История одной дуэли - Вячеслав Павлович Белоусов

Во время игры, происходившей по канонам Чудского сражения, моим противником оказался интернатец по кличке «комар». Вопреки своему прозвищу, это был не комариной субстанции подросток, а высокий и здоровый детина, он превосходил всех нас, цыплят, силой и возрастом. Во всех предыдущих наших сражениях с интернатскими благодаря его участию их победой решались почти все поединки. В тот раз он был вооружён оглоблей от забора, а на голове его, как у настоящего немецкого рыцаря, красовалось металлическое ведро с дырками для глаз. Ну, ни дать ни взять, настоящий тевтонский красавец из кинофильма «Александр Невский», что на днях крутили у нас в заводском клубе! Естественно, ведомое таким вождём войско противника, несмотря на всё наше героическое сопротивление, скоро прижало нас, уличных мальчишек, к стенам домов. Я понял, что выход один – лишить орду, осадившую нас, их лидера. И стал к нему подбираться. Как это получилось, уже не помню, но я оказался рядом с ним, и каким-то образом мне удалось очакушить его по ведру со всего маху бывшим у меня в руках свинцовым мечом, сработанным моим другом. Комар упал, и на этом вся битва прекратилась. Но победа оказалась пирровой. Несмотря на все наши усилия, Комар перестал подавать какие-либо признаки жизни. Интернатские понеслись с криками к воспитателям, мы, со страхом и в совершеннейшей панике, – по домам. С Володькой, трясясь от ужаса, мы прятались до позднего вечера у него в сарае, где нас и нашли наши родители – матери и отцы. К счастью, с Комаром всё обошлось более-менее благополучно – простой шок без сотрясения мозга, через неделю он вышел из больницы и с дикими криками с товарищами из интерната носился по двору, запуская змея. Нас с Вовкой отцы выпороли, матери поплакали, а меч, великолепный меч, мечта и зависть всех заводских мальчишек, был выброшен моим отцом в выгребную яму.

После четвертого класса Вовкины родители получили квартиру в центре города и переехали жить туда. Некоторое время мы продолжали встречаться, наезжая друг к другу, но со временем всё реже и реже. У него и у меня появлялись другие интересы, новые приятели. Нас разделяли не только расстояние, Волга, но и меняющаяся вокруг нас обоих жизнь.

Отец купил строительный пилолес от разборки заводских бараков, которые стали ломать в посёлке, а на их месте строить красивые двухквартирные кирпичные особняки для «стахановцев». С двумя моими старшими братьями отец начал строить собственный новый дом в заводском посёлке. Строились и селились здесь заводские работники. Крепкие, прокалённые войной, прошедшие огонь и воду, голод и много чего другое, что и на долю всего человечества хватило бы с лихвой. Поэтому строились весело, с гармонью, с самогонкой, с драками, с удалью.

Люди эти жили по-простому, открыто и без хитрости. С заводским гудком шли утром на работу мужики, а женщины – занимать очередь за хлебом, за сахаром в магазины. Нас у мамы было шестеро ртов, один умер в войну от голода. Шестой. Я его и не видел, но мама часто рассказывала, как это случилось. Как отец принёс его на руках в холодную больницу, но не было дров, и отец что-то колол, топил; бегали за врачом, но всё оказалось зря, мальчик уже давно был мёртв.

Оставшиеся пятеро, а значит, и я, выжили: четверо мужиков, одна девочка. Выжили и живём до сих пор.

Как было здорово наблюдать за отцом и братьями! Голые по пояс, крепкие и мускулистые, как боги, возводившие на глазах стены дома. Я и младший братишка бегали здесь же, зарывались в волны свежих пахучих всеми лесами стружек, орали и благоговейно подносили старшим воду в ведре, что наливала нам мама. Вода холодная, ломила зубы, стекала крупными каплями по разгорячённым пылающим их телам. Мама всё время держалась возле отца и всегда старалась на него опереться, облокотиться. Он отстранялся, стыдился взрослых сыновей, стараясь опять ухватиться за топор, рубанок, нетерпеливо покрикивал: «кончай перекур»…

А потом, к вечеру все садились за большой стол в середине двора и ужинали. Отец доставал гармошку. Играть он почти не умел, единственное, что у него получалось, это «бродяга» и припев не известной никому песни:

…а яцу, яцу я перепаяцу,

и за что я её так люблю?

Бывало, отец перепивал. И тогда мать собирала нас – троих младшеньких в одной комнате и закрывала дверь, оставаясь с нами. К отцу она уже не выходила. Допоздна он мучил гармошку, пока не засыпал; засыпали и мы.

За год дом построили и переехали жить в него. Вовка приезжал ко мне из города, у нас было привольно: за домом простор, степь, речка, множество небольших рощиц по берегу. Гуляй, бегай, дерзай, твори, одним словом, что хочешь. Что мы и делали с превеликим удовольствием. Начитавшись Жюля Верна и других книжек, мы затевали то великие путешествия, то необычные приключения, а порой пытались изобрести и вечные двигатели. Местом базирования и начинаний стал чердак нашего дома. Чего там только не было! Сказалась, конечно, и прочитанная книжка Аркадия Гайдара о Тимуре и его команде. Правда, команда наша состояла из меня, Вовки и моего младшего братишки Шурки, который преследовал нас по пятам, несмотря на все наши усилия смыться от него. Как-то с глубоко таинственным видом Вовка привёз из города небольшую книжку в зелёной обложке Жака Ива Кусто, по-моему, она называлась «Тайна морских глубин». Читали мы её вдвоём на чердаке, и тайна наша состояла в том, что мы собрались осуществить Вовкину идею: сделать подводный аппарат и отправиться на нём в глубину морских вод. Из-за отсутствия таковых в поволжских степях и полупустынях, естественно, местом нашего подводного погружения должна была стать поселковая речка. Приоритет идеи погружения принадлежал, конечно, Вовке. Он, «технарь» по природе, художественную литературу почти не читал, не считал это нужным. Не то, что я. Я, наоборот, питался приключенческой и детективной литературой. Гонялся за Джеком Лондоном, Майн Ридом, Конан Дойлем, Стивенсоном, Дюма, Сальгари, Жюлем Верном, Буссенаром, Купером и т. д. Чтобы достать такого рода книжки, поначалу я перечитал всё в нашей заводской библиотеке, потом перебрался в библиотеки ближайших посёлков. Но там фонд заводских библиотек был примерно одинаков, достаточно скоро моей жертвой стала городская библиотека имени Ленина. Вот здесь-то я развернулся. Какой мир открылся предо мной! Я узнал Ремарка, Хемингуэя, Сенкевича, Пруста…

Некоторые книжки я буквально глотал, прочитывая за ночь. Забирался с вечера к себе на чердак, устраивался в состряпанном нами с