Роза (пер. Ганзен) - Кнут Гамсун

— Ну, а чѣмъ, однако, это кончится? — спросилъ я и подумалъ про себя, что Маккъ, небось, сумѣетъ выпутаться и тутъ.

Видно, и Гартвигсенъ не былъ особенно увѣренъ въ послѣдствіяхъ, не выпятилъ грудь, и не похвастался: я-де беру на себя послѣдствія! Напротивъ, онъ принялся оправдываться и спрашивать меня, какъ я смотрю на дѣло. Теперь вотъ Маккъ объявилъ насчетъ пера и пуха и такъ вздулъ цѣны, что людямъ выгоднѣе бросать работу и рыскать по птичьимъ островкамъ и скаламъ. Развѣ подобаетъ такъ вести себя человѣку? Опять-же скоро сочельникъ, мужья перепьются, а жены по очереди перебываютъ у Макка…

— Все дѣло въ томъ, захочетъ-ли Маккъ примириться съ пропажею ванны? — сказалъ я.

Лицо у Гартвигсена стало еще серьезнѣе, и онъ задумался; да, нельзя было отрицать, что Маккъ такой господинъ, съ которымъ нужно считаться.

— Оно, положимъ, — заговорилъ Гартвигсенъ, — не я одинъ оборудую это погребеніе, или какъ его тамъ назвать. Эдварда была все время за одно; скажу даже, что она-то все и обмозговала.

Тутъ дѣло сразу показалось мнѣ не такимъ ужъ рискованнымъ. У баронессы была властная рука; она и раньше уже спутывала планы своего батюшки.

— Ну, тогда у меня нѣтъ никакихъ сомнѣній, — заявилъ я.

— Вы-же понимаете, — продолжалъ Гартвигсенъ, ободренный, — что намъ-бы и не вынести ванны изъ дома, безъ ея помощи. Она распорядилась выслать всѣхъ слугъ. И прямо скажу: жалко смотрѣть, какъ она сокрушается въ своей набожности; надо быть каменнымъ, чтобы отказаться помочь ей.

Бондарь подошелъ къ намъ и торжественно доложилъ:

— Все готово!

Тогда мы направились къ могилѣ. Люди принесли спрятанную въ кустахъ ванну и вмѣстѣ съ периной и подушкой бережно опустили въ могилу. Сверху ванна была прикрыта мѣшками, чтобы перина и подушки не запачкались.

И вотъ, эта цинковая ванна, эта страшная трехспальная постель, стояла на днѣ ямы, готовая исчезнуть. Сработалъ ванну изъ толстыхъ тяжелыхъ листовъ самъ кузнецъ. А перина была въ пунцовой шелковой наволочкѣ.

— Еще недолгій, краткій мигъ, и ванны сей не будетъ! — сказалъ Гартвигсенъ торжественно; ему не до шутокъ было у могилы. — Люди, исполпяйте свой долгъ.

И кузнецъ съ бондаремъ принялись зарывать могилу.

Я простился и пошелъ своей дорогой. Снѣгъ пошелъ сильнѣе, тропа стала болѣе скользкой, но съ Божьей помощью я добрался до отдаленнаго пасторскаго двора еще задолго до вечера. И былъ принятъ съ величайшею радостью.

Все Рождество провелъ я тамъ. Но ничего за это время не случилось, что стоило-бы записать, развѣ только, что на меня такъ и нахлынули мысли и чувства въ этомъ миломъ домѣ, гдѣ я видѣлъ разныя рукодѣлія Розы, гдѣ чувствовалъ вѣяніе ея духа во всѣхъ комнатахъ, въ которыхъ протекли ея дѣтство и юность. Да, я въ эти дни просто изнемогалъ подъ наплывомъ чувствъ и много плакалъ. А какъ приходилось мнѣ крѣпиться, чтобы не выдать себя, когда мнѣ вдругъ попадались подъ руку ноты или книги, помѣченныя именемъ Розы! н я не могъ ни подняться по лѣстницѣ, ни пройти по комнатѣ, не подумавъ: вотъ тутъ ходила Роза! Пасторъ съ пасторшей тоже много разспрашивали меня о дочери — здорова-ли она, да хорошо-ли ей живется, а я отвѣчалъ: вполнѣ хорошо. Богъ мнѣ прости, я, пожалуй, лгалъ этимъ добрымъ людямъ, такъ какъ, вѣрно, у Розы было не мало заботъ и горестей на сердцѣ.

