, что ей нравилось кружить головы и дурачить этих больших, взрослых, безнадежно глупых мужчин.

Антуанетта называла артиллериста «мой верный рыцарь», посылала Добраницкого за конфетами и заставляла Гиацинтова носить за ней веер. В минуту откровенности девушка поведала Владимиру, что ее прабабушка, та, что бродит по ночам привидением, была роковой красавицей и приносила несчастье всем, кого любила, – но когда он вспомнил об этом разговоре, Антуанетта подняла его на смех и тотчас же попросила Августа научить ее новомодному пасьянсу, на что этот игрок, ненавидевший пасьянсы более всего на свете, согласился с такими изъявлениями удовольствия, словно всю жизнь мечтал только об этом.

Ветреная красавица играла с тремя друзьями как хотела. Стоило кому-то из них решить, что он завоевал право на ее внимание, как она немедленно поворачивалась к этому человеку спиной и переставала с ним разговаривать; но если он, обиженный, высказывал намерение удалиться и никогда более не возвращаться, то она пускала в ход все уловки, чтобы вернуть его к себе. Антуанетта вынуждала их выполнять все свои капризы и безропотно сносить все свои выходки; и неудивительно, что всего через несколько дней после знакомства с нею друзья уже готовы были перессориться между собой. Балабуха задирал Владимира, тот отвечал колкими шутками, Добраницкий потешался над ними обоими и уверял, что он первым добьется благосклонности чернокудрой красавицы, после чего оба офицера обрушивали на него град площадных острот и грубостей. При этом все трое отчаянно ревновали Антуанетту – и друг к другу, и к прочим ее кавалерам, которых возле нее крутилось предостаточно. А между тем дни шли, и дело, ради которого офицеров прислали в Вену, ничуть не продвигалось.