Отречение от благоразумья - Андрей Мартьянов

После завершающего блюда (крохотной чашечки модного, ужасно дорогого и горчайшего арабского кофе) отец Бенедикт и сеньор Джулиано понимающе удалились, сославшись на неотложные дела, а пани Кураже вежливо попросили выйти и подождать где-нибудь неподалеку. Отец Алистер извлек на свет Божий пришедший утром конверт и вопросил:

— Итак, сын мой, какие грехи столь безмерно отяготили вашу душу, что вы желали немедля покаяться в них?

Маласпина уставился на него с неподдельным изумлением:

— Простите, святой отец? Я, конечно, грешен, как всякое создание Господне, и не сомневаюсь в вашем праве принимать исповеди, однако позвольте выразить свое недоумение...

Мак-Дафф щелчком отправил свернутый листок к Маласпине, тот развернул его, пробежался глазами по строкам и нахмурился:

— Не припоминаю, чтобы писал к вам, да еще со столь трагическим надрывом. Вдобавок, я просто физически не успел бы написать этого письма и отправить по назначению, ибо проснулся незадолго до вашего прихода... Кроме того, здесь упоминается очаровательная сеньора делла Мирандола, а я последний раз видел ее на церемонии венчания и более не встречал по известным вам причинам, в коих действительно раскаиваюсь. Не сочтите за попытку оправдаться, но я в самом деле не имею представления, откуда взялась сия эпистола.

— Может, вы написали нечто подобное при иных обстоятельствах и в иное время, а затем потеряли? — осторожно намекнул я. Маласпина сдвинул брови, видимо, перебирая в памяти последние недели и месяцы, затем покачал головой:

— Не могу точно ответить. Возможно... — он еще раз тщательно изучил лист и более уверенным тоном добавил: — И я бы не поручился, что это в точности мой почерк. Да, в состоянии душевного волнения у меня частенько выходят вместо нормальных букв схожие каракули, однако... — он вдруг скривился и вполголоса выругался: — Porco Madonna! Простите, святой отец, вырвалось. Похоже, я догадываюсь, чьи пакостные ручонки сотворили этот шедевр. Штекельберг!..

— Опять и снова, — сокрушенно вздохнул отец Алистер. — Мсье имперский секретарь, похоже, тут притча во языцех и затычка в каждой бочке. Как к нему мог угодить образец вашего почерка?

— Он частенько шляется к нам, — кардинал состроил презрительную мину. — Якобы поплакаться отцу Бенедикту на свою несчастную судьбу, а заодно пошарить, где что плохо лежит. Слуги уже несколько раз ловили его на попытках сунуть нос в мой кабинет или к господину послу...

— Кстати, сколь давно сеньор делла Мирандола занял должность главы посольства? — якобы невзначай осведомился светлейший нунций, обладавший способностью под шумок выспрашивать вещи, о которых собеседник предпочел бы умолчать.

— Месяцев шесть или семь тому, — без раздумий откликнулся Маласпина. — Прежний посол, сеньор Фрескобальди, человек весьма почтенных лет, скончался минувшей осенью, какое-то время обязанности посла возлежали на мне, пришлось даже переселился сюда, в Лобковиц. Как человек Церкви, я не мог занимать светскую должность, посему отписал в Венецию о постигшей нас утрате и взамен прислали Мирандолу. Он, конечно, слегка взбалмошен, любит пустить пыль в глаза и страдает пристрастием к не совсем достойным эскападам, но, думаю, с возрастом это пройдет. Что же до Штекельберга, этого содомиста...

— Содомита, — подавив смешок, уточнил я, и это невинное вмешательство оказало на сеньора кардинала такое же воздействие, как острейшее шило, с размаху воткнутое пониже спины:

— Содомиста, содомита — какая разница! У нас в Праге такой вид сожительства запрещен!

— Успокойтесь, ваше преосвященство, — мягко вмешался Мак-Дафф. — Избранное сим молодым человеком поприще и его поступки, конечно, заслуживают всемерного порицания, но меня интересует иное. Значит, он наведывается в посольство?

— Почти каждый день.

— И делла Мирандола не возражает?

— Скорее, не обращает внимания, — Маласпина очень удачно изобразил сдержанное негодование. — Хотя я не раз его предупреждал — подобные гости нам ни к чему!..

Никаких сведений, проливающих дополнительный свет на вчерашнюю неприятность, нам раздобыть не удалось. Маласпина витиевато и не совсем искренне каялся в грехе несдержанности и винопийства, от изрядно струхнувшей пани Кураже мы добились только вымученного признания в том, что сделать подарок кардиналу в виде бутыли старого вина ее якобы надоумил некий друг сеньора Маласпины, но имени этого «друга» она не знает и встретила его единственный раз на венецианском подворье. Мирандола явиться не соизволил (что я вполне понимаю!), нам оставалось только откланяться.

Выйдя на улицу и втянув стылый осенний воздух, отец Алистер вдруг отпустил замысловатую и откровенно неблагочинную фразу на благородной латыни, из коей следовало, что уроженцам Италии доверять никогда не следует, ибо... Дальше шло длинное перечисление нелицеприятных качеств итальянского характера.

— Вы чего, святой отец? — изумился я.

— Да того, что они мне лгут в глаза и даже не краснеют! — зло бросил наш всегда сдержанный инквизитор. — И Маласпина врет, и эта рыжая торговка с рынка. Ладно, она, может, по скудоумию и незнанию, но Маласпина-то каков! Быстренько свалил все на чужую голову, благо за Штекельбергом грехов — как блох на бродячей шавке, а сам прикидывается ангелом в белых ризах! Писал он это письмо, сегодня утром писал, и отправил тайком, а потом увидел нас, струхнул и начал отпираться. Только почему? Что его напугало? Или кто?

Отец Алистер погрузился в размышления, и молчал всю дорогу домой, только у позолоченной воротной решетки соизволив обратить на меня внимание:

— Вот, пожалуй, что... Вы мне пока не требуетесь, так что получите нынешний день в свое полное распоряжение. С условием — не увлекаться, не позорить высокое звание служителя инквизиции больше необходимого и не встревать в подозрительные истории наподобие вашего давешнего визита в Холодную Синагогу. Марш отсюда. Катитесь на все четыре стороны. Можете даже нанести визит пани Домбровской.

— Разрешаете? — с восторгом спросил я.

— Разрешаю, — великодушно кивнул святой отец. — Только постарайтесь вернуться домой на собственных ногах и, как обычно, держите уши открытыми. Впрочем, не мне вас учить...

— Будет исполнено! — ради такого случая я даже вытащил шпагу, отсалютовал господину папскому нунцию и развернулся в направлении собора святого Вита. Напрашиваться в гости к очаровательной, но помешанной на астрологии и прочей эзотерическо-каббалистической чуши леди Маргарет пока не хотелось. И вообще, в Праге, как во всяком цивилизованном городе, с визитами отправляются под вечер, а не в середине дня. Схожу-ка я лучше к столь приглянувшейся «Чертовой мельнице», вроде в прошлый раз я углядел поблизости оттуда тихий кабачок. Нельзя же постоянно околачиваться у пани Эли, тамошним посетителям моя физиономия уже приелась, а главное в жизни что? Верно, разнообразие! По неизвестным причинам мой организм не переносит пива, а вот разнообразные местные наливки и настойки — всегда пожалуйста!..