Пасторъ Варфодъ былъ прекраснымъ проповѣдникомъ, и въ церковь его по праздникамъ всегда стекалось много народу. Но его лучшимъ время-препровожденіемъ было бродить по лѣсамъ и полямъ, ко всему присматриваться и обо всемъ размышлять. Онъ самъ говорилъ, что нигдѣ не чувствуетъ себя ближе къ Богу, чѣмъ въ лѣсу. Въ извѣстномъ смыслѣ нельзя было назвать его человѣкомъ набожнымъ, но онъ былъ хорошій и умудреный опытомъ человѣкъ. Онъ читалъ и по нѣмецки, и по французски и имѣлъ вообще большія познанія.

Такъ какъ раньше новаго года нельзя было отправиться на охоту, мы съ пасторскою четою ежедневно проводили долгіе часы въ бесѣдахъ о разныхъ разностяхъ. Пасторша при этомъ раскладывала пасьянсъ на ломберномъ столѣ. Она была тихая, спокойная женщина, въ блондовомъ чепцѣ, какъ моя матушка. Кромѣ того, въ сумерки, которыя въ это время года тянутся очень долго, я садился за фортепьяно и игралъ все, что зналъ наизусть. Вечеромъ-же, когда зажигали свѣчи, я игралъ еще по нотамъ, которыя остались послѣ Розы. То были славные, мирные часы. А разъ какъ-то днемъ я сдѣлалъ большую прогулку и побывалъ на сосѣднемъ крестьянскомъ дворѣ.

До настоящей охоты дѣло такъ и не дошло, но пасторъ нѣсколько разъ одолжалъ мнѣ одно изъ своихъ ружей и бралъ меня съ собою. Онъ, вѣрно, скоро раскусилъ, что я не Богъ вѣсть какой охотникъ, но имѣю влеченіе и способности къ охотѣ, и мнѣ только не достаетъ практики. Пасторъ былъ вдумчивый и проницательный человѣкъ, много знавшій о звѣряхъ, птицахъ, лѣсѣ и скалахъ; знанія эти онъ всѣ добылъ изъ личныхъ наблюденій. Я, напротивъ, зналъ лишь кое-что изъ книжекъ по естественной исторіи, да и это кое-что не всегда оказывалось вѣрнымъ. Такъ, пасторъ увѣрялъ, что книжныя теоріи насчетъ полезныхъ и вредныхъ животныхъ весьма поверхностны: вредныхъ животныхъ нѣтъ, одна порода уравновѣшиваетъ другую. Стоитъ перестрѣлять воронъ, — размножаются мыши; перебить лисицъ, — появляются въ опасномъ количествѣ бѣлки. Бѣлки очищаютъ лѣсъ отъ птичьихъ яицъ, а разъ переведутся птички, нѣтъ спасенія отъ насѣкомыхъ. О, да, природа мудра и сама себя регулируетъ!

Все это было для меня новой мудростью. Но послѣ такихъ охотничьихъ прогулокъ, я уже могъ начать свое странствіе съ Мункеномъ Вендтомъ не такимъ неопытнымъ новичкомъ.

На крещеніе я распростился съ пасторскимъ дворомъ и отправился обратно въ Сирилундъ. Вотъ и то мѣсто, гдѣ схоронили Маккову ванну; но все сравнено, сглажено, и свѣже-выпавшій снѣгъ скрылъ всѣ слѣды.

ХXIV

Рождество миновало, но не обошлось безъ довольно крупныхъ событій въ Сирилундѣ.

Сочельникъ прошелъ сравнительно спокойно. Только баронесса жестоко провела своего отца по части обыска дворовыхъ женщинъ: сама вышла въ кухню и потребовала обратно всѣ вилки и ложки. Жены бондаря и младшаго мельника не хотѣли было сдаться добровольно, но у баронессы былъ подъ рукою Іенсъ Папаша. Какъ дошло до щипковъ и синяковъ, серебро все оказалось въ цѣлости.

За такое попраніе всѣхъ обычаевъ Маккъ отплатилъ тѣмъ, что совсѣмъ не легъ въ постель въ ту ночь, а ушелъ изъ собственнаго дома и вернулся только утромъ. Никто не зналъ, гдѣ онъ былъ, и самъ онъ о томъ молчалъ, но съ виду былъ вполнѣ доволенъ проведенной ночью. Онъ даже побесѣдовалъ съ дѣвочками и оставался все тѣмъ же спокойнымъ и обходительнымъ человѣкомъ, какъ всегда.

Но вотъ, дѣло-то вышло какое: зарывъ въ землю ванну Макка, зарыли и кусокъ хлѣба Крючкодѣла! Къ чему было теперь приставить этого лядащаго человѣка? А, между тѣмъ, невѣстѣ его, Петринѣ Горничной, надо было какъ можно скорѣе пристроиться замужъ. Дѣла, такимъ образомъ, запутывались, и баронесса съ Гартвигсеномъ не разъ держали серьезный совѣтъ между собою.

Хуже всего было, однако, то, что самъ Маккъ сталъ прихварывать. Ему жизнь была не въ жизнь безъ его милыхъ ваннъ; онѣ были для него настоящей потребностью, незамѣнимымъ благомъ. Но гдѣ-же было Гартвигсену, который самъ никогда не бралъ ваннъ, понимать такія тонкости. Къ тому-же онъ рѣшительно не могъ взять въ толкъ, почему это для мужской ванны требуются двѣ женщины. И кончилось тѣмъ, что у компаньоновъ пропало всякое взаимное довѣріе, и они даже не заводили разговоровъ между собой. Между тѣмъ, подошло время снаряжать суда на Лофотены, такъ что хлопотъ было много.

— Я начинаю все больше и больше не уважать его, — говорилъ Гартвигсенъ про своего компаньона. — Пусть онъ себѣ тамъ возится въ конторѣ, а мое дѣло надзирать за всѣмъ, чего ни коснись.

Разъ теперь ванна исчезла, а Маккъ даже не заикнулся объ этомъ, Гартвигсенъ набрался такой важности, что сталъ приписывать себѣ всю честь исчезновенія этого цинковаго чудовища съ лица земли, исполнился невѣроятныхъ представленій о своемъ могуществѣ и вліяніи. Не будь теперь Свенъ Дозорный ему необходимъ на судахъ, которыя шли на Лофотены, Гартвигсенъ, чего добраго, сейчасъ-же отправилъ-бы его покупать пароходъ, чтобы можно было вывозить треску прямо въ Испанію. О, самомнѣніе Гартвигсена проявлялось и болѣе курьезными выходками! Такъ онъ выдумалъ ѣхать въ церковь въ водолазномъ костюмѣ.

— Что вы на это скажете? — спросилъ онъ меня. Я просто онѣмѣлъ и не могъ ничего отвѣтить, а онъ продолжалъ:- Ужъ навѣрно въ церкви еще ни разу не бывало человѣка въ такой рѣдкостной амуниціи, и, какъ по вашему, пожалуй, на меня будутъ смотрѣть больше, чѣмъ на самого пастора? Но, само собой, я захвачу Свена Дозорнаго накачивать воздухъ.

Я подумалъ, что съ человѣка, щеголявшаго подъ вѣнцомъ въ мѣховыхъ ботфортахъ, только чтобы поразить купцовъ съ дальнихъ шкеръ, станется поѣхать въ церковь въ костюмѣ водолаза. Такой ужъ онъ былъ взбалмошный! Но такъ какъ Гартвигсенъ требовалъ моего мнѣнія, то я отрицательно покачалъ головой и отсовѣтовалъ ему